В одном парижском старом кабаке,
Где лишь бродяги водку пьют до ночи,
Сидит старик в потертом сюртуке,
Всегда одно поющий, между прочим.
***
«С тех пор промчалось сорок лет как сон,
Как был при короле я офицером.
Средь самых родовитейших имен
Мое, мужицкое, гремело первым.
Безмолвно, страстно я любил тогда.
Графиня мне одна была богиней,
Недосягаемой и чистой, как звезда,
Зовущей и единственной святыней…
Я навсегда запомнил этот бал,
Когда впервые танцевал я с милой.
- Кто эта дама? - мне вопрос задал
Король, - Влечет меня с волшебной силой!..
…И тотчас замутился разум мой.
Он в нетерпенье шаркал толстой ножкой.
Но все ж я овладеть сумел собой,
Ответил, лишь эфес дрожал немножко.
Но не заметил этого король,
Сказав, что он опять роман затеял
И предложил вдруг сводника мне роль
Сыграть в интрижке между ним и феей.
Тогда воскликнул я в отчаянье: «О, сир,
Пойду наперекор я этикету,
Но ведь не знает весь подлунный мир,
Кого б любил я больше девы этой».
Как скользкий груздь тут сморщился монарх,
Лицо свело в окаменелой маске,
Привстал он нервно вдруг на каблуках
И взвизгнул: «Я ее желаю ласки»!
Я тихо произнес ему в ответ:
- Я усмирял три года страсть-пучину.
Хотите вы, чтобы чудесный свет
Любви божественной меня покинул?
Ну, что ж, монарха прихоть – суть закон,
Мой долг велит закону подчиниться…
- Ах, кавалер, оставьте моветон.
Ей быть моей, а вам найдем девицу…
Каким же мерзким был король в тот миг.
Я побледнел, сжимал эфес и взмок от гнева.
А он болтал с ухмылкой: «Что ж ты сник?
Ну, хочешь маршалом назначу первым?»...
- О, нет, король, не нужно ничего,
Отнятому замены нету в свете…
Он не расслышал крика моего
И закружил с любимой в менуэте.
Второй лишь тур, но облетела двор
О новой фаворитке весть как птица.
Один лишь занимал всех разговор,
Как половчей к графине подольститься…
Но где-то уже в три часа утра
Прекрасный паж подал фиалок свежих -
Подарок королевы. Поднесла
К губам графиня и скончалась здесь же.
Есть птицы, что на воле лишь живут,
А в клетке жить не станут и у Бога.
И отбивать лань у оленя льву -
Ей, Богу, так жестоко и убого»…
***
В одном парижском старом кабаке,
Где лишь бродяги пьют до самой ночи,
Седой солдат в потертом сюртуке,
Мне спел за грош ту песню, между прочим.
1982