Масонское. В дали за рекой

Параной Вильгельм
Бобикова знают по всему Георгевску. 

Раскосое лицо, выдавленное, словно из округлой хлебопекарной формы.
Румяная, поджаристая корочка щек шаловливо лоснится. 
И букля шелушащегося шнобеля, вытаращенного самостоятельно напрямки, борзо осеменяет выгоревшие, словно наутюженные усы.

Бобиков известен Георгевску  за свои сбывающиеся  желания, которые на протяжении всей его неотрывной круговерти лепятся к небу,  как тундровые звезды.

Сейчас Бобикову не надо больше ничего. 

Баня.

Двор.

Курица, поднятая в воздух шалым сапогом.

Двухметровой горой Бобиков описывает свежевыпавшего пуха портки, желтым лазурным попоем летнего разносола, глубоко воткнув под гигантский живот руку с золотым браслетом.

Бобиокв пьян. 
И к тому же развернувшись кое-как, и выхрипывая несусветную благомуть,  багровея и даже пытаясь трясти обрубком, он негласно сплевывает рядом с желтым болотцем зеленого соловья и чешет отсталый в развитии лет на десять затылок.

Бобикову плохо. Нынче на пляжу реки Бручка, внучка Вовиковой, Машка, с божественными колокольчиками кучеряжек и страшно притягательной серьёзностью взрослого ребенка заделала гадкое.

Бобиков преждевременно надрался с Мясурским и Ропкой, до надлежащего поправления, съел пару куриц, выпил пятишку квасу, намотал помидор с пол ведра и хлеба приточил скат и захотел сосиску.  Но сосисок не было нигде.

И он срезал от скучности Мясурскому по мордам, а в обнимку с Ропкой рванулся тихонечко на пляж.

Мылся в гуще стада реки Бобиков и стартанув на берег первым, рыбой забился на снегу песка, словно от удовольствия дележа добычи.

Уснул, мямля одно только слово: сосиска.

 Но Машенька - внучка Вовиковой, тащившаяся в этой же реке с бабкой была как раз у дел.

С подаренными вчера тетей Светой фломастерами, неизвестной китайской фактории Юник, Машенька уселась рядом с уснувшим под страшным солнцем дядей Бобиковым и начала рисовать.

У Машеньки было три фломастера: красный, синий и зеленый.

Сначала,  красным она нарисовала на всё пузо дяде овал.
Овал получился удлиненный и напоминал крупную  сардельку.

Машеньке тоже, показалось, что это сарделька, и она зарисовала её всю аккурат красным цветом. Вышло не очень. Тогда Машенька  синеньким фломастером нарисовала крупной сосиске ротик, глазки и носик. Ротик слился с краями сосиски,  и  стало даже походить на голову.

Не отрываясь по пустякам, Машенька подрисовала сосиске крупные колесики. Синенькие. И закрасила также.
Красная сосиска на синеньких колесиках, - подумала Маша. 

И махая на зовущую бабушку,  зеленым, самым любимым цветом, Маша пририсовала своей картине травку.  Пушистая трава, обвивала синие колесики и немножко цепляла красную сосиску. Маше понравилось. Она собрала в футляр фломастеры и побежала купаться.

А дядя Бобиков грел своё пузо под нещадными лазерами обеденного солнца и бурлящее сопливился.

Бобиков проснулся только  под вечер.

Сгоревший до гола весь в семейных плавках, он встал, покачался на одно колесо и побрел домой есть.

 Наутро только,  когда жена Бобикова, она же урожденная Бобикова, увидала Машенькины произведения, то  ахнула и потащила мужа смывать гадость наотрез под струю.

Но не тут то было. Китайское народное производство делает свои фломастеры на славу.

А солнце, которое создало нужную среду для обитания красок, сделало своё дело наверняка и больше. Краски въелись: красная, синяя и зеленая. И так крепко, что ни мочалкой, ни пемзой, ни даже шпателем с глиной оттереть их не было вероятного удовольствия.

Что же, каждому своё. Увы.