До Товарного моста оставалось рукой подать: еще на площади генерала Густава я ощутил зловонное «дыхание» Гнызы.
Много раньше, когда достославная Затужа еще только была убогой факторией на землях сиургов, Гныза – левый приток Леики – играла куда более значимую роль, нежели сейчас. Слишком мелкая для крупных судов, она все же позволяла перевозить из королевства товары и материалы для строительства на плоскодонных стругах. Для развивающейся фактории это было несомненным подспорьем. Потом на Леике выстроили порт, и надобность в Гнызе отпала. Затужа жирела на морских купеческих судах, что шли с Окраинного моря вверх по Леике, словно вильнийская пеструха на соевом жмыхе. Город разросся, часть его перевалила на левобережье Гнызы, туда, где поначалу располагался лишь хорошо укрепленный форт с казармами и домом коменданта фактории. Поближе к комендантскому кулаку предпочитали селиться люди зажиточные: торговцы, чиновники, духовенство. Так Гныза и приобрела статус негласной границы между богатым верхним городом и нижними трущобами. Впрочем, оба города относились к пределу без должного почтения: сливали в реку нечистоты, сваливали мусор, потому-то и смердела «граница» так, что и незрячий мог без труда определить ее местонахождение.
Путь я рассчитал верно: вышел к Гнызе ниже Товарного моста. Отсюда был хорошо виден костер, пылающий на подходной насыпи, и рассевшийся вокруг него дозор стражи. Время от времени округа оглашалась их перебранками и дружным хохотом. Я спустился к реке и второй раз за сегодня крепко выругался: любопытство, явленное к досужей болтовне стражников в храмовом саду, обернулось против меня. Из темной воды, словно пеньки гнилых зубов, торчали сваи старого причала. Там, в глубине этой зловонной пасти, под одним из немногих сохранившихся настилов, я привязал лодку: с берега за частоколом бревен приметить ее было сложно, однако добраться до нее, не замочив штанов, труда бы не составило. Теперь же прилив поднял воду, и мне предстояло изрядно вывозиться в теплой вонючей жиже из тины, дохлой рыбы и мусора, вяло колышущейся у берега.
Впрочем, долго рассуждать и не пришлось: слева, в мою сторону, неспешно шагал по берегу ощетинившийся факелами патруль. От горластой братии у костра отделилось несколько стражников и отправилось им навстречу. Я вошел в воду. Дно здесь довольно ощутимо уходило вниз, и очень скоро теплая жижа уже плескалась у груди. Ступал осторожно: поскользнуться на илистых камнях и окунуться в смрадную «похлебку» с головой – удовольствие спорное. За сваями я остановился, но не от охоты растянуть «наслаждение» – веселый окрик стражника раздался совсем близко.
– А ну, стой, холера перехожая, кто таковские!
– Топай козе в трещину, ваша милость! – Донеслось издалека.
– Дык до тебя еще добраться надоть! – Быстро нашелся остряк. Стражники весело заржали.
Стараясь не шуметь, я забрался в небольшую узкую лодку и перерезал веревку. Аккуратно орудуя веслом, без труда провел ее меж торчащих свай и направил к противоположному берегу. Стилет я завернул в платок леди Агаты и опустил в воду где-то на середине реки. Отследить скаморское оружие по крови невозможно, но невинная кровь на клинке – паршивая примета для скамора. Я хорошо знаю, о чем говорю: я забрал жизни многих. Могло статься, к одним я приходил вслед за черным котом, буднично перебежавшим им дорогу, а к другим являлся под унылый вой приблудного пса. Я – убийца по найму. Возможно, я сам – неотъемлемая часть дурной приметы. Финальная ее часть.
Противоположный берег тонул во влажной, липкой тьме: фонарей в нижнем городе обреталось меньше, чем здоровых зубов во рту шелудивого нищего. Потягаться с фонарями в редкости мог разве что патруль доблестной затужской стражи. Камни царапнули днище лодки. Я отложил весло и шагнул за борт. Под сапогами чавкнула все та же отвратительная жижа. Зловонное дерьмо – пожалуй, единственное, что роднило оба города. Оттолкнув лодку от берега и вверив ее дальнейшую судьбу случаю, я углубился в лабиринт улочек нижней Затужи. В отличие от ярко освещенных полумертвых улиц верхнего города, здесь, за непроницаемой ширмой мрака, бурлила жизнь. Чьи-то сиплые пропитые голоса старательно выводили сальные куплеты, поминутно срываясь на хриплый хохот. Скрипнула дверь, что-то с глухим хлопком разлетелось вдребезги, и женский визг резанул слух:
– Вот и вали к своей ****и, кобель лоскутный, а сюда дорогу забудь! И гроши мне твои без надобности!
Дверь с треском захлопнулась. Невидимая шавка зашлась истеричным лаем. В пяти шагах впереди кто-то грузно перевалился через забор, сорвался и полетел в пыль. Резво поднялся, осыпая «чертовых ревнивых сук» витиеватой площадной бранью и, прихрамывая, скрылся в переулке. Из-за груды разбитого камня и старой гнилой дранки доносились протяжные хрипы: то ли уличная шлюха отрабатывала нелегкий хлеб, то ли кому-то перерезали горло – ни то ни другое меня не касалось.
К «Озорному вдовцу» я подошел со стороны заднего двора. Не стоило смущать «светское общество» неподобающим случаю запахом, даже если от доброй половины посетителей корчмы разило точно так же. На мое счастье двор оказался пустынным – терять время из-за какой-нибудь жадно придающейся любви парочки в мои планы не входило. Под навесом у коновязи тоже было пусто, но это-то меня как раз и не удивило. В город путешественники попадали в основном по Леике или, реже, на своих двоих. У таких обычно хватало смелости погружаться в хитросплетения мрачных тесных улочек нижней Затужи. Те же путешественники, которые смогли найти денег на лошадь, предпочитали останавливаться подальше от пугающего лабиринта – где-нибудь поближе к окраинам или, если позволял кошелек, в благопристойных заведениях верхнего города.
Одним махом я вскарабкался на навес – доски едва скрипнули подо мной. Прыгнул на выпирающую балку, легко подтянулся и через мгновение уже влезал в раскрытое освещенное окно второго этажа.
– Твою ж мать, Лесс! – Рюго проворно накрыл засаленным полотняным рушником стол и поднялся мне на встречу. Не достаточно быстро: я успел разглядеть в неровном свете каганца тусклый блеск золотых кругляшей. – Точно к целке на свидание! Может, через дверь как-нибудь попробуешь, для разнообразия!?
Рюго – мой непременный «бомли». Его назначил мне Совет. Единственный, кто знал, чем я занимаюсь, и оставался при этом живым. Скаморы никогда не ведут дел с покупателями, мы лишь выполняем заказы – все прочие вопросы улаживаются «бомли». Слышал я, будто в Тар-Карадже – вотчине скаморов – старейшины взращивают их едва ли с не меньшим тщанием, чем самих убийц. По мне, так это пустой треп: пары ритуалов, вроде «печати молчания» и «истекающей памяти», вполне хватило бы из любого пройдохи сработать заправского «бомли».