Веселыми и легкомысленными шагами к ней приближался июнь. Могу поспорить, что для остальных этот месяц был, не так важен как для нее. Мимолетное ведение весны утекало сквозь пальцы столь быстро, что казалось, голова озадаченная сменой ипостасей времен года не выдержит столь бурного превращения.
Вьюнок аккуратной лозой разросся по стене больницы, закрывая добрую часть вида из окна. Это придавало какую-то странную загадочность в ее жизни и большее ожидание свободы от стен, в которых ее тело томилось несколько лет. Но томилось только тело… Душа в свою очередь от долгого, почти невыносимого, но настолько прекрасного ожидания вырывалась из ненужной плоти, которая уже не годилась к использованию. Аннушка эту плоть называла бренными останками себя, или якорем, который держал ее душу и все никак не решался отпустить на волю.
А воли хотелось…
Я помню, как впервые увидела Аннушку. В тот день я выгуливала соседскую собаку и раздражалась несправедливостью сего мира по отношению ко мне, как вдруг из поворота выглянула инвалидная коляска, которую подталкивала женщина зрелого возраста с унылым взглядом и синими кругами под глазами. На коляске сидела симпатичная девушка двадцати лет с коротко стриженым ершиком темных волос на голове. Она вела себя легко и не принужденно, выражая своей светлой улыбкой бескрайнюю любовь к миру. К миру, который так безжалостно поступил с ней.
У меня засосало под ложечкой (такое странное ощущение, когда должно произойти что-то ужасное, либо произошло то, что ранило до глубины души). Еще минуту назад я злобно смотрела на соседскую собаку и долго проклинала себя, за то, что согласилась помочь тете Тане выгулять ее «прелестное создание», которое умудрилось пометить меня, как свою территорию. А сейчас, я еле сдерживала слезы, наблюдая за ныне увиденной картиной.
Женщина, которая везла коляску, остановилась возле подъезда с высокими ступеньками и обреченно посмотрела на дверь. Никаких намеков на спуск для инвалидов ступеньки не давали, и выше упомянутая дверь сурово смотрела на женщину, облупившейся краской.
Я спохватилась, привязала пекинеса Досю к ближайшему дереву и помчалась помогать девочке на коляске и ее матери. После того, как мы затащили коляску, на меня ссыпалась туча хороших слов и благодарности. Я долго смущалась и говорила, что не стоит так возвышать мою персону, но потом, спохватившись о песике, попрощалась с женщиной и ее дочерью.
После этого я не редко приходила в этот двор и несколько раз сталкивалась с ними. К моему удивлению они были людьми исключительной доброты, каких сейчас редко. Женщину звали Мария Александровна, а девушку Аня, хотя все ее называли Аннушкой за веселые глаза и неугомонное радостное настроение. Вскоре я познакомилась с главой семьи Олегом Павловичем, который работал на мясокомбинате и выглядел, как почтенный интелегент с густыми усами.
Но долго общаться с ними я не смогла. Аннушку вновь положили в больницу с очередным обострением, и лежала она в ней, по меньшей мере, два года.
За это время я успела позабыть об этой семье и продолжала спокойно жить, но однажды вечером мне позвонила Мария Александровна и позвала на ПОСЛЕДНЕЕ день рождение Аннушки.
Она сидела на коляске: маленькая, сухая, скрюченная. Единственным признаком живой Аннушки были огромные светящиеся счастьем глаза и радостная улыбка на лице. Увидев ее, я тоже невольно улыбнулась, подумав о том, что редко какой человек может дарить столько счастья своим присутствие как Аннушка.
Погрузив девушку в машину, мы направились к даче Олега Павловича. По дороге Аня о чем-то оживленно разговаривала, смеялась, дурачилась и шутила, заставляя меня смеяться в ответ. Сухими пальцами она перебирала в руках прозрачные бусы, которые ей вручила я.
По-вашему мнению, картина складывается крайне мрачная и не веселая, однако поверьте мне, это далеко не так. Для этой девушки, для меня, и для ее родителей этот день был самым счастливым днем лета. Находится рядом с Аннушкой, слышать ее смех, радостные разговоры тоненьким голоском приносило огромное счастье для нас всех, включая ее.
Каждый июнь я жду одиннадцатое число, и, вспоминая о ней, достаю прозрачные бусины, которые Мария Александровна отдала мне после кончины Аннушки. И каждое воспоминание об этой девушки приносит столько радости и счастья, сколько не бывало у меня до этого. Такие люди, как Аня стирают смутные понятия о жизни, смерти, ночи и дне… После встречи с такими людьми понимаешь, что есть на свете что-то большее и прекрасное, но досихпор неизвестное человеку
Впервые в своей жизни я поняла, что смерть носит другой характер: она не жестока, не мучительна и вовсе не справедлива. Смерть освобождает душу человека от «бренной плоти», «якоря». Она дает свободу тем, кто действительно достоин этой свободы, как достойна была Аннушка.
Елейные поля светились радостью и упоением, встретив ее. Солнце светило ярко, но совсем не обжигающе, как это бывало ранее. Насыщенная листва и травы благоухали незнакомыми, но прекрасными ароматами. Босыми ногами она прошлась по мягкому настилу из трав и ощутила их прикосновение на ступне. Ее счастливая улыбка озарила и без того ясное небо, а яркий смех раздался звоном колокольчиков. Аннушка была счастлива….