Кроме этого, Алексей Константинович, тверд в своих убеждениях, высказываясь по национальной политике советской власти. Он «не учел», что большая часть руководителей государства и сотрудников ОГПУ – евреи. В том числе и следователь Гендин. Обвинительное заключение утвердил «борец с церковью», начальник 6 отдела ОГПУ – Тучков. 20 дней следствия, несколько листочков в деле, и все, приговор – 3 года лагерей по ст.58 УК. Не смотря, на болезни, врач Бутырской тюрьмы дает заключение «следовать в концлагерь может». Направление – Соловецкий ГУЛАг, г. Кемь.
Судя по воспоминаниям, « провожали издали» его в лагеря его сын Игорь с бабушкой.
О пребывании деда в лагере мне практически ничего не известно. Об этом времени можно судить лишь по копии письма Алексея Константиновича к княгине Голициной. Письмо очень интересное т.к. немного приоткрывает его жизнь его в заключении, его не сломленный дух и отношение родственников к его судьбе.
Итак, письмо написано 18/6 января 1928 г. и адресовано Марии Константиновне Голициной:
«Да г.Кемь, вы конечно, высочтимые граждане. Удивлены, что за штука такая Кемь, где она. Географию забыли. Справтесь, два слова иностранные в энцеклопедии и узнаете, что сие место находится в Республике Карелии на берегу Белого моря при впадении реки Кеми, а живут здесь трескоеды и мы – Услоновцы. Вы конечно настолько отстали от жизни, что, наверное, не знаете и что такое «Услон». А ОГПУ – знаете – чу это маменька УСЛОНА. УСЛОН – сиречь управление Соловецкого лагеря Особого назначения. Ну спросите вы, я то тут при чем, как попал, как? По этапу из Москвы /вернее из Бутырки/, приехал сюда, проходить курс высшего социалистического образования и перевоспитания. Средний то я закончил в Москве – двухгодичный курс в 19-20 г., а теперь приехал на три года. Сдавал предварительно экзамен в Бутырке по ст.7-58 п.13 Уголовного Кодекса по пропаганде антисимитизма и использованию религиозных предрассудков против Советской власти. Экзамен сдавал долго с 10 июля по 22 июля и затем был мимоездом в вашем /нельзя сказать/ граде около недели, но по своему болезненному состоянию не мог посетить вас и уведомить, ибо страдал боязнью ходить без конвоя и безумной страстью к «железной решотке».
В настоящее время, пройдя пекло и горнило этапов пересыльного пункта, общих работ и т.д., нахожусь в командировке дома. Живу здесь в сравнительно хороших условиях, на отдельной квартире, пользуюсь правом свободного хождения, почти, как полноправный гражданин. А уехать – ни, ни за что, угощают кусочком металла. С августа успел проболеть три раза сильным гриппом с температурой до 40 градусов. И сейчас третий месяц вожусь с результатами воспаления уха. На левое совсем оглох /говорят дохтура/, что «пока» и правое тоже того, как будто немного начинаю оживать и исправляться. Но зато дух мой бодр и крепок, как никогда. Живу с двумя сотоварищами. Снимаем одну комнату, целый день я на работе с 8 часов утра и до 6 часов вечера. Дом мы выстроили. Открыли в нем универмаг, ресторан и другое. Сейчас отделываем третий этаж и служба. В этом мне повезло, ибо это лучшая командировка. Платят нам конечно хорошо, но все на счет китайского императора, так что приходиться жить с грехом попалам и тянуть из Москвы. Потдерживает брат и дочь /замужняя/ (кто из братьев не знаю, а дочь – Татьяна Алексеевна Голубцова. прим.автора). Внучатки шлют часто дедушке «съедобные» посылки. Единственным моим здесь утешением в том полном одиночестве – это церковь, куда хожу тайком под покровом темноты. Это неисчерпаемый источник моей бодрости, плюс те ручьи любви, которые текут из Москвы от детей и которого я так жду и от кого то с ул. Марата (м/ж княгини Голициной. прим.автора). А написал бы уже давно, но старость – не радость, забыл № дома, и пришлось узнавать.
Благодаря тому, что со мной есть кое-кто из служащих и вот пишу. Как только узнал этот №, я вчера, транзитом через Москву получил открытку с подписью «Я». О мое бедное детище, но трпетное сердце сразу мне сказало кто это «Я», взволновалась кровь, вспыхнул огонь и я, по, прежнему с той же любовью уловил милое, незабвенное «Я». Пишу это письмо по почте без цензуры, пользуясь пребыванием в городе. Писать ко мне вполне безопасно, но письма проходят цензуру, следовательно, ничего из политики. Адрес: Кемь Мурманской жел.дор. Кемперпункт. Ал.Кон.Смысловскому»
Не правда ли, любопытное письмо?
Освободился из заключения Алексей Константинович 28.05.1930 года, но домой он не вернулся ( только на три дня заехал в Москву) по пути в Н.Новгород, куда он был выслан на три года по постановлению Особого Совещания от 28.05.1930г.
Проживал он в г. Сормово в доме 9 по Безымянному пер. и работал преподавателем в Сормовском машиностроительном техникуме. За время высылки приезжал ли Алексей Константинович в Москву, не известно. Имеется лишь информация о том, что он просил разрешения съездить в Москву во время студенческих каникул за теплыми вещами. Как он писал «привести их ему некому, а посылки свыше 10 кг не принимаются». Имеется информация, что проездом, уже в 1932 году, к нему заезжал его сын Андрей.
Особым совещанием при Коллегии ОГПУ Алексею Константиновичу со 2 сентября 1932 года было разрешено проживание по всей территории СССР. Насколько мне известно, в Москву он не вернулся. О причинах можно лишь догадываться. Причин могло быть две. Одна – он боялся возвращения в столицу. К этому времени умерла от голода его сестра Вера, арестованы по той же статье 58 УК два его брата Евгений и Всеволод ( к этому времени уже даже растрелян), умерли два брата Михаил и Павел. Фактически в Москве оставались жить его дети, кроме Бориса и жена. Но тут, кроется, возможно, и вторая причина. Судя по отрывочным фразам моей матери, Елена Николаевна «бросила детей и ушла к князю Туркестанову». Правда это или нет, теперь спросить не у кого. Смущает в этой версии лишь то, что Борис Петрович Туркестанов (1861-1934) – митрополит Дмитровский и возможно бабушка поддерживала с ним платонические отношения, когда он жил не на Пречистенке, а в Ново-Иерусалимском монастыре. Как бы там не было, но дед в Москву не вернулся, а выехал в г. Выксу Нижегородской области.
Город этот знаменит тем, что там располагался металлургический комбинат. На этом комбинате выплавлялась высококачественная сталь, которая уже давно была известна в Европе. Сталь шла на изготовление пушек еще с исторических времен. История поисков описана мной в рассказе «История одной фотографии». Здесь скажу только то, что он в Выксе работал до 1934 года, преподавал металлографию в техникуме при вышеупомянутом заводе. В музее техникума имеются его фотографии и воспоминания выпускника, который хорошо отзывается о «генерале Смысловском».
Точная даты смерти Алексея Константиновича мне не известна, но из партийных документов его дочери Веры Алексеевны известно, что умер он в Москве в 1934 году, но где похоронен, так же осталось загадкой.
Дальнейшее повествование о детях Константина Павловича продолжу уже по старшинству.
На фото Смысловский А.К. в г. Выкса среди выпускников техникума