–…Как изволите видеть, ваше сиятельство, дела наши идут превосходно! – поверенный графа Шеффилдского буквально раздувался от гордости, сообщая своему милорду последние известия с индийских островов. – Если я не ошибся в подсчетах, «Святая Анна» уже находится на пути в Англию, полагаю, корабль прибудет…
Эдвард изо всех сил пытался подавить зевок, но не слишком преуспел в этом. Граф бросил быстрый взгляд на собеседника, но тот догадался не заметить бестактность своего хозяина и продолжал с воодушевлением расписывать ожидаемую прибыль от продажи новых товаров. Едва заметно вздохнув, Эд вытянул ноги, поудобнее устраиваясь в кресле.
Лондон выматывал графа Шеффилдского так, словно он служил матросом на торговом судне. Бесконечные приемы, деловые встречи и визиты вежливости занимали почти целый день, а вечером графу надлежало блистать на очередном балу, очаровывая столичных красавиц. Эдвард валился с ног от усталости, курил втрое больше сигар, успокаивая расшатавшиеся нервы, и мечтал проспать двенадцать часов кряду, чтобы хоть какое-то время не вспоминать о своем злосчастном долге.
Единственной отрадой для графа в этом мрачном городе, полном интриганов и завистников, был Уильям. Эд светлел лицом каждый раз, когда просто вспоминал о том, что милый ласковый юноша ждет его в спальне, всегда готовый обнять, утешить, наградить нетерпеливым поцелуем. Ради этих нескольких счастливых часов, а иногда и минут, Эдвард готов был вытерпеть любые пустые речи, кокетливые взгляды и утомительные прогулки. Не имея возможности располагать своим временем так же свободно как дома – в Шеффилде, граф невольно стал еще больше ценить минуты уединения с Уиллом, чувствуя себя гораздо более счастливым в обществе слуги, чем на приеме у самого короля.
Вполуха слушая распинающегося Хоффолда – своего поверенного в столице, Эд рассеянно кивал, делая вид, что всецело заинтересован ценами на индийский табак и кофейные зерна, и снова погружался в воспоминания и грезы.
Уилл становился все более жаден до ласк, к тому же в нем проснулось любопытство, касающееся разнообразия способов получить и доставить удовольствие в постели. Эдвард только приветствовал подобный интерес, не торопясь обучая своего мальчика премудростям плотской любви, показывая ему все то, что знал сам, и изобретая новое. Графа забавляло и невероятно привлекало сочетание целомудрия и страстности, смущения и любопытства, причудливо переплетающихся в натуре Уильяма. Юноша искренне отдавался своему господину, забывая о стыде, но краснел и терял способность связно выражать свои мысли, если Эд вдруг заводил разговор на «запретные темы». В то же время Уилл все чаще принимался первым ласкать графа, сначала робко, затем более увлеченно, старательно повторяя уроки милорда, от которых сам накануне терял голову. Эдвард сходил с ума от неискушенных, подчас неумелых действий своего мальчика – одного только осознания, что он единственный, кого так откровенно касаются эти руки и губы, хватало, чтобы со стоном выгибаться, пачкая живот семенем.
«…– Ты уверен? Ты действительно хочешь этого?
– Да… Да, милорд, я хотел бы. Правда, не знаю, получится ли у меня так… как у вас…
– Ну, не такая уж это и сложная наука… Я подскажу, если захочешь.
Эдвард старается не показать, как он взволнован: ласка, которая заинтересовала Уильяма на этот раз, отпугивала и более искушенных любовников, а уж получалась как надо и вовсе не у многих.
Уилл колеблется – ему страшно, хотя отвращения на раскрасневшемся лице не заметно, скорее боязнь что-то сделать не так. Не далее чем полчаса назад он сам выгибался на постели, широко разводя ноги, и хватал своего господина за волосы, кончая с гортанным криком – и сейчас юноша преисполнен решимости доставить милорду не меньшее удовольствие.
Эд задерживает дыхание и усилием воли заставляет себя не вздрагивать, когда теплые влажные губы спускаются от груди к поджарому животу, чуть задерживаются в районе пупка, щекочут дыханием дорожку темных волос. Уилл медлит, и у графа от волнения закладывает уши – оказывается, он безумно жаждет отведать этой изысканной ласки со своим любимым мальчиком, и теперь сама мысль, что Уильям испугается и передумает, болезненно невыносима. Но вот наконец Уильям решается, судорожно вдыхает и, чуть ли не зажмурившись, робко трогает губами темную блестящую головку.
Еле ощутимое щекотное прикосновение отдается во всем теле роем мурашек, Эдварду нестерпимо хочется захватить в горсть чуть вьющиеся каштановые волосы на макушке слуги и направить его, показать, как лучше…но нет, он не хочет торопить события, добровольно обрекая себя на пытку ожиданием. Графу приходится напрячься, чтобы не подкидывать бедра, он позволяет себе лишь медленно раздвинуть ноги и вцепиться обеими руками в простынь.
– Вы так напряжены, Ваше сиятельство… Я что-то сделал не так?
«Оооо… Уилл, прекрати же болтать!..»
– Нет, нет, все так, ты на верном пути… просто…не медли…
Уильям, кажется, понимает причину, по которой тело господина вытянуто в струнку, и на скулах ходят желваки – бледные щеки юноши заливает румянец, он очаровательно опускает ресницы и придвигает лицо ближе к изнывающему от неудовлетворенного желания члену графа. Теперь Уилл старается изо всех сил, вспоминая, как его ласкал сам милорд какое-то время назад – юркий язычок увлеченно исследует головку, пробирается в раскрывающуюся под его напором щель, обводит нижние края, облизывает, щекочет. Услышав почти умоляющий стон сквозь зубы, юноша спохватывается и, задержав дыхание, как перед прыжком в воду, осторожно погружает верхушку члена в рот, придерживая ствол у основания взмокшими от волнения пальцами.
– Оххх… дааа… О, Боже… – Эдвард чувствует, что его самообладание плавится как свечной воск, лежать неподвижно становится невозможно, а руки сами тянутся к темноволосому затылку, ритмично покачивающемуся между широко раскинутых бедер милорда.
Граф несильно надавливает на затылок, тут же извиняюще и успокаивающе поглаживает Уилла подушечками пальцев за ухом, перебирает прядки в основании шеи. Милый мальчик понимает без слов, принимая член глубже, позволяет ему упираться в горло, сдерживается, чтобы не давиться. Осознавая, что еще чуть-чуть и он потеряет над собой контроль, Эдвард убирает руки от головы слуги, боясь ненароком причинить ему вред. И тут же кусает себя за запястье, заглушая вскрик: почувствовав свободу, Уильям входит во вкус, наращивая темп и сильнее сжимая губы.
Возбуждение туманит разум, желание пульсирует внизу живота болезненными толчками, действительность растворяется в мареве страсти, и граф рычит, вскрикивает, бормочет какие-то бессмысленные нежности, а в конце все же хватает Уильяма за волосы, не давая отодвинуться, и долго бурно изливается тому в натруженную глотку.
– Прости… прости меня, я не должен был…
Но торопливые извинения и чувство вины разбиваются о счастливую и даже горделивую улыбку Уилла, старательно проглотившего все до капли и теперь с довольным вздохом устроившегося на груди господина…»
–…Ох, ваше сиятельство, простите, ради бога, я вас совсем утомил своими разговорами!..
Эд вздрогнул, возвращаясь в реальность. Сладкие воспоминания еще владели его разумом, да и тело, к стыду графа, отозвалось соответствующим образом. Надеясь, что Хоффолд не обратил внимания на внушительную выпуклость внизу живота своего хозяина, Эдвард поспешил откланяться, заверив поверенного, что проделанный им труд достоин уважения и вознаграждения…
По дороге в поместье Эд позволил себе немного подремать, и когда экипаж подъехал к крыльцу особняка, чувствовал себя уже вполне отдохнувшим.
«Но визит к маркизу Глочерскому я все же отменю. Перед сегодняшним балом мне нужно набраться сил…»
– Ваше сиятельство! Вы так рано вернулись! – столько искренней радости отразилось в дорогих сердцу карих глазах, что Эдвард невольно тепло улыбнулся в ответ.
– Я решил, что дома у меня есть дела поважнее…
Указав глазами на лестницу, ведущую на второй этаж в его личные покои, Эд с удовольствием наблюдал, как заблестел взгляд Уилла и покрылись румянцем щеки. И все же, не стоило давать здешним слугам повода для сплетен.
– Я, пожалуй, немного отдохну, принеси мне в спальню сегодняшнюю почту и бокал подогретого вина.
Эдвард уже привык, что чаще ему приходится раздеваться самому: в своих покоях граф не требовал от Уильяма выполнения всех обязанностей хорошо вышколенного постельничего – он предпочитал тратить время на более приятные вещи. К тому времени, как слуга переступил порог спальни, неся поднос с ворохом писем и бокалом, наполненным рубиново-красным бургундским, граф Шеффилдский уже возлежал в небрежной ждущей позе на постели, оставшись в одном нижнем белье.
– Ваша почта, милорд, – Уильям сдержанно поклонился, протягивая господину поднос, вино с которого предусмотрительно переставил на ночной столик, и тут же охнул, падая на кровать рядом с графом, утянутый в нетерпеливые объятья.
Два тела сплелись в замысловатую фигуру, перекатываясь по постели, жалобно захрустели под ними надушенные конверты с вензелями всех мастей, некоторые письма полетели на пол и были бы надолго забыты, если бы взгляд Эда не упал случайно на одно из них, выделяющееся слишком узнаваемым гербом…
– Погоди-ка… Что это еще такое?
Подмяв под себя разочарованно вздохнувшего Уильяма, граф поднял с пола конверт из дорогой бумаги с позолоченными уголками и неверяще покачал головой. Он не был на короткой ноге ни с кем из королевского дома, намеренно не сближаясь с членами правящей фамилии, чтобы не давать повода для досужих толков. Тем более странным ему казалось получить частное письмо от наследного принца Георга, который в весьма замысловатой форме приглашал графов Шеффилдского и Освальдского на свой «особый прием» завтрашней ночью.
– Прости, мой милый, придется нам отложить приятное на потом. А сейчас поди, разбуди графа Гарри, пусть он немедленно присоединится ко мне в кабинете. И прикажи заварить свежие кофейные зерна – мне нужно, чтобы голова у этого повесы была свежей, и в ней рождались полезные мысли.
Граф Освальдский, в отличие от своего друга, прекрасно проводил время в Лондоне. Не имея каких-либо дел и не будучи обязанным посещать официальные мероприятия при дворе, Гарри кутил ночи напролет, возвращаясь домой – вернее, в особняк Эдварда – под утро, а то и к завтраку, а затем отсыпался почти до самого ужина, за которым с удовольствием и в подробностях расписывал другу свои похождения. Разбуженный Уиллом «непозволительно рано», всклокоченный и полуодетый, блондин появился в кабинете хозяина поместья с самым хмурым выражением лица, на какое он только был способен.
– Это черт знает что, доложу тебе! Это верх эгоизма – будить честного человека ради какого-то идиотского письма… от кого оно там, кстати?
Сонливость и недовольство слетели с Гарри сразу же, как только он прочитал злополучное послание. Уильям, жавшийся в уголочке спальни и изнывавший от любопытства, изумленно округлил глаза, увидев, как граф Освальдский побледнел и залпом выпил приготовленный специально для него кофе.
– Когда это ты успел так сблизиться с наследным принцем, что он приглашает тебя на свои знаменитые «особые ночи»? Тебя положительно нельзя оставлять одного, мой друг, ты просто притягиваешь неприятности!
– Я с ним не сближался! За эти последние несколько дней, что мы торчим в столице, я не имел возможности перекинуться с ним и парой слов! И что это еще за «особые ночи»?! Звучит так, как будто это… – Эд бросил быстрый взгляд на Уилла, старательно делавшего вид, что разбирает господское белье, и прикусил язык.
Но графа Гарри совершенно не заботило целомудрие некоторых неискушенных лакеев.
– Это именно то, о чем ты подумал! Великосветский бордель! Притон для пресыщенных знатных сластолюбцев, к тому же, насколько я слышал, принц мало интересуется женскими прелестями, а значит, там наверняка будут только мужчины… и молоденькие мальчики – исполняющие почетную роль добычи для самых именитых охотников нашего королевства.
Услышанное ошеломило не только Уильяма, у которого от страха и ревности буквально опустились руки, но и самого Эда. Остаток дня граф пребывал в расстроенных чувствах, изыскивая способы отказаться от приглашения наследного принца и все больше понимая, что ему придется его принять. И даже желанная близость с Уиллом не принесла облегчения.
На следующий день в особняке графа Шеффилдского царило прямо таки похоронное настроение. Уильям боялся лишний раз подойти к хозяину, старался как можно меньше показываться ему на глаза, внутренним чутьем угадывая, что милорду сейчас не до нежностей. К вечеру юноша так устал тревожиться и так соскучился по своему господину, что был даже рад, когда граф позвал его одеваться на прием.
– Больше всего на свете я желал бы никогда не получать сего письма… Мне противна сама мысль о том, в чем нам с Гарри предстоит участвовать этой ночью. Но более всего… – граф повернулся к Уиллу, расправлявшему у него на спине складки нежно-лилового фрака, и серьезно посмотрел ему в глаза. – Более всего меня печалит, что тебе придется сопровождать меня, невольно став хоть и не участником, но наблюдателем всей этой мерзости. Этикет предписывает мне явиться на прием со своим личным лакеем. Но если ты скажешь мне, что желаешь остаться и дожидаться меня здесь…
– Я поеду с вами, милорд, – Уильям сам подивился, с каким спокойствием прозвучал его ответ. – Я буду сопровождать вас, куда бы вы не пошли – если только вы позволите мне быть рядом. Я хочу разделять с вами не только радости, но и горести… правда, лучше бы их не было вовсе…
Наградой смутившемуся под конец своей пламенной речи слуге был долгий нежный поцелуй и полный признательности взгляд.
Принц Георг, старший из многочисленных детей правящей королевской семьи, был донельзя испорченным молодым человеком. Насколько его отец – король Георг III – слыл благочестивым набожным семьянином, настолько же наследный принц имел дурную славу кутилы, развратника и скандалиста. На его совести было немало слез и загубленных судеб молодых миловидных отпрысков знатных семей, несколько дуэлей с самым печальным исходом для соперников, которые не решились оборвать жизнь наследника престола, и множество подобных нелицеприятных историй, о которых король предпочитал попросту не слышать. Однако бесчинства старшего сына королевской четы становились все более изобретательными, доставляя немало хлопот всем обитателям Букингемского дворца, и настал момент, когда их величества подарили принцу собственное имение, стараясь не думать о том, что тем самым еще больше развязывают ему руки.
Просторный Карлтон-хаус находился рядом с Сент-Джеймским парком, практически примыкая к нему с одной стороны, от чего создавалось впечатление, что любимое всеми лондонскими жителями место прогулок является частью имения принца. На самом деле наследника видели в парке всего один раз – когда он с несколькими особо близкими друзьями совершал променад после очередной ночной попойки, распугав малочисленных в тот час молоденьких девушек со своими нянями и кавалерами и чуть не затеяв ссору с французским послом. В остальное время принц предпочитал днем отдыхать от утомительных ночных развлечений, редко покидая свое имение без особых на то причин. По настоящему Карлтон-хаус оживал с наступлением темноты – когда к парадному крыльцу начинали съезжаться экипажи тех знатных вельмож, которые удостоились особого приглашения наследника принять участие в его «невинных забавах».
О пагубных наклонностях принца Георга Эд знал не понаслышке: несколько лет назад наследник престола довольно настойчиво, но без особого успеха, пытался затащить молодого графа Шеффилдского в свою постель, и можно было не сомневаться, что эту свою неудачу он не забыл и по сей день.
«Не решил ли этот мерзавец королевской крови отыграться сегодняшней ночью?» – не без дрожи подумалось Эдварду. И как выяснилось, такая мысль пришла в голову не только ему.
– Держи себя в руках, мой дорогой, – перед тем, как подняться на крыльцо, Гарри остановил графа Шеффилдского, успокаивающе положив руку ему на плечо. – Принц наверняка будет провоцировать тебя – ты ведь знаешь, что он невероятно злопамятный… Помни о том, что ссора с наследником престола не доведет до добра ни тебя… ни тех, кто тебе дорог.
Эд невольно посмотрел на бледного встревоженного Уильяма, стоящего за спиной у графа Освальдского рядом с неунывающим Анри, и ободряюще ему улыбнулся. Гарри был прав – нужно вести себя тише воды ниже травы, может тогда удастся пережить этот чертов прием и не накликать на них беду.
Карлтон-хаус показался Уиллу довольно мрачным, особенно снаружи: в вечерних сумерках, на фоне темнеющего сбоку Сент-Джеймского парка, громада дворца наследного принца действовала угнетающе. Но стоило гостям пройти внутрь с парадного входа, как пугающая мрачность поместья сменялась поистине королевской роскошью. Множество свечей отражались в венецианских зеркалах, висящих на стенах, портьеры из дорогих отделанных позолотой тканей закрывали огромные окна первого этажа, а между колоннами, которые обрамляли длинный коридор парадной, стояли лакеи в белоснежных и золотых ливреях. Уилл во все глаза рассматривал открывшееся взгляду великолепие – даже после многочисленных лондонских приемов, на которых он успел побывать со своим господином, юношу все еще поражала нарочитая роскошь некоторых столичных домов. Уильям искренне не понимал, зачем нужно тратить такое количество золота на отделку стен и обшлагов лакейских ливрей, но простодушно восхищался безупречной красотой особняков и нарядов. Сегодняшняя ночь не стала исключением – даже тревожное настроение его хозяина и собственные страхи не помешали юноше, разинув рот от восторга, глазеть на вышколенных молодых лакеев, держащих в руках золотые подносы с прозрачными бокалами, в которых поблескивало игристое французское вино. Уиллу казалось, что бедные парни, разряженные в золото, атлас и напудренные парики, даже не дышат, они были похожи на одинаковые статуи, бесстрастные и неподвижные. Но настоящий шок юноша испытал, увидев, как один из гостей, прибывших на несколько минут раньше милордов Эдварда и Гарри, потрепал стоявшего поблизости лакея за щеку, затем опустил руку ниже, недвусмысленно сжав ягодицу парня, и отдав ему короткий приказ, направился по боковому коридору, наверняка ведущему в комнаты для гостей. На щеках светловолосого лакея – не старше самого Уилла – проступил еле заметный румянец, но больше он ничем не выдал своих чувств: поклонившись обратившему на него внимание господину, парень поставил поднос на небольшой изящный столик позади себя и беспрекословно последовал за гостем во внутренние покои.
– Вот так все просто? – услышал Уилл насмешливый шепот своего хозяина, обращенный к графу Гарри.
– Да, и даже проще. Любой лакей принца в твоем распоряжении на всю ночь, на это можно не спрашивать разрешения…
Уилл вздрогнул, невольно придвинувшись ближе к своему хозяину. Ослепительная роскошь дворца внезапно потеряла свое очарование, а чувство опасности, не покидавшее юношу последние два дня, вернулось и усилилось до крайности, заставляя вздрагивать от малейшего шороха.
Тем временем, гостей проводили в парадную залу, где их ожидал принц Георг – некоторое облегчение принесло то, что это действительно была парадная зала – с большим обеденным столом и маленькими карточными на две-три персоны, а не огромная спальня, как можно было ожидать. Эд уже не удивился, увидев среди приглашенных представителей самых знатных фамилий Англии, большинство из которых занимали правительственные посты и были примерными семьянинами – отцами и мужьями. Дружбой с наследником не пренебрегал никто, и Эдвард видел, что большая часть присутствующих здесь, как и он сам, не испытывает искренней радости от «особого расположения» принца Георга. Но были и такие, у кого масляно блестели глаза, их сюртуки и шейные платки уже небрежно висели на высоких спинках стульев, а руки беззастенчиво ласкали сидящих у них на коленях, а то и на полу у ног, миловидных юношей. Гарри оказался прав – среди приглашенных и слуг не было ни одной представительницы прекрасного пола. По лицам некоторых гостей можно было, приглядевшись, заметить, какое отвращение они испытывают к подобным забавам, но поскольку никто не хотел попасть в немилость к своему будущему сюзерену, открытого недовольства предпочитали не выказывать.
– Ах, наконец-то! – раздался откуда-то сбоку резкий насмешливый голос. – Я уже было подумал, что сиятельный граф сочтет ниже своего достоинства посещение моего скромного позднего ужина. Рад, безмерно рад видеть вас обоих у себя!
Уилл вздрогнул, почувствовав, как по спине ползет липкая волна страха. Нет, этого просто не может быть – нет! Этот голос… принц Георг?! «Жорж»?!
Воспоминания нахлынули вдруг так внезапно, что на пару мгновений у юноши заложило уши. Тот самый мерзкий рыжий насильник, от которого Уилл чудом спасся на одном из балов – наследник английского престола принц Георг?! «Пресвятая Дева, прошу, нет!»
– Ваше высочество… – Уилл, словно в тумане, наблюдал, как его хозяин склонил голову, не в силах последовать его примеру. – Ваше предложение было столь неожиданным, что я, признаться, не сразу поверил своим глазам! И, конечно же, поспешил присоединиться к столь высокому обществу, бросив все свои дела…
Эдвард проговорил положенную лесть спокойно, без восторженности и ложного сожаления, с его губ не сходила уверенная улыбка – и оттого могло показаться, что в словах графа больше насмешки, чем положенных извинений за опоздание.
– Поспешил он… – принц скривился и дернул плечом, задетый за живое, но тут же усилием воли придал своему лицу добродушное выражение. – Ладно-ладно, можешь мне не рассказывать про свои ужасно срочные дела. Развлекайтесь господа! Вы пока не пропустили ничего интересного. Вон там играют в карты, здесь можно отведать индийского гашиша, а выпивка… выпивка везде!
Георг, которого по его просьбе друзья называли на французский манер Жорж, грубо расхохотался и пьяно покачиваясь, направился к низкому просторному дивану, где его ждали сразу несколько наполовину раздетых юношей.
Уилл смог нормально дышать только после того, как принц отошел от них на безопасное расстояние. Ему хотелось стать невидимым, спрятаться, провалиться сквозь землю, но вместо этого он не мог заставить себя отвести взгляд от своего давешнего обидчика, тревожно всматриваясь в надменное лицо, страшась увидеть в блеклых глазах Георга узнавание. К счастью, принц был уже достаточно пьян, чтобы рассматривать чужих слуг, или просто успел позабыть незначительный инцидент, каких у него случалось по нескольку за вечер.
– Боже, храни Англию, когда этот ублюдок займет престол, – тихо, на грани слышимости прошептал Эдвард, продолжая непринужденно улыбаться и кивать на многочисленные приветственные поклоны.
– Заткнись, бога ради, здесь везде уши и глаза, – очаровательно улыбнувшись и заметно побледнев, ответил ему Гарри. – Ну что, пойдем создавать видимость приятного времяпрепровождения?
Этот вечер превратился для всех четверых в нескончаемый кошмар. Уилл и Анри вздрагивали от сальных шуток и непристойностей в свой адрес, боясь даже на шаг отойти от хозяев – слишком сильное впечатление произвело на них вольное обращение других господ со своими, да и чужими слугами. Некоторые гости – по приказу принца или по собственной прихоти – заставляли лакеев раздеваться, обсуждали их достоинства и недостатки, принуждали целоваться друг с другом или подставлять тело чужим ласкам, заключали пари, словно стараясь перещеголять друг друга в непристойностях. Эдвард пресек первые же откровенные намеки на тему Уильяма парой тяжелых предупреждающих взглядов, а бедному графу Гарри, не располагающему подобным умением, пришлось разоткровенничаться на тему его отношений с Анри и поцеловать своего лакея на потеху остальным гостям, чтобы их оставили в покое. После чего граф Шеффилдский с другом постарались найти самый неприметный уголок, сделав вид, что обсуждают нечто исключительно важное, и считая часы до утра, когда можно будет с полным правом покинуть этот великосветский притон.
Уилл никогда еще не чувствовал себя ужаснее, чем этой ночью на приеме у наследного принца. Ему было так страшно, что он еле стоял на ногах, опасаясь потерять сознание и тем самым привлечь ненужное внимание. Все происходящее вокруг казалось наивному деревенскому парню ожившими страшными рассказами о преисподней и бесовских деяниях. Он старался не смотреть по сторонам, упорно глядя себе под ноги, но новый взрыв хохота или жалобный стон, доносившиеся то с одной, то с другой стороны просторной залы, заставляли испуганно вскинуть взгляд, чтобы затем снова обмирать от ужаса и отвращения. Прошло какое-то время, и Уилл немного привык, научился не обращать внимания, не принимать близко к сердцу, не представлять себя на месте любого из несчастных юношей, привезенных в этот земной ад на потребу самым отвратительным низменным страстям. И стоило Уильяму расслабиться, решить, что, пожалуй, если больше ничего не случится, он вполне доживет до утра, лишь бы его сиятельство был рядом – в этот самый момент он почувствовал на себе взгляд.
Вообще, за сегодняшнюю ночь Уилл так привык к многочисленным взглядам – откровенным, раздевающим, обещающим, даже приказывающим – что почти перестал их замечать. Но ЭТОТ взгляд не возможно было не заметить или спутать с другими. Холодные мутные от выпивки глаза прожигали побледневшего слугу графа Шеффилдского насквозь. В тяжелом властном взгляде было все: и подтверждение тому, что принц узнал Уилла с первой секунды, и напоминание, чем закончилась их предыдущая встреча, и обещание… что наследник все равно возьмет свое, и в этот раз Уильяма никто не спасет…
– Ваше сиятельство, принц Георг приглашает вас на карточную партию, – тихий голос возникшего как из-под земли лакея заставил Уилла подскочить на месте.
Мысль, что вот сейчас придется сопровождать хозяина к этому страшному человеку, быть так близко, выполнять все, что тот прикажет – чуть не свела бедного юношу с ума. Он даже не сразу понял, почему вместо графа Эдварда с небольшого французского диванчика поднялся побледневший милорд Гарри, а когда услышал, как Анри жалобно прошептал: «Помоги нам, Пресвятая Дева…» – испытал настолько неприличное облегчение, что его глаза наполнились слезами.
– Что с тобой, душа моя? – обеспокоенно спросил его граф Шеффилдский, жестом указывая на небольшую приступку для ног, куда Уилл опустился со вздохом искреннего облегчения.
Юноша, дрожа, прижался к затянутому в тонкую шерсть бедру господина и закрыл глаза, чтобы не выдать своего страха. Как объяснить милорду, что наследник престола только и ждет подходящего момента, чтобы спросить с бедного приглянувшегося ему мальчика по счетам?! Как умолчать о том, что любимца графа домогается сам принц? И ведь, скорее всего, получит, раз до сих пор не выкинул из головы эту мимолетную блажь! Нет, не думать об этом, нет! Авось пронесет, граф не позволит, они успеют до утра…
– Бедный мой… – пальцы господина зарылись в каштановые пряди, ласково массируя затылок слуги. – Я безмерно виноват перед тобой за то, что позволил тебе сопровождать меня на эту… на этот…
Уиллу показалось, что он услышал несколько не совсем приличных ругательств, выплюнутых сквозь зубы. Сидеть вот так у ног господина и своего любимого – закрыв глаза и слушая его голос – это могло примирить юношу даже с находящимся поблизости принцем Георгом.
– Я обещаю, что увезу тебя отсюда при первой же возможности, мой мальчик… – продолжал тихо говорить граф, поглаживая своего лакея по волосам, щекоча за ухом. – И до самого рассвета буду ласкать тебя, чтобы… Какого черта там происходит?!
Уилл вздрогнул и испуганно распахнул глаза. Граф отдернул руку от его головы и смотрел в противоположный угол с ненавистью и еле сдерживаемым гневом. Уже через минуту милорд Шеффилдский быстрым шагом направлялся к карточному столику, за которым в полной растерянности сидел граф Гарри, потерянным взглядом наблюдая, как его Анри по-хозяйски обнимает один из собутыльников принца – известный своей жестокостью в обращении с любовниками и челядью маркиз Ольдебургский.
– Эд, я… Я был уверен в картах, но… Я проиграл, и теперь… – у Гарри дрожали губы, хоть он и пытался улыбаться, глядя вслед слабо сопротивляющемуся любовнику, которого со смехом тащили к неприметной дверце за ближайшей портьерой.
– Ах, боже мой, какие страсти! – насмешливо протянул возникший тут же принц, с фальшивым сочувствием похлопав графа Освальдского по спине. – Перестань, мой милый, сколько еще у тебя будет таких! Сейчас мы тебя утешим! Эй, Вилли, Пьер, Роб! Подите сюда, живо! Любезный граф, право мне неловко, что в моих владениях кто-то чувствует себя несчастным! Выбирай любого из моих красавцев – дарю! Ну-ка, снимайте портки, да поживее!
Казалось, остановить поток внезапной щедрости наследника уже невозможно – Гарри с еще большим отчаянием переводил взгляд с принца на рослых молодцов, шустро заголяющихся у всех на виду без капли смущения, судорожно стискивая пальцы и понимая, что вряд ли еще когда-нибудь увидит своего милого Анри, смущенная улыбка которого заставляла быстрее биться сердце…
– Карточный долг, говорите? – холодный спокойный голос Эдварда ворвался в смятенный ум графа Освальдского. – Позволите? Я попробую отыграться за своего приятеля.
Теперь настала очередь Уильяма обливаться холодным потом и кусать губы – неужели его господин не понимает, что вот сейчас своими руками отдает его на растерзание… вместо Анри… «Возможно… это справедливо? Разве Анри должен страдать?» – жалобно подумал Уилл, пытаясь вызвать в себе чувство жертвенности.
– Ну что ж, граф, я с удовольствием составлю тебе компанию – мой друг, как видишь, сейчас немного занят… – принц многозначительно кивнул в сторону злосчастной дверцы, куда выигравший маркиз увел Анри. – Мы же не будем прерывать его на самом интересном месте? Но у тебя есть шанс вернуть графу Гарри его красавчика ПОЧТИ невредимым…
Слова принца потонули в глумливом хохоте, но окончание фразы было слишком важным, чтобы Эд и Уилл его не расслышали.
…– К тому же, у тебя есть, что мне предложить в случае проигрыша.
Вот теперь можно было не скрывать страх. Взгляд, которым принц «обласкал» Уилла, не оставил сомнений в его намерениях относительно слуги графа Шеффилдского. Но мог ли милорд Эдвард теперь пойти на попятный?
– Это исключено. Ваше высочество, я не собираюсь объяснять причины, но я НЕ играю на моих слуг. Назовите ЛЮБУЮ другую цену.
Вокруг злосчастного карточного столика воцарилась зловещая тишина. Все глаза были устремлены на дерзкого гостя и раскрасневшегося от предвкушения хозяина. Граф был спокоен и уверен в себе – только чуть более бледен, чем обычно. На лице же наследника эмоции сменялись одна другой: торжество, предвкушение, неприкрытое вожделение и ребяческая радость от того, что получит так давно и безответно желаемое!
– Моя цена – любое мое желание, граф. Обещаю – оно не коснется твоего драгоценного слуги. Что это за мода нынче на неприкосновенность лакеев?! У кого вы этого набрались – на французов вроде не похоже!..
Принц перевел беседу в шутку, обращаясь к окружившим их гостям, давая понять, что никто не собирается назначать дуэли, можно расслабиться и продолжать веселиться… И лишь тихо прозвучавший ответ графа Эдварда напомнил о чуть не произошедшей только что ссоре:
– Не смею более перечить, ваше высочество. Я принимаю ваши условия…