«… Ой, налетели да ветры злыя…», - тоненько выводила кикимора, умильно всматриваясь в обрезок луны между разлапистыми ветвями елей. «… Ой, да с восточной стороны…», - басовито подхватили невидимые в траве шишиги. От близкого болота потянуло пронизанной клюквенным привкусом свежестью. К неожиданно возникшим посиделкам стали подтягиваться водяные. На край промокшего подлеска выбираться они не решались, а уютно располагались между подушками кочек, проминая скользкими телами перемешанную с травой рыжую хвою. «Да, славно…», - дослушав песню, прогудел леший. Своих песен у нечисти не было, потому любили они слушать да петь человеческие. И православные, селившиеся обок заповедных мест, знали, что гусляр или певунья в глухом бору не пропадут, обязательно их выведут к дому, да не просто так, а с нехитрыми дарами - баклажкой тягучего меда, туеском брусники или крепеньких боровичков. Если, конечно, не кочевряжиться да потешить непростых соседей своим умением и талантом.
Над шуршащей в траве лесной мелюзгой обиженно звенел комар, обманувшийся надеждой поужинать на шумной вечеринке. У нечисти нет крови, потому ему здесь ничего не светило. А в деревню лететь поздно, крестьянский народец уже разбрелся по домам, потому что летний день по работе долгий, а ночь короткая - только до рассвета.
- Кажись, едет, - пискнул из земли лесовичок, в свободное время подрабатывающий эхом.
- Что же ему не спится, а? Такую ночь испортил! – возмутились от болота водяные.
- Ладно, чего уж там, надо работать, - подвел итог леший, - По местам, и как обычно. Раньше начнем, раньше закончим. Если скоро управимся, две корчаги березового сока ставлю.
Хмельной напиток любили, потому разбежались по позициям быстро.
Витязь въехал в лес к полуночному часу. Луна с усыпанного крошкой звезд неба угрожающе изогнулась остриями серпа вниз, едва освещая узенькую, побитую тысячами колес и подков дорогу. «Не шел бы ты сюда в этот час, погибнешь», - прошелестели листами деревья, и конь всхрапнул, встал, уперев копыта и мотая головой. «Чего боишься, немочь?», - засмеялся всадник. «А ну вперед. Пошел», - всадил каблуки в бока жеребцу. Тот мотнул головой и потрусил по перемежаемой тенями просеке к прОклятому болоту. Налетел холодный ветер, змеей скользнул под кружева кольчуги, но отступил перед вышитым крестами кожаным подкладом. Черные тучки быстро наползли на небо, закрывая светлый шрам месяца. Молодец вытащил из-за спины арбалет, посадил в гнездо болт с серебряным завершием, взвел тетиву, правой рукой отвел наотмашь меч и, управляя коленями, послал коня вперед.
С левой обочины зашевелилась часть тени старого дуба, гигантская летучая мышь с головой обезьяны взвилась к кроне и слилась с нею. Два горящих глаза уставились на всадника. «Куда держишь путь, человече, и чего хочешь?», - проскрежетал монстр. Тенькнула тетива и снаряд влепился в нос Бэтмена. «Мать твою…», - удивилась огромная туша, опрокидываясь с ветки. С чавканьем врезалась в землю под деревом, рассыпалась на сотни порскнувших в разные стороны полевых мышей. Витязь спрыгнул с коня, подобрал блеснувший среди опалых желудей и листвы болт.
«Жди здесь, Серко, за дубом для тебя смерть», - дальше пошел один, спускаясь вдоль переходящей в овраг рытвины к болоту. Снова ударил порывом ветер, потом еще раз, более сильно, ломая сучья и пытаясь сбить с ног богатыря. В посвист вихря вплелся волчий вой. Приблизился и оборвался за бугром. Насторожив еще раз арбалет, с занесенным мечом человек выметнулся наверх. Клацнули зубы огромного оборотня: «Погово…» сменилось жалобным визгом, когда его грудь пробил серебряный болт, а голову надвое раскроил кладенец. «Ну о чем с тобою говорить?», - вытирая о шерсть меч, вспомнил кабацкую песню витязь. «Надо бы сжечь волколака. Да времени нет».
«Полный отморозок», - прогудел наблюдавший за сценой избиения леший. Распорядился: «Пускаем навье, если они не договорятся, пусть с ним Змей Горыныч разбирается».
Ночи оставалось часа три, но путник был уже близок к цели. Оставалось найти цветок папоротника и бросить его в бьющий из болота ключ. Та вода, что текла за пять минут до рассвета, становилась «мертвой». Та, что сразу после первых лучей, «живой». И для каждой была припасена отдельная прозрачная, из иноземного стекла, баклажка.
Земля под ногами зашевелилась. Осклизлые руки стали хвататься за сапоги богатыря. Почва вспучилась, явив перед человеком с десяток корявых умертвий. «Постой», - услышал человек заунывный хрип, «Чего хочешь?». «Цветок папортника», - развалил острым лезвием одного сверху донизу, «Воды живой да мертвой», - рассекая второго пополам по поясу, «А больше всего Вас, нечисть», - теперь косым ударом полосуя сразу двоих, «Изничтожить», - пинками пробивая хилые тулова и вращая вокруг себя мечом. Умертвия рассыпались в прах, крошились под каблуками сапог.
- За что ты их так? – скорбно спросил мрачный бас за спиной, - Навьев обижать, себя не уважать!
- А вот я сейчас тебя обижу! – пообещал витязь, разворачиваясь к небольшому, размером с деревенскую избу трехголовому змею.
- Таки может, лучше решим дело мирком да ладком? - тенором предложила, видимо, другая голова, - зачем же так сразу на окружающих кидаться?
- А вот ежели я тебя башки почикаю, они будут продолжать разговаривать или как? – ехидно спросил богатырь, примериваясь к правой голове.
- Ребята, он же меня сейчас сшибет! – фальцетом порскнула она и попыталась спрятаться под крыло.
- Мы тебя не трогаем, что же ты себя так в гостях ведешь? – еще спокойно, но уже с ворчащими нотками спросил баритон.
- Это ты не зван на моей земле, - быстрым выпадом нанося колющий удар в центральную шею, отозвался молодец.
- Неконструктивен, - подвел итог мрачный бас, - упокойте его, пока больших бед не наделал.
Внезапный порыв ветра сбил человека с ног, а принесенный вихрем огромный камень звонко ударил в шелом, лишив сознания. Пролетела над телом сова, прыснула в лицо витязя жидкостью из плошки в цепких лапках, и воин погрузился в мертвый сон.
- Что наделал, что наделал, негодник, - леший выбрался на поляну, стал наводить порядок в порушенном хозяйстве, - Еще мертвой воды, навьев слепите, как сможете. Волколака омойте, только живой, а то совсем худо парню. Этого, - он брезгливо махнул веткой-рукой на безжизненное тело, - к прочим.
Набежавшие шишиги подкопались под богатыря, приподняли и понесли в пещеру, к нескольким десяткам его собратьям.
- И ведь отказаться то нельзя, - жаловался леший средней голове Змея, - так мы хоть заранее знаем, кто да когда придет. Опять же, плата за работу и за хранение. А ежели попрут, как ранее, все подряд? Хоть в навий мир с земли уходи,
Из земли высунулся лесовичок. «Хозяин, вас князь вызывает» - явил на поверхность блюдечко с бегающим по его краю яблоком.
- Легок на помине, - прогудел леший, увидев бородача в украшенной вышивкой да блестящими каменьями атласной шапке, запричитал, - Что сотворил, негодник! Всех ведь покрошил, слова худого ему не сказали, сразу в рожны!
- Упокоили? – поинтересовалось лицо с фарфоровой поверхности, кружа взглядом за яблоком.
- А что делать? – просевшим голосом ответствовал лесной староста, - И ведь где-то папаня его с маманькой ждут, красавица поди какая вздыхает. Не присылал бы ты сюда их больше, княже?
- Но-но, - насторожился бородач, - уговор дороже денег. Мне они тоже ни к чему. Войны десяток лет нет, а этим ребятам враг обязательно нужен. Начнут в стольном граде противника по плечу искать, меж собой задираться. Потом друзей да родню в это дело втянут. Зачем мне усобица меж своими? К соседям посылать счастья искать тоже не дело. Пойдет о русичах слава как о людях вздорных да неуживчивых, опять державе урон. Пусть лучше у тебя полежат. Смирные, есть-пить не просят, а коли вторжение, прыснешь живой водой, и охочая до сечи дружина под рукой. В общем, - подвел итог князь, - я твое болото не трогаю, и ты матушку Русь не подводи.
- Ох, все понимаю, - вздохнул леший, - только нечисть свою жалко, с кажным разом все больнее достается. Вызверяется твой люд без войны, что ли? Спортом ты бы их может занял? Тут к Горынычу из-за океана прилетали, рассказывали о такой забаве. Дюже помогает свирепость без смертоубийства скидывать.
- Слышал, думаю, - с интересом сказал князь, - тут у меня компания из пятерых дружков есть. Если к зиме не увлеку клюками кругляш по льду катать, к рождеству отправлю у братьев месяцев живые цветы царевне добывать. Так что на всякий случай жди. Ну, покедова.
Яблочко скатилось с ободка на центр блюдечка, прямо на недовольно сморщившийся нос бородача. Через миг его лик растаял по белому фарфору.
- Ну что ты будешь делать, сразу пятеро, - взмахнул ветками леший.
- Ладно, зима лета мудренее, что-нибудь придумаю, – прогудела басом средняя, самая скептичная и мудрая голова, - Ладно бывай.
Змей Горыныч тяжело взмахнул крыльями, смахнув с поляны не только мусор, но и нескольких любопытных шишиг, через несколько секунд пропал в выси меж темными облаками.
- Эй, мелочь! – приободрился лесной староста, - выкатывай березовый сок, гулять будем. И сам же загудел – Эх, загу, загу, загулял, загулял парнишка да парень молодой, молодой.
- В красной рубашоночке, молоденькай такой, - донеслось от болота…
… Русалка вынырнула, из подземного озерца, плеснув перламутровым хвостом, поплыла к лежащему на бережку молодцу.
- Красивый, - провела рукой по румяной щеке, заглянула в голубые глаза, - Женился бы да детей нарожал, на радость родителям да супружнице. Прожил жизнь в труде да счастье. И любили бы тебя близкие, пока не закончились твои дни на земле, горевали и помнили после смерти. А ты к нам со злом пришел. Нетопыря побил, а он только крохами от своих мышек питается. Волколак у нас вегетерианец, ягоды и грибы, а ты его железкой по голове, знаешь, как больно? Навьев даже ребенок обидеть может, их дернуть за руку, так она вместе с плечом отвалится. Как же их ногами-то топтать можно? А дядя Горыныч тысячи лет уже живет, к нему за советами мудрецы за три девять земель ездят. А ты драться. Нельзя же так. Попросил бы по хорошему, все бы дали. И живую воду, и мертвую. А былину спел, так и клюковки с черникой да медку в дорогу. Глупый. Красивый..
Витязь лежал навзничь в ряду других богатырей, смотрел остекленевшим взором в поросший сталактитами потолок пещеры. Снилось войнам, как защищают они детей и сирот, бьются с кровожадными подлыми врагами, прорубаются через орды черных сил к заветным святилищам и, стоя на груде поверженных тел, гордо гибнут в неравной схватке.
… Русалка горестно вздохнула, еще раз погладила молодца по шелковым кудрям и нырнула ко дну. Ночь Купалы закончилась, до вторжения очередного агрессивного и до зубов вооруженного добра даря недолгий отдых лесному народу.