Ветер гонял по улице пожухлую листву, а я, прижавшись лбом к оконному стеклу, как завороженный, наблюдал за золотистым листочком, который так и норовил попасть во все попутные лужи. Нырял, нырял, но сверху все еще оставались пятнышки чистоты. Немного. Еще пара порывов и он окончательно сольется с грязной бурой массой…
***
Нашу улицу часто звали Приграничной или Колонкой. А некоторые так и Тьмутараканью величали. Маленькая, кривая улочка на окраине небольшого городка во Владимирской области. Пара часов до столицы великой страны. Но жизнь здесь текла, будто до Москвы не часы, а века.
Воду и газ провели всего лет тридцать назад, а до этого все ходили за водой к одной-единственной колонке. Потому и прозвали нашу улицу так, Колонкой. У соседей -то водопроводы почти сразу после войны появились. Ну а Пограничной улица стала после того, как к нам, «на оседлость», подселили цыганский табор.
Когда-то давно, когда еще мои родители были детьми, обещали снести наши щитовые домики и переселить всех в панельные дома, четную часть улицы успешно переселили, а нечетной квартир не хватило. Поговаривали, что новые дома приглянулись чиновникам из обкома…
Так мы и жили. С одной стороны работяги с железной дороги, а с другой «тунеядцы чумазые».
Нам, детям, строго-настрого запрещали общаться с цыганятами. Да и не очень-то и хотелось. Они были другими. Совершенно. В семьях по пять, шесть детей. Куча народа под одной крышей и все друг другу родственники. Цветастые юбки, крикливые тетки. Почти у всех мужчин машины. И не важно, что это или полусгнившие Жигули, или гремящие, как кони Апокалипсиса, Волги. На нашей стороне и такого не водилось. А еще они все, поголовно, не работали и к земле не притрагивались. Редко у кого во дворе можно было грядки или цветники увидеть, да и те, от прошлых жильцов остались. Только что кусты смородины, да крыжовника у новых хозяев вниманием пользовались. Ягоды малышня зелеными объедала.
А еще цыгане не учились в школе. Вообще. Принципиально. Когда они только у нас появились, по домам прошлась завуч нашей школы, хотела детей переписать, выяснить, сколько новеньких появится. Да только со второго дома ее и на порог пускать не стали. Так же отнеслись и к участковой врачихе. Тетя Зина потом рассказывала, что цыгане даже рожали дома. А однажды их повитуха спасла жену бригадира поезда. Скорая тогда на переезде застряла, а роды стремительные были… Когда врачи пешком до нужного дома добрались, ребеночек уже запеленут был, а Михалыч ползал на коленях перед старой цыганкой, и размазывая по лицу пьяные слезы, целовал ей руки… Говорят, старуху никто не звал, сама пришла… Врач, осмотревший и молодую маму и ребенка, сказал, что они под счастливой звездой родились. Если бы не «эта», как выразительно назвали цыганку, был бы Михалыч вдовцом.
Но на этом, можно сказать, все контакты и закончились. Власть местная поняла, что ничего с ними не сделает и сделала вид, что табора, пусть и оседлого, в городе попросту нет.
Мы ходили по своей половине улицы, они по своей. Каждое утро, часов в 5-6 в сторону станции двигались две колонны, наша – хмурые и невыспавшиеся машинисты и рабочие из депо, и их – цветастая, шумная. Гадалки. Они шли дальше, до центрального вокзала. А уж там разъезжались в разные стороны. Некоторые и до Москвы добирались.
Взрослые нас пугали, говорили, если баловаться будем, нас цыгане украдут и заставят по вагонам ходить, песни петь и денежку выпрашивать. Мы боялись. Честно. По школе ходили страшилки про «беленького мальчика», которого украли и он уже год как по вагонам ходит… Видеть сами не видели, но вот мама, папа, брат, сват, те – да.
Шли годы. Школа осталась позади. Незаметно прошли четыре года в столичном заборостроительном. Я уже был не просто пацан с Колонки, а завидный жених. Мать всем рассказывала, что меня в аспирантуре оставить хотят, с общежитием обещали помочь, даже семейное могли дать, если попрошу. Но я пока о «семейном» не думал. Три лета, проведенные в стройотряде, под гитару и водочку, научили не строить далеко идущих планов относительно симпатичных девочек, оказывающихся рядом. А вот про аспирантуру я думал и думал всерьез. Жизнь в Москве меня не особенно прельщала, простоват я для этого города был, а идея стать преподом и устроиться на работу в наш же филиал какого-то там университета душу грела. Можно было и на квартиру намекнуть для молодого специалиста. Жить с родителями в «милом домике» с палисадником я по любому не собирался.
Лето перед пятым курсом планировалось провести на югах. Море, солнце, помидоры. Нашей дружной компашке предлагали поработать на сборе овощей. Увы. Не срослось. Практически накануне брони билетов ко мне, в Москву, приехала мать и со слезами на глазах уговорила погостить летом дома. Всклокоченная, уставшая. Вся какая-то не такая, она прятала глаза и долго не соглашалась объяснить, что же произошло. Разговорить ее удалось только знакомой, которую матушка почему-то приняла за мою девушку. Причина мне не понравилась. Очень. С сестренкой что-то произошло. И она из милой, хорошенькой девочки, буквально за пару недель превратилась в жуткую оторву. Наркотики. Слова этого мать не произнесла, но было и так все ясно. Дома уже стали пропадать вещи.
Знакомая было заикнулась о цыганах, памятуя о моих красочных рассказах, но мать на нее аж руками замахала. Не крали цыгане там, где жили. У нас в округе и забыли уже, когда к кому в дом залезали. Все свои по мелочи шалили. Кому на водку не хватало, кому еще на что. Даже яблоки, петрушку цыганята из наших дворов не тягали, к садоводам-огородникам за реку бегали.
Родной дом встретил меня неприветливо. Будто покойник в доме. Наталья даже носа из комнаты не высунула. Как сидела в своих огромных наушниках на кровати, так и сидеть осталась. Отец пил на кухне. До ужина, без закуски. Мать делала вид, что все чудесно, порхала вокруг меня и рассказывала, как они в доме все переиначили после смерти деда с бабкой. Только войдя в теперь уже свою комнату, я понял, что чудовищно давно не был дома…
Натка подошла ко мне вечером, хотела денег или сигарет стрельнуть. Получила подзатыльник, обозвала меня сволочью и удалилась. Не успела за ней дверь закрыться, как отец подскочил с табуретки и грохнул кулаком по столу. Минут пять матерился так, что у меня, с детства привычного, уши в трубочку свернулись. А потом, сплюнул на пол и ушел спать на чердак. Я был в ауте. Такого от него я не ожидал. Мастер-золотые руки, он называл себя трудовой интеллигенцией, гордился тем, что не пьет. Да и мать всегда уважал, мне подзатыльники за любое «неправильное» слово в ее адрес отвешивал. А тут… Смотреть на слезы, вытираемые украдкой, было выше моих сил, и я вылетел из дома, следом за сестренкой.
Приграничная изменилась. На другой стороне появились кирпичные дома. Около ворот красовались вполне приличные тачки. Молоденькие цыганочки щеголяли в джинсе со стразиками и блестками, светясь под светом фонарей ярче новогодних елок. Парни тоже мало бродяг напоминали. Вечер. Все вышли себя показать, на других посмотреть. Откуда только что взялось.
А вот на нашей стороне все было до боли печально. Пацаны в трениках, девицы в мини и на каблуках, но в спортивных куртках поверх маечек с теми же блестками. Даже по меркам сильно спального и рабочего московского района, где у меня общага была, это смотрелось жутко. А домА? Мало кто отстроился или ремонт сделал. Перекошенное все какое-то, облезлое. Всего-то ничего на малой родине не был, а московское ханжество изо всех щелей поперло, аж противно стало от собственных мыслей. Ведь всегда так жили и нормально казалось. Не изменись так другая половина улицы, на свою и внимания бы не обратил…
Резкий высокий звук вывел меня из задумчивости. Вместе со мной в сторону колонки, а именно оттуда и зазвучало это нечто, повернули головы почти все. И не сговариваясь, как крысы на зов дудочки, пошли, убыстряя шаг. Любопытство взяло вверх, хотя мне совершенно не улыбалось встречаться со своими бывшими одноклассниками. Общаться с синяками удовольствие не из приятных, особенно, когда проставляться за приезд не желаешь.
Около колонки, уже собралось порядком народу, и наших, и цыган. Там же я и Натку увидел. Она, как зачарованная, смотрела на невысокого, лохматого парнишку, настраивающего скрипку.
Живописная картина. Полуголый тип в шлепках на босу ногу любовно оглаживал бока скрипки, протирая какой-то тряпочкой, что-то подтягивал на смычке. А потом… Наверное я псих, но точно такими же психами были все стоящие рядом. Скрипка запела, а мы… Зуб готов дать, что не только тетки платочками слезы утирали. Парень играл как Бог, нет он и был Богом в тот момент. Дарил радость и боль, заставлял переживать и чувствовать хоть что-то окромя «глубокого неудовлетворения».
Жилы из нас он тянул долго, минут сорок. Потом молча положил скрипку в футляр, хмыкнул и, пройдя сквозь толпу, как нож сквозь масло, скрылся в одном из домиков на «чужой» стороне.
Домой мы с Наткой возвращались вместе. Молча. Уже на подходе к дому она взяла меня за руку. Притормозила.
- Серый, тебе же понравилось?
- Угу.
- И мне. Я в Москву поехать хочу. Хоть кем там буду, только бы там, с ним.
- Не понял. Нат, ты это о чем?
- Вы все, все не понимаете!
Слезы, сопли, злость. Сестренка, определенно, зажигала, шарахнув калиткой так, что банки, висящие на заборе задребезжали. Только вот с чего такие эмоции? Думать не хотелось… В голове еще звучала скрипка…
Утром, сразу же как только Наташка свалила к друзьям, я перерыл всю ее комнату. Наплевать мне было на «личное пространство» и прочую муть. С ней творилось черти что и я должен был убедиться, что не наркота ей мозг ест.
Мать опять причитала.
Найденное, немного, но успокоило. Натка может и подворовывала помаленьку, но деньги не спускала, все исправно запихивала в коробочку жестяную от новогоднего подарка и прятала в матрас. Через полчаса я уже примерно представлял на кой ей это. Девочка влюбилась.
Малолетняя дуреха, судя по всему, собиралась в Москву за предметом своих девичьих грез. Патлатый музыкант. Кто бы мог подумать? В коробочках от Комбинации, Ван Моо и Цоя лежали записи с Паганини и прочими скрипичными изысками. Мать аж перекрестилась, когда из колонок вместо привычного «топ-ля-ля» зазвучало что-то торжественно траурное.
Жить Натка планировала на съемной койке. Работать официанткой. И это было самое нормальное, из того, что моя сестричка собиралась делать в чужом городе. Все остальное из дневника читать без содрогания было нельзя. На страницах в клеточку, ровным, чуть угловатым подчерком, она методично описывала все то, что могло бы принести ей средства «на первое время». К счастью, проституцию она сама отмела, как «грязное и непонятное занятие», зато торговля каким-то ганджибасом или транспортировка «кокаина в желудке» казались ей «вполне невинной забавой за шикарные бабки». «Баро всегда держит слово!» Приехали…
Я конечно догадывался, что кирпичные махины не за красивые глаза строятся, но думал, что цыганки проституцию на широкую ногу поставили, а оказалось, что Колонка прям центр криминального мира.
Проверить на наркотики сестренку не составило труда. Пара оплеух, коробка конфет тетке из лаборатории и заветные полосочки были у нас. Мелкая что-то там вопила о правах ребенка, но когда я заявил, что сдам ее без разбирательств в наркодиспансер, сдулась и сделав свои дела, с гордым видом уселась ждать результатов. Пронесло. Но от серьезного разговора это ее не освободило.
Я запретил матери наводить порядок в разворошенной комнате и Ната, вернувшись домой, увидела все так, как я и оставил: перевернутый матрас, деньги, газетные вырезки, кассеты, дневник…
- СВОЛОЧИ! – Я еще никогда не слышал от нее такого визга.
Натка бросилась к своим богатствам, рухнула на колени и зарыдала. Отец рвался разделаться с паршивкой, потрясая ремнем, мать висела на нем, хватая за руки - не пускала. А я, привалившись к косяку, меланхолично наблюдал за всей этой вакханалией. Мне начало казаться, что в отчем доме абсолютно всем стоит отправиться на прием к психиатру.
Хватило меня минут на 10, потом я тупо послал батю в баню и, сунув ему в руки поллитру, вытолкал за дверь. Мать отправил на кухню, а сам, заперев дверь изнутри, уселся радом с Наткой и обнял ее за плечи.
Дурочка. Это только в пятнадцать кажется, что жизнь кончается, если мальчик в твою сторону не смотрит или если тебя на танцы не пустили и он танцевал с другой. Чем старше, тем проще реагировать на эту ерунду. Цинизм спас жизнь ни одной истеричке.
- Нат, если хочешь в Москву, то только в институт. Я тебе и с подготовкой помочь могу, и с общагой. И деньгами, если что. А так ты из официанток мигом или в бордель попадешь или сдохнешь от передоза с этими пакетиками. Или пришьют, как слишком много знающую. Зачем оно тебе?
- Ты не понимаешь, - всхлипы почти прекратились. – Не смогу я учиться. Школу бы до конца дотянуть. Мать обещала в магазин пристроить, кассиром. Курсы закончить нужно… А я не хочу продавцом. Я рядом с ним быть хочу. Баро говорит, если с мозгами дружишь, то и денег заработаешь и не попадешься. Кто на такую малолетку внимание обратит? А я запросто могу и сто, и двести грамм провезти, и даже килограмм. Только дорого это, мне столько не доверят. Он говорил, что десять, пятнадцать ездок, и я смогу за любимым хоть на край земли в комфорте покатить.
- Подожди, так тебе цыганский начальник сам предлагал ЭТИМ заниматься?! Врешь. Не принято у них к нашим цепляться.
- Сам. Он увидел, как мы на Сашу смотрим. Подошел. Спросил, нравится ли. Ну мы загалдели, а он сказал, что Саша в Москву скоро вернется, его в театр берут. Посмотрел на наши морды вытянувшиеся и добавил, что если хотим, то можем деньжат заработать и тоже в Москву перебраться. Риска никакого, он своих в обиду не дает… Потом еще к себе приглашал, но пришла только я и еще парень один. Он нам про трафик рассказал, говорил, что по области безопасно, - слезы градом катились из глаз. Натка размазывала по лицу тушь. – Я дура, да? Дура? Но он мне нравится. Я что угодно ради него, - и опять слезы…
Злость от услышанного затопила мозги, только затекшая нога не дала сорваться с места и ломануть бить морду этому баро. Ладно свои, их там без счета, но наших девчонок и мальчишек к себе посулами заманивать?!
Прейдя в себя, понял, что даже не знаю, куда идти. Раньше баро у нас был крепкий дедок с окладистой бородой. Вроде под лесовика косил, а глаза цепкие были, живые. Умер, точно знаю, а вот кто на его место встал?
Я не отстал от Натки, пока она мне про всех с той стороны не рассказала. А вечером опять был у колонки.
Сестренка дала честное слово, что ни в какую Москву без спроса не сорвется. Мне отдельно пообещала не общаться с баро. За полчаса «концерта» она не отошла от меня ни на шаг, влюбленно пялясь на скрипача, сегодня появившегося в узких до неприличия джинсиках и в футболке с Томом и Джерри. Я с ней на пару во все глаза разглядывал этого виртуоза. Странный мальчишка. Вроде мелкий, но глаза… было в них что-то такое, что не давало оторвать взгляд. Про такие говорят «вся скорбь мира».
Что выгоняло парня на улицу и заставляло играть перед всеми этими людьми? Да и Паганини довольно странно звучал в таких декорациях. Мне было его не понять.
Музыка оборвалась внезапно. Неожиданно. Будто сон. Одними глазами он поклонился мне, а я смутился. Скрипка так задурила мозги, что я даже не заметил, что наравне с мелкой не отрывал от него взгляда. Пришлось выкручиваться: я шутовски поклонился, подметая улицу невидимой шляпой и устроил бесшумную овацию.
***
С бывшими друганами я так и не сошелся, новых знакомств не нарисовалось. Но скучно не было. Да и вечерние концерты вносили определенное разнообразие. Народу на этом импровизированном шоу становилось все меньше. Старушки из соседних домов, три-четыре тетки интеллигентно-потасанного вида, несколько цыганок, да я с Наткой и несколькими фанатками. Казалось, Саша не замечал этого. Приходил, доставал скрипку и играл. Иногда долго, явно что-то отрабатывая, иногда всего минут двадцать. Мои овации и его чуть заметный поклон стали традиционными. Казалось, что он играет только для меня, выискивая глазами, следя за моими перемещениями.
Скажи я кому из своих московских друзей-подружек, что каждый вечер буду слушать классическую музыку, меня бы подняли на смех. Рабочее-крестьянское происхождение слишком явно выперало изо всех щелей. Меня активно таскали на выставки, всякие биеннале, но когда я совершенно серьезно говорил, что мне не нравится Глазунов своим заигрыванием с властью, надо мной смеялись. «Да что ты понимаешь?!» Парням из глубинки не следует рассказывать, что они думают о Кастанеде или, чур меня, Бжезинском. Или не поймут, или обсмеют… Такие темы для утонченных барышень или мальчиков с длинными волосами, типа нашего скрипача…
Незаметно пролетели две недели. Лето окончательно вступило в свои права. Мать взяла отпуск, отец устроил водяное перемирие. И мы всем семейством начали приводить жизнь в порядок. Красили, чистили, копали, сажали. Отец даже починил АГВ и сменил доски в сортире. Наташка больше не дурила, часть денег вернула матери за «пропажи», остальное «честно заныкала», уговорив мать купить навороченный магнитофон.
Идиллия...
Если бы не одно но. Отсутствие личной жизни не очень-то хорошо сказывалось на характере. Избаловали меня девочки. Не одна, так другая всегда были готовы скрасить досуг пусть и бедного, но вполне себе симпатичного студента. Но это там, в столице, где презик использовали по назначению, а не капитошек делали, и где папа-мама над душой не стояли. А тут? Сойдусь с хорошей девочкой - женят. С плохой – год на лекарства работать буду, да и не вести же их в дом, с храпящим отцом за стенкой… Старею, еще пару лет назад не в лом было и на чердак забраться или в баню девчонку затащить…
Организм был категорически не согласен с доводами мозга. Так что я активно его уговаривал, а чтобы он не слишком возмущался, начал регулярно бегать на речку. Полчаса туда, несколько заплывов и обратно. Красота.
Мелкая заводь в зарослях крапивы меня особо не привлекала. Вроде и песочек там необычный, белый, и вода всегда теплая, но плотные кусты акаций и прочие колючки-жгучки энтузиазма не вселяли. Так бы и не полез я туда, если бы не толпа реальных братанов, решивших шашлычков пожрать на моем постоянном месте. Еще подходя к реке, понял, что лучше туда не соваться и благоразумно «испарился в кустах».
- Йав кэ мэ, красавец.*
- Что?
- Да не чо.
На меня, усмехаясь, смотрел скрипач.
- Ты чего по кустам скачешь, как заяц?
- Сам ты заяц. Позагорать я тут хотел.
- Позагорать? В кустах? – Лицо цыгана было абсолютно серьезным, но глаза смеялись, да так, что у меня губы сами расплылись в улыбке.
- А хоть бы и так. Белый песочек, с дороги не видно. А мне загар ровный нужен, -зачем я это сказал, сам не знаю. Но только договорив, понял что ляпнул. Глаза у парня стали, как блюдца.
- Ты голым загораешь?
Оставив вопрос без ответа, я скинул шорты и майку и растянулся около воды, прикрыв глаза. Плотные плавки я бы не снял и под страхом смертной казни.
- Хочешь, я тебе поиграю? Тихонько.
Я лишь кивнул. Музыка вплелась в плеск воды, шум листьев… сон…
Разбудило меня поглаживание по руке. Светик, ластясь, явно провоцировала на большее и я, недолго думая, подмял ее под себя.,
- Б****! – Удар коленом по яйцам и оплеуха оказались полной неожиданностью.
- Еще раз так сделаешь, зарежу!
- А? Что?! Черт. Саш, извини. Я тут уже черт те сколько на сухом пайке. Разморило, мне такое приснилось… Извини, - красный, как рак, я пытался окончательно проснуться и лихорадочно думал, как бы загладить свою вину. – И я все проспал. По-дурацки получилось.
- Ладно, не важно. Приходи сегодня, специально для тебя еще раз сыграю. Все одно, еще репетировать и репетировать.
Сашка натянул штаны, подхватил футляр со скрипкой и, не оглядываясь, вошел в кусты. Я протер глаза, поморгал, а потом просто решил, что перегрелся. Кусты перед ним расступились, так же, как и народ после концертов. Чертовщина.
Ломанул было за ним, но пока продрался, скрипача и след простыл.
***
Через день я уже не думал о музыке. Я пил. Может и бесполезное занятие, но хотелось забыться, перестать чувствовать себя скотиной и трусом. И вроде ничего такого не произошло…
Вечер обещал быть томным. Музыка, а последнее время и музыкант, занимали слишком много места в мыслях. Но… все пошло не так. Саша подходил к колонке позже обычного, нужно было быть слепым или идиотом, чтобы не заметить, что глаза у него красные, а щеки горят и даже смуглая кожа не спасает.
Футляр раскрыт, подушечка на плече, взмах смычка и… зажмуренные глаза. Так еще он не играл. Утренняя мелодия из нежной превратилась в истеричную, другого слова не подобрать. Он несколько раз начинал сначала, нервничал, пока не услышал:
- Хватит уже это нытье слушать, давай-ка, вспомни, Каце, кто ты. Играй наше, веселое!
Саша дернулся от этих слов, открыл глаза, посмотрел на говорившего и превратился в куклу. Как механический болванчик он огляделся, сдвинулся чуть в сторону и заиграл что-то приторно задорное. Пара цыганок с настороженностью посмотрели на говорившего, а потом пустились в пляс. Наши начали радостно притопывать и хлопать, как ни в чем не бывало, а я, сплюнув, пошел к дому. Так обидно мне стало, что не сдержал слова музыкант, не сыграл для меня.
Только поздно ночью, выйдя покурить, я вдруг понял, как со стороны это все смотрелось. Стало нестерпимо стыдно за собственную глупость. Но что я мог сделать? Утащить Сашу оттуда? Послать того урода c его плясовыми? Да с чего бы это?
А утром Колонка преобразилась. На цыганскую сторону понаехали здоровые черные машины. Бэхи, Лексусы. Крепкие ребята вытаскивали из багажников жрачку и выпивку, тетки, переругиваясь через заборы, выясняли, кто что готовит. Баро приехал! И не просто так, а больших гостей ждал.
Натаха приносила домой новости с оперативностью первого канала. Оказывается мужик, испортивший мне вчера настроение, и есть тот самый новый баро. Саша его родственник, то ли сын умершей сестры, то ли еще кто. Приживалка, одним словом. Но «хозяин Чукотки» парня в обиду не дал, к себе в дом взял, оплачивал занятия. А праздник затеян из-за приезда какой-то шишки, которая будет Сашиным спонсором. Они планируют сделать запись на настоящей студии… Мелкая заливалась соловьем, а меня что-то царапало. Не будет хороший человек так грубо прерывать, не будет… И спонсор? Зачем ему спонсор, если у родственников деньги куры не клюют? Какое мое дело? Правильно, ни какого. Сам разберется, не маленький.
На уговоры сестры вечером пойти вместе, я не поддался. Не хотелось мне опять «плясовые» слушать. Но музыке было не до моих желаний. Даже сквозь закрытые окна она добиралась до ушей и водка громкости не убавляла.
С утра, чтобы не слушать бурчания родичей, слинял из дому. Хотел было до станции прогуляться, проветриться, но настроение подпортил приезд шишки. Мимо меня, трясясь по ухабам, прополз здоровенный джип с опущенными стеклами. На заднем сидении, вальяжно развалившись, сидел не хилый мужик лет сорока и по хозяйски обнимал Сашу, что-то ему втолковывая. Нашему юному дарованию было явно не до разговоров. Он сидел, сжавшись и опустив голову. Щеки пылали…
Бутылка с местной выпивкой была лишней, но я упорно вливал ее в себя, валяясь под акациями на белом песочке. Мысли, одна пессимистичнее другой, радостно плескались в алкоголе. Какой смысл к чему-то стремиться, учиться, рваться на подработках, если ты все одно ноль? Никогда у тебя не будет ни джипа, ни дома кирпичного. Никогда не рискнешь прилюдно мальчишку понравившегося обнять.
- Тьфу! – Я аж сплюнул от неожиданного хода мыслей. Только этого мне не хватало.
- Не пей, - чья-то тонкая, но уверенная рука, вырвала у меня бутылку и запустила в кусты. – Никогда не пей, погубит тебя водка. Хочешь, погадаю?
Скрипач, неожиданно появившийся на берегу, выглядел болезненной галлюцинацией. Весь такой модно-белый, золото везде блестит. Я даже руку протянул, дотронуться, убедиться, что не сон. Коснулся цепочки – настоящая. Башка начала ныть.
- Не нравлюсь? Я и сам себе не нравлюсь. Вырядили, как девку на выданье. И хрен я чего сделаю. Ты не дергайся, я, правда, тебе на руку глянуть хочу. Нужно это… У меня бабка настоящей гадалкой была, не шарлатанкой. Говорила, я тоже вижу.
Отказать ему было невозможно. Молча протянул руку. Замер, а он что-то там зашептал на своем тарабарском, заулыбался.
- Я ведь даже имени твоего не знаю.
- Серый, ну то есть это… Сергей, - мысль возмутиться и потребовать бутылку обратно так и не оформилась, распалась на кусочки.
- Серый, как волк из сказки, который царевича спасал. Мне бы такого волка…
- А?
- Бэ! Нельзя тебе пить, у тебя линия жизни с линией здоровья неправильно пересекаются. Сдохнешь под забором, если не остановишься. И сюда тебе возвращаться нельзя. Не твой это город. Тебе огни нужны. Тут чужой ты. Удача тебя ждет, если жизнь под себя прогнешь. А она прогнется, она тебя любит…
- Ну как же, она меня любит, и имеет.
- Заткнись! И никогда так не говори. Что ты знаешь об этом «имеет»?! Живешь в свое удовольствие, учишься, никакими обязательствами не связан, долгов на тебе нет! Что еще надо?! Да я бы каждое утро на коленях жизнь благодарил, будь она у меня такой. Свободной… - Саша резко отпустил мою руку, вскочил, отвернулся.
- Эй, ты чего?
- Да. Не обращай внимания. Здорово, что ты здесь. Я все думал, как тебя позвать… вчера-то не пришел…
- Э?
Неожиданно Саша присел рядом со мной на корточки, взял в свои ладони мое лицо и тихо, с мольбой, прошептал, не отрывая взгляда:
- Не пей больше, не пей. Ты лучше сегодня к нам приходи. У баро гость важный. Пожалуйста. Мне нужно видеть хотя бы одного нормального, живого человека.
- Как я к вам? – Голова гудела и категорически отказывалась хоть как-то соображать.
- Я баро уговорю, он разрешит. И тебе прийти, и девочкам. Скажу, что только для быков играть не буду. У них уши переломаны. Приходи. Это важный концерт. Не смогу я без тебя.
- Важный, а быки… Не понимаю.
- Там не только быки… Там… Если ему понравится, как играю, меня возьмут в театр. У серьезных людей смогу выступать, за серьезные деньги.
- Ну да, у владельцев заводов и пароходов. Они что-то понимают в музыке?
- Не понимают, но слушают тех, кто понимает, И сегодня один из них будет слушать меня. Он в Гнесинке преподает. Профессор.
- Мужик в джипе – профессор? Не смешите мои тапки! Такие если и бывают проф, то явно по другому профилю, - злой пьяный смех мальчишке не понравился.
- Он не в джипе ехал. И это совершенно не важно. Третий дом от канавы. Приходи. Пожалуйста. Я буду ждать.
И опять он прошел сквозь колючие заросли, будто их не было, а я остался переваривать увиденное и услышанное. Солнышко поджарило и без того кипевшие мозги, и я отрубился до вечера. Спасибо, комары разбудили. Звери, а не насекомые.
В дом к баро я пришел при полном параде: новенькие джинсы, рубашка из секонд-хэнда с модным лейблом. Весь такой небрежно стильный, немного скучающий. Свысока поглядывающий на стайку девиц-фанаток, окружающих меня плотным кольцом. Натка притащила с собой только самых-самых.
Ворота были распахнуты, молодой парень в кожаной жилетке вскользь глянул на нас и махнул рукой вглубь двора. Какая-то цыганка, узнав девочек, начала нас рассаживать и что-то рассказывать, но меня это все уже не волновало, я увидел того типа, что сидел в джипе. Вальяжно развалившись в кожаном кресле, специально вынесенном из дома для дорогого гостя, этот урод сканировал двор. Впервые я понял, что такое «сальный взгляд». Если бы на мою девочку так смотрели – разбил бы морду, не глядя на чины и звания. Судя по всему, мой настрой разделяли и отцы семейств, недовольные тем, что дочки без страха и мозгов демонстрируют себя заезжему борову, а тот ловил кайф от собственной значимости и ощущения вседозволенности. Дошла очередь и до нашего угла. Не сдержался. Начал с ним в гляделки играть. И что удивительно – выиграл! Боров отвел взгляд, что-то спросил у баро, тот подозвал мальчонку, переспросил у него. Пацанчик помотал головой и позвал еще кого-то. Было видно, что мужика зацепило. Через пару минут из дома вышел Саша. Подошел к «дорогому гостю», выслушал вопрос, коротко глянул в нашу сторону, что-то односложно ответил и сразу же ушел. Баро начал говорить, активно жестикулируя, явно отвлекая борова от меня, но тот, нет-нет, да и повернется…
Музыка зазвучала вдруг. Саша сошел с крыльца, уже играя. Это была настоящая цыганская музыка. Такая, как звучит в фильмах о цыганах или о русском дворянстве, отдыхающем под звуки скрипки и гитары… Никогда не думал, что меломан, но с первых ударов смычка меня уже ничего не интересовало, кроме музыки. . Пара гитар подхватили мелодию, кто-то начал хлопать и подпевать. Ничего не значащий, мешающий фон.
- Ай, молодца! Как играет! Душа в пляс идет! Играй, Каце, играй! Порадуй гостя, - баро старался во всю.
За столами началось оживление. Вино и водка полились в стаканы, захрустели огурцы… А Саша все играл и играл. И непонятно было, нравится ему играть для жрущих в три горла на халяву или нет…
В какой-то момент скрипач оказался слишком близко от борова и тот заграбастал его, притянув к себе за талию и поставив между широко раздвинутых коленей. Музыка не остановилась, она продолжала звучать сильно, уверенно, только вот глаза музыканта стали еще грустней. Саша, не отрываясь смотрел на меня и в какой-то момент я понял, что играет он для меня. Ту самую мелодию играет, что играл на берегу. Только обросла она всякими завитушками, стала сложной и заковыристой.
- Кончай мутить, Каце, давай…
Не долго длилось наваждение, от столов пошли заказы. Кому «Мурку», кому «Ехали цыгане» и «Очи черные». Саша играл все, только вот глаза его окончательно потухли.
А вскоре и «Хоп-хоп-хоп» уже не нужен был. «Концерт» перешел в глобальную пьянку. Саша хотел было пробраться к нашему столу, но на полпути его вернули за хозяйский. Боров, не таясь, начал тискать парня под одобрительные крики сидящих. Зрелище явно не для юных девичьих глаз. Я потряс головой, приходя в себя, и довольно споро вытащил всех любительниц хорошей музыки с нашей стороны Колонки на улицу. Для нас праздник однозначно закончился.
Уже выходя за ворота, я оглянулся. Боров смотрел на меня, не скрывая торжества. Саша сидел у него на коленях…
Не думать… Не думать… Не пить!!!
Ночью меня разбудил стук в окно. Шишка? Выглянул. Маленький цыганенок прыгал за забором и махал руками, что-то громко шепча. Ничего не понимая, я натянул штаны и выполз на улицу. Мальчишка пытался что-то объяснить, но я совершенно не понимал его говора. В конце концов он плюнул, и просто потащил меня в сторону реки.
В пыли у дороги сидел Саша. Скрючившись. Закрыв голову руками. Плечи его вздрагивали. Свет фонаря мало что мог осветить, но и в темноте можно было понять, что он не просто избит… Рваный костюм, опухшие губы. То ли синяки, то ли засосы на скулах и шее.
- Эй! Ты меня слышишь? Сиди тут. Никуда не уходи. Слышишь? Сиди тут!
- Зачем? Неужели помочь хочешь или попользоваться, как другие? Не стоит. Еще подхватишь чего, да и не в форме я… уже…
- Идиот. Сиди!
Я рысью припустил к дому. Ключи от бани висели в прихожей. Прихватив с собой аптечку, ломанул обратно. Я жутко боялся, что он не дождется и уйдет, уползет. Река близко, а там столько омутов, что захочешь, не найдешь… Истории о русалках были у нас в ходу наравне с цыганскими страшилками.
Саша не ушел. И цыганенок рядом сидел. Завидев меня, он вскинулся и растворился в придорожных кустах.
- Вот, черт мелкий. И чего сам не помог? – Бурчал я, аккуратно поднимая Сашу на ноги.
- Ты о Янко? Ему и так влетит, если кто узнает, что он за мной увязался да еще и чужого позвал.
- Обалдеть, средневековье какое-то. Идти сам можешь? Тут не далеко.
- Цыгане – народ выносливый. Куда ты меня тащишь? – Саша изо всех сил пытался сохранить равновесие и стоять прямо, но ноги его не слушались. Я ощущал его дрожь. Почему-то вспомнился отказ ходить в качалку. Зря. Мог бы взять сейчас на руки это недоразумение и донести до места назначения.
- В баню мы идем, в баню.
Баня Колонки была легендарной. Лет сорок назад ее поставили «всем миром». Ключи от огромного амбарного замка сделали всем участвующим. Народ их потом по наследству передавал. Баня стояла чуть на отшибе, рядом с рекой. Купаться в этом месте было не очень, а вот для проруби оказалось самое то. Зимой «культурно отдыхающие» мужики прямо из парной валились в ледяную воду – удобно. Иногда целыми семьями приходили попариться. Места всем хватало. К счастью, летом только особо рьяные любители веников да войлочных шапочек в баню заглядывали.
Сгрузив Сашу на лавку в предбаннике, я вытащил из загашника несколько уже подготовленных полешек и засунул в печку. Сваренное на вагоноремонтном заводе чудо инженерной мысли разогревалось очень быстро, пока за водой бегал, парилка уже нагрелась.
Что делать дальше я не знал. Пришедшая было мысль раздеть, помыть, перебинтовать и залить йодом, пугала. Я тупо смотрел на парня и совершенно не представлял, как, после всего того, что с ним, очевидно, произошло, я могу до него дотронуться.
Огромные глаза на бледном лице поражали равнодушием.
- Воды мало. Мне столько не хватит. Принеси еще.
Я молча подхватил пару ведер и вышел за дверь, а Саша начал сам раздеваться. Вернувшись, обнаружил открытой дверь в парилку. Скрипач сидел на нижней полке и разглядывал свои руки.
В свете лампочки стало видно, что они покрыты не только синяками.
- Что за нах… - слова застряли в глотке, когда глаза вскользь прошлись по бедрам и груди. – За что тебя так?
- За что? Ты читал «Принца и нищего»? Не читал?! – Удивление на мгновенье оживило Сашин взгляд. – Так прочитай. Узнаешь много интересного про «мальчиков для битья». Может, умнее станешь…
- Так это из-за меня? - Озарение долбануло по башке похлеще чугунной болванки. – Они тушили об тебя окурки из-за меня?!
- Он. Только он. Может из-за тебя, а может еще почему. Не бери на себя. Не нужно.
- Я… Я…
- Ты. Забей. Лучше помоги мне помыться, я встать не могу. Да штаны сними, намочишь.
Скинув одежду, я подошел к Саше и опять замер в нерешительности.
- На дар! Не сахарный, не растаю.
- На что?
- Ох, я сказал, что бояться не надо. Если хочешь помочь, просто полей на меня. Тут мыло есть?
Я метнулся в предбанник и вытащил из-под лавки целый мешок с банным добром. Чего тут только не забывали. И мыло, и мочалки. Даже полотенца попадались. Почему народ их не забирал, для меня загадкой было. Может, банного боялись? Задобрить хотели?
Саша с остервенением тер кожу. Худющий, гибкий, злой.
- Я все. Спасибо, Серый. Ты, это, выйди на пару минут.
Повторять дважды не пришлось, Я не просто вышел, но еще и дверь в парную плотно прикрыл. В голове было пусто…
***
Через два дня дорогущий джип уехал. Наташка влетела на кухню, вереща, как оглашенная.
- Сережка, Сережка, ОН уезжает!!! Его увозят! Он с нами не попрощался! Пойдем, да пойдем же.
На улицу вывалились всем семейством. Даже отец решил посмотреть на отъезд местной знаменитости.
Каце сидел на заднем сидении, обнимая скрипку и ни на кого не глядя. Только раз он поднял глаза и посмотрел в нашу сторону. Меня током прошибло от того, сколько боли в них было. Миг, и затемненные стекла автоматически поднялись, словно ластиком стирая такое – слов не подобрать – лицо.
Пыль от вереницы машин давно улеглась, а я все стоял и смотрел вслед.
- Сереж, ты чего? – Натка неслышно подошла и обняла сзади.
- Мелочь, ты вроде с ними общалась? Что значит Каце?
- Не знаю. Может котенок, кошечка? На женское имя похоже. А что?
- Да так, просто…
Через неделю я не выдержал и уехал в Москву. Тошно было. Родной город душил, вытягивал силы.
Пока трясся в электричке, от нечего делать вспоминал… Запах свежевымытой кожи. Нежной и гладкой, как у девчонки. Искусанные, плотно сжатые губы. Волосы, в которые хотелось зарыться, ощутить хотя бы кончиками пальцев. Кошечка… Только вот не вязался с этим именем злой шепот: «Я убью его. Подожду немного и убью». Тело странным образом отреагировало на все эти мысли. Спокойно сидеть стало просто невозможно. Помучившись немного, я плюнул на все свои принципы, стрельнул у мужика напротив сигаретку и пошел курить в тамбур.
- … да что ты несешь? Какой долг?! Баро за все заплатил.
- Чем? Дура ты старая. Откуда у него деньжищи такие. Ты хоть представляешь, сколько в той сумке товару было?!
- Я дура? Это ты дура! Он ему мальчишку Нэлли отдал. Сашка теперь московскому гостю колыбельные играть будет...
Дослушивать перебранку двух старых ведьм я не стал… К черту всю эту цыганщину с их песнями, плясками, наркотой, криминалом! Вернулся в вагон и начал рассылать СМСки. Город огней и веселых подружек ждет! Пора завязывать с воздержанием…
***
День рождения Светки отмечали с размахом. Не в кафешке - в настоящем ресторане. У ее парня мать работала там главбухом. Она-то и предложила не в Сокольниках бухать, распугивая старушек с детьми, а культурно отдохнуть в приличном месте, да еще и за так. Вино, закуски, что попроще. За сдвинутыми столами уже дым стоял коромыслом. Смех и тосты заглушали даже музыку. Я кайфовал. Когда еще доведется почувствовать себя белым человеком? Обводя взглядом зал я чуть не подавился. Жесткие, наглые глаза поймали меня и не отпускали. Игра в гляделки. Знакомое ощущение. И опять я выиграл. «Дорогой гость» из прошлого усмехнулся, что-то шепнул на ухо своему спутнику и, приобнимая того за талию, медленно вышел.
Саша. Нет, уже Александр. Холеный. Равнодушный. Похожий на дорогущую куклу в витрине магазина. Джипси бой. Интересно, осталось хоть что-нибудь от того мальчишки, что играл на скрипке в колючих зарослях и посреди Колонки? Помнит ли он, о чем шептал сквозь стиснутые зубы когда-то ночью?
Из ступора меня вывел официант, протянувший записку...
Ветер гонял по улице пожухлую листву, а я, прижавшись в курилке лбом к оконному стеклу, как завороженный, наблюдал за золотистым листочком.
В заднем кармане брюк огнем жег сложенный вчетверо листок, вырванный второпях из нотной тетради: «В четверг играю в театре Ромэн. Билет на кассе. Приходи. Пожалуйста. Я буду ждать»…