Это была одна из тех парочек, которые живут долго, то есть не то что бы долго в целом – долго в отношении совместного проживания. Когда уже ни на какие позитивные чувства претендовать нельзя. Но и исчезнуть один у одного из жизни не столь просто. Он даже не помнил, что было побудительным мотивом начала начал. Но теперь эта точка отсчета зияла презрением и нетерпением. Нет, не то чтобы эта кукла сильно провоцировала его на нелюбовь ко всему окружающему. Она всего на всего была недостойна его. То есть недостойна настолько, что лучше бы её не было. Она исчерпала себя как в своей жизни. Так и в их взаимоотношениях.
- Тварь, - частенько думал он. Эта наглая тварь не даёт ему подняться на крыльях в небеса. Тут он хмыкнул. Небеса. Это опять же от неё. Это её штучки мыслить сумасбродными категориями. И теперь он тоже нахватался примитива. Какие здесь к черту небеса. Сугубо деловые отношения.
Она выступала в ресторанах, на каких-то сценках перед началом фильмов, в камерных спектаклях. Разумеется, это только так видимость - выступал он – он был её чревовещателем, его спутница была всего на всего лицом парочки. Печально, что по закону подлости эта клуша потеряла форму раньше. Чем было ему необходимо. И теперь он всё больше распалялся, глядя на чудище, постоянно мельтешившее у него перед глазами.
Да когда ж тебе самой-то надоест здесь. Посмотри, как ты жалка: примат – полный примат, и деградируешь всё ниже. Уже и не чаится поднять рейтинг и уровень жизни. Где то, на что можно было надеяться когда-то. Да тебя стали чаще приглашать на сольные выступления – но ведь только моя заслуга, что ты что-то собой представляешь, что ты ещё не окончательно скатилась в пропасть.
Вот и сейчас что ты там все укладываешь свои потускневшие прядки. Ты мне противна – это должно, наконец, поставить тебя в соответствующее твоему положению место. Вот пройдись, посмотри со стороны. Нет. Тебе сие не доступно.
Ты должна вразумиться, где твой предел. Да и предел моего терпения.
Но приводившее себя в порядок существо мало подозревало что все неприятности, в которые оно свалилось после тридцати лет сведения концов с концами – не его предназначение, а его испарение из бытия. Что эта пропасть, возникшая на периферии сознания, не просто так, а кем-то запланирована. Причем талантливо и тщательно, отдадим дань твоему другу, и перешла в полное пике, пройдя уже дивным давно точку невезврата.
Существо находилось в свободном падении, при этом свято веря в возможные изменения к лучшему – оно было глупым. Несколько романтичным, любило мир и думало, что это и есть жизнь. Но жизнь была далеко отсюда. Она уже давно покинуло существо, даже не удосужившись его поставить об этом в известность.
А эта актриска провинциальных сцен, всё больше теряющая внешнюю и внутреннюю привлекательность, и не подозревала, сколь непростительно беспечным было её мировоззрение.
Оно любило смотеть на мир глазами других, читать дневники различных людей: не важно эксклюзивные вымышленные или совершенно простецки от души написанные. Не будучи слишком высокого мнения о себе девушка любила наблюдать за перипетиями и духовным ростом посторонних, при этом ей совершенно были чужды сплетни.
Но человек пишет о себе сам, сам готов лечь на страницах свой книги в виде чёрточек и загогулинок, готов пожертвовать своим я в угоду чужих ему неизвестных я, которые возможно будут пинать его имя в досужих разговорах за чашкой чая или саркастически ухмыляться никчемности его существования. Мало ли.
Но доморощенный драматург научился так пропускать эти истории сквозь своё сердце,что получались маленькие крошечные провинциальные картинки из жизни. Людям почему-то они приходились по сердцу.
Эта художница, еле сводивший концы с концами, и не подозревала, что всё её немудрёное творчество вызывает уже почти ненависть или скорее презрение другой своей стороны. Вся женская и человеческая ненужность, невозможность достойной реализации, только усугубляла так рано начавшееся падение -и провоцировала на «подтолкнуть». Туда – туда. Рано или поздно это должно случиться.
Существо полюбило писать, и писало: какие-то песенки, миниатюрки, сказочки. А он презирал её и презирал. Ему приходилось пить всё чаще и больше, что бы заглушить боль прозрения: он любил другую жизнь, его занимали очаровашки, встречавшиеся на пути, упущенные возможности. Как он тяготился этим дуэтом. Просто до бешенства.
При всём при том практически все, что удавалось заработать этой парочке - всецело принадлежало его кошельку. Ведь соблазн жил в этом мире на соблазне, а жизнь одна – другой не будет и нужно постараться прожить её не так как эта облезлая кошка. Это требовало постоянных вливаний в организм живительных соков, проведения всех этих дорогостоящих процедур по приданию молодецкого вида. Потому что со временем, когда союз по каким-то причинам прикажет долго жить, он должен быть на высоте, готов попробовать начать всё сначала.
Теперь он уже попрощался с наивностью начала пути. И ему должно повезти. Он прошел хорошую школу закалки и выучки этой жизнью, нет и не может быть второго шанса, не ошибиться.
Вот только искоренить из себя эту дурость, привившуюся к нему от измученной половинки. Эту романтичность. Эту непосредственность. Неумение грызть цепи. Добывать положенное. Постоянное высматривание своих пороков как настоящих, так и мнимых, которые могли оправдывать в собственных глазах все неурядицы. Добивать нужно раненых. Эта агония не спасает никого. Таково понимание дарованное свыше.
И он еще больше доставал существо, которое уже давно перешло в ранг «пора бы и честь знать», благо у последней не было ни поддержки, ни помощи – оно было всецело одиноко. То есть это был симбиоз одиночеств. Полная потеря как свободы - так и несвободы.
Два одиночника в одной полуночи и полдне.
Тем временем. Тем. Тем.
Она снова готовится к выступлению – это новая её пьеска о марионетке. Видимо с течением времени она как-то понахваталась от него разных штучек. Действо, разбуженное её воображением, его привлекало, он и сам с увлечением втягивался во все эти ходы-переходы, но при этом нельзя было забывать о главной цели. Избавление должно быть решительным и без возможности обратной дороги. А это натравливало его не на взаимодействие , а напротив на всяческое сопротивление её новой работе - новой трактовке одного библейского сюжета.
Нет,он не увлекался религиозными идеями, по сути это было чуждо его натуре, но та литература, которую он одобрял и считал достойной внимания, как-то в данном случае легко легла на настроение новой роли «его существа».
Роль Марии Магдалины. Этой «видавшей виды в различных творениях искусства» распутницы. Которою многие пользовали в определенные времена в определенном государстве. Потом она так и не получила достойного к себе отношения и уважения, хотя и была прощена человеком ставшим по сути основоположником одной из самых многочисленных мировых религий.
Мало того. По закону церковных канонов об этой женщине повествуется в каждом каноническом тексте. И это ещё не всё. Текст в древние времена и проверялся-то на истинность по наличию на его страницах этой притчи о женщине, умывшей ноги Иисуса своими слезами и миро, что дало Христу одно из его имен: Аромат Миро, безутешной грешницы, утершей отмытую пыль и капельки влаги на ногах своего Учителя собственными волосами.
Но как и в тот день в доме у своего учаника, его последователь не понял истинных слов Спасителя, так и в дальнейшем её не привечают церковные служители.
Как-то это жертвенная и благодарная любовь ничем не примечательной женщины, которая смогла быть полезной в добром деле, затерялась во вселенском театре, а на первый план всегда выходит то, что её профессия считается древнейшей у многих из многих народов. Эдакая блудница. И кто помнит, что именно ей явился первым воскресший Бог, не ученикам, не деве, ни кому другому. Ей. И она, презрев страх и возможные кары, последовала в Рим к императору с вестью о воскрешении. Она принесла ему в подношение кроваво-красное яйцо Воскресения из мертвых.
Она, так которая, как и его избранник Пётр повторила :
- Да не будешь ты распят.
Жертвоприношение всегда жертвоприношение. Мир стоит на этом, и ещё вероятно долго будет стоять. Жертвоприношение слабых в угоду сильным. Так чаще и бывает. У Манна есть фраза о том, что только в конце войны героизм становится анахронизмом, так как понимаешь, что лучше быть живым ничтожеством, чем мертвым героем. Нет, в конце концов, героизм оказывается не в чести. Жизнь всегда выше и лучше любой возвеличенной смерти. О том же говорит Ницше. Добиться ими понимания жертвы как высшей стадии воплощения духа – есть одна из главных целей.
Вот тут-то они и пересеклись – она с наивной волной волос в виде полотенца и он с новейшей позицией в отношении отсталых существ, не понимающих основополагающего тезиса о самопожертвовании.
Они пересеклись, и симбиоз родил синтез.
Помни о смерти.
Где же «Мarionnettes»? Она его марионетка!, как никогда голос его звучит в унисон её чувствам. Она. Это существо, потерявшее собственный облик. Но идущее к своему богу. Кто у нас Бог? Если ты кукла.
Не знающая еще о конце - она. Ведущая свою партию от Марии. От мрии. От мары. От беспечности. Марионетка почувствовавшая, что является игрушкой ненадёжнейших рук и мужчин безразличных ей. Выбравшая на свой страх и риск бога. Никогда от него не отказавшаяся.
Кто твой Бог, если ты человек? Женщина.
Они сыграли этот спектакль. А по дороге домой в одной из пустынных подворотен ей стало плохо с сердцем. Он мог помочь. Но не стал. Так лучше. Уйти на пике. Сегодня он почувствовал, наконец, крылья за своей спиной. И бог, этот бог которого он не понимал: ведь это он решил забрать её. Он положил конец всей отжившей свой срок истории, захватив вместе весь букет: из её горькой веры, пустой надежды и никому не пригодившейся любови.
Она умерла в этом ночном проходном дворе. А ты? Ты стал Ангелом?