В общежитской комнате стояло поношенное пианино; из мебели: кровати, шкаф, круглый стол и три расшатанных стула. Из соседей: тараканы, - по ночам они бежали из щелей и промышляли тем, что было на столе или валялось на полу; шуршали и на потолке и, не найдя там ничего, кроме пыльной одинокой лампы Ильича, срывались вниз; но опытные музыканты укрывались с головой, и злые насекомые, пошарив по глухим одеялам, бежали к другим усачам, - те панически сновали по клеёнчатому грязному полу, подъедая последние студенческие крошки. Однажды мой сосед, гобоист Костя Ярославский, опрыскал гнёзда ядом, но усатые залезли в пианино и теперь пугали музыкантов, бесстрашно выползая на грязную щербатую клавиатуру.
В девять утра я накрыл голову подушкой, и не зря, - прозвучала «Утренняя зорька», - это звонко пропела труба Сени Трибусьяна; стянув живот казённым вафельным полотенцем, он расхаживал туда-сюда, разыгрывая гаммы и бесконечные отрывки из толстого сборника «Оркестровые трудности»…Ровно через час он оделся и, бережно прикрыв дверь, ушёл в консерваторию. Ярославский тут же вскочил с постели и, прямо в трусах, загнусил на гобое, но в дверь неожиданно постучали и в комнату вошла высокая худая девушка; она представилась арфисткой и попросила Ярославского сейчас же идти на репетицию симфонического оркестра; без лишних слов он накинул рубашку, натянул трико, достал из-под кровати белые носки, брезгливо понюхал их и с омерзением забросил подальше под кровать; затолкав гобой в потёртый рыжий футляр, босыми ногами залез в башмаки и, вслед за девушкой, выскочил в коридор.