Иллюстрация Даниила Залина. С другими работами художника можно ознакомиться на его странице ВКонтакте: http://vk.com/id32659621
Есть что-то удручающее в приморских курортных городах в мёртвый сезон. Живущие за счёт отдыхающих, от одного лета до следующего, в межсезонье они словно впадают в сонное оцепенение. И, оказавшись в таком городке, трудно избавиться от ощущения, что попал в какую-то декорацию, выстроенную для фильма «из жизни отдыхающих» – и покинутую киношниками…
Ещё позавчера мы не помышляли ни о какой поездке к морю. Но беличье колесо бизнеса, в котором я привычно крутился уже который год, неожиданно приостановилось, и я с немалым удивлением обнаружил, что не имею ни малейшего представления, чем же занять себя на несколько предстоящих свободных дней. Договор с прибалтами успешно заключён, других серьёзных контактов в ближайшее время не предвидится… а мелкую текучку можно со спокойной совестью перепоручить и Андрею. Мужик он надёжный, справится. В конце концов, даже босс имеет право на отдых, не так ли?
Короче, мы с Ликой решили смотаться на пару дней в Приморск. Проваляться на диване было бы попросту глупо.
Посмеиваясь, Лика называла эту спонтанную поездку к морю «романтическим путешествием». Я не спорил. Наши отношения пребывали как раз на той стадии, когда всё было впервые и вновь. Каждый день дарил нам маленькие открытия чего-нибудь доселе неизвестного друг в друге… Не знаю, как это назвать – да и какая разница. Наверное, мы были просто счастливы.
Выехав утром, к полудню мы были уже в Приморске. Что такое двести пятьдесят кэмэ для хорошей машины.
Приморск встречал нас совсем не гостеприимно. Небо заволокли низкие серые облака, похожие на мокрую комковатую вату, изредка сквозь их пелену проглядывало солнце, бледное и негреющее. Было довольно прохладно. В общем, обычная для слякотной весны погодка.
Единственным плюсом курортного города в мёртвый сезон оказались практически пустые гостиницы. Мы без проблем сняли номер, пообедали в гостиничном ресторане. После чего, несмотря на грозящий вот-вот начаться дождь, отправились к морю.
Море слегка штормило. Холодный порывистый ветер, пахнущий солью и йодом, гнал невысокие свинцовые валы, которые набегали с шипением на берег и откатывались назад, оставляя на мокрой выглаженной полосе прибоя водоросли, мелкие ракушки и прочий мусор. Галдели чайки. Уныло жались к земле облупленные павильончики.
Если есть на свете более грустное зрелище, чем безлюдный пляж под пасмурным небом, то это, наверное, только безлюдный пляж под дождем.
Компанию нам на всём обозримом пространстве составляли лишь чайки. Они носились над пляжем, тоскливо, протяжно вскрикивая, чинно расхаживали по песку, копались в выброшенных прибоем кучах мусора и сварливо дрались за какие-то ошмётки.
Мы не спеша шли вдоль берега. Лика куталась в свою курточку, слишком лёгкую для этого пронизывающего ветра, и зябко прижималась ко мне. То и дело ей приходилось отводить волосы, которые бросал на лицо очередной порыв ветра.
– Вот, послушай, – сказала она вдруг, нарушая наше молчание. Глубоко вдохнула, подставила лицо ветру, откинувшему назад её тёмные длинные волосы, и вполголоса продекламировала:
…Море похоже на зеркало,
потому что в нём отражается небо.
Небо похоже на зеркало,
Потому что в нём отражается море.
Заглянув между этих зеркал,
вижу я бесконечность,
и душа, словно чайка,
меж двух полюсов мирозданья
мечется между небом и морем,
прибежища не находя
и оглашая бесконечность криком…
Умолкнув, Лика вопросительно заглянула мне в глаза. Вместо ответа я крепче обнял ее за плечи.
– Только что придумала?
– Угу…
– Слушай, Лик, хочешь, я дам тебе денег на книгу?.. Напечатаешь в любом издательстве.
Лика тихо рассмеялась и покачала головой.
– Мы, кажется, об этом уже говорили… Нет. Так я не хочу. Если мои стихи когда-нибудь и напечатают, то я добьюсь этого сама. Понимаешь?
– Понимаю. По-моему, ты у меня гений.
Она лукаво усмехнулась.
– А ты что, только сейчас заметил?..
Цивилизованный пляж остался позади. К морю всё ближе подступали известняковые обрывы, густо поросшие кустарником и узловатыми карликовыми сосенками. Полоса берега, зажатая между скалами и морем, стала заметно у;же. Впереди она изгибалась, скрываясь за выступом выветренной скалы, похожей на вальяжно разлёгшегося льва.
– Вернёмся? – предложил я. – Дальше, наверное, и нет ничего…
Лика глянула на меня так, будто я сморозил несусветную глупость.
– Неужели тебе ни капельки не интересно, что там, за поворотом?
Схватив за руку, она почти потащила меня вперёд.
Разумеется, ничего необыкновенного за поворотом не оказалось. Обогнув Скалу Лежащего Льва, мы увидели ещё один участок пляжа, протянувшийся метров на полтораста. Известняковые уступы окружали его со всех сторон полукольцом, образуя нечто вроде естественного амфитеатра. В разгар сезона это место, должно быть, служило прекрасным лежбищем для «дикарей», но сейчас, кроме нас, здесь не было ни души.
Впрочем, нет. В дальнем конце «амфитеатра» я заметил одинокую человеческую фигуру. Человека заметила и Лика.
– Что он там делает? – спросила она, почему-то шёпотом.
– Может, это художник? – наобум предположил я, хотя видел, что треножник, с которым человек выполнял какие-то непонятные манипуляции, на мольберт или этюдник никак не похож. Рассмотреть детали, впрочем, мешало расстояние.
Смириться с неожиданной загадкой Лика, конечно, не могла.
– Давай подойдем поближе и посмотрим!..
Я лишь пожал плечами: возражать было бесполезно.
Человек вблизи оказался немолодым мужчиной, скорее, даже стариком, одетым в тёмное твидовое пальто, фасон которого вышел из моды лет тридцать назад. Голову его покрывал потёртый чёрный берет, какие когда-то носили художники и музыканты; из-под берета выбивались совершенно седые и довольно длинные волосы.
Старик стоял к нам спиной, и это не позволяло лучше рассмотреть установленный на высокой треноге аппарат. На первый взгляд, аппарат был похож на древнюю фотокамеру, где-то начала прошлого века – из тех, снимки на которых выполнялись ещё на стеклянных пластинках. И, тем не менее, это не была ни одна из известных мне старинных фотографических камер. Присмотревшись, я понял, что странный аппарат похож на фотокамеру только внешне, на самом деле это было что-то другое.
Мы остановились в десятке шагов от старика. Тот, как ни в чем не бывало, продолжал заниматься своим непонятным делом, никак не реагируя на наше присутствие. Можно было подумать, что он вовсе не замечает нас, но мне почему-то казалось, что это не так. Старик нагнулся к стоявшему у его ног большому кофру, какими пользуются фотографы, достал оттуда чёрную прямоугольную пластину размером с книгу, вставил её в аппарат и прильнул к окуляру, подстраивая что-то с помощью ручек на боковой панели. Секунду спустя он оторвался от окуляра и украдкой бросил взгляд через плечо в нашу сторону, как бы убеждаясь, что мы всё ещё здесь.
– Простите... – Набравшаяся смелости Лика шагнула к нему. – Это у вас старинный фотоаппарат, да?
Морщины на лице старика чуть дрогнули, складываясь в невесёлую улыбку. Он медленно пожал плечами.
– В некотором смысле.
– А какой модели? – спросил я, тоже подходя ближе. – Ещё в школьные годы я увлекался фотографией, много читал по истории фотодела… Но такого аппарата, как у вас, не встречал.
Старик внимательно посмотрел на меня, как будто что-то взвешивая. Его лицо с чертами потомственного аристократа казалось бесконечно усталым, выцветшие стариковские глаза были как два озерца, вобравшие в себя всю печаль мира.
– Это не вполне обычный аппарат. Я собрал его собственными руками. В конце семидесятых.
Вблизи аппарат действительно выглядел странно. Но сильнее всего меня поразил его объектив. Вместо традиционных линз на месте объектива стояло параболическое причудливо выгнутое зеркальце размером в пол-ладони, сделанное из чёрного материала, напоминающего матовое стекло, и совершенно непрозрачного.
– И чем же он необычен? – продолжала допытываться Лика, не обращая внимания на технические детали. Ей больше нравилось касаться старомодного деревянного корпуса аппарата, некогда, похоже, лакированного, а теперь исцарапанного и потускневшего.
Старик помолчал, прежде чем ответить. Казалось, чтобы произнести ответ вслух, ему пришлось сделать усилие над собой.
– Это… фотоаппарат наоборот. Он фиксирует на снимках не прошлое – ведь любой фотоаппарат фиксирует на снимках прошлое, пусть и отстоящее всего на крошечную долю секунды, – он фиксирует будущее.
–Будущее?.. – переспросила Лика. Старик кивнул.
– Вы не ослышались. Будущее. Правда, не произвольное будущее, а лишь момент, отстоящий от настоящего на десять лет, тринадцать дней и один час с минутами… Не спрашивайте меня, почему именно на столько – я и сам не знаю. Годы и годы я пытался изменить настройку, чтобы заглянуть в будущее дальше или ближе… всё безуспешно. Тем не менее, – он положил ладонь на корпус, – этот аппарат позволяет увидеть любой объект таким тот станет через десять лет, тринадцать дней… ну, и так далее.
– Каким образом? – спросил я первое, что пришло мне в голову.
Старик лишь вздохнул.
– Если бы я сам понимал, молодой человек!.. Мне так и не удалось разобраться в принципе его действия. Это тот случай, когда изобретение остаётся загадкой для самого изобретателя… Впрочем, чем-то подобным занимался в шестидесятых академик Козырев. Не слыхали? Его приборы улавливали излучение звёзд, исходящее не из тех точек, где они были видны на небе, а из тех, где эти звезды находились на тот момент на самом деле. Ведь за время, пока свет далёкой звезды летит к нам, сама звезда успевает сместиться. В каком-то смысле это тоже была попытка заглянуть в будущее…
Мы с Ликой молчали, не зная, что сказать. Старик понимающе хмыкнул.
– Конечно, всё это слишком невероятно, чтобы поверить вот так, сразу… Но я вам кое-что покажу. В качестве доказательства.
Покопавшись в кофре, он извлек пухлый конверт из чёрной бумаги, достал из него несколько снимков размером чуть больше почтовой открытки и протянул их Лике. Быстро перебрав их, она тихонько ахнула и вскинула на меня ошеломлённый взгляд.
– Посмотри лучше сам…
Снимки оказались отпечатанными не на обычной фотобумаге, а на чем-то наподобие плотного картона или пластика. В остальном же их можно было бы принять за банальные фотографии, если бы не… Судя по ракурсу, снимки были сделаны с этого самого места. Отсюда прекрасно был виден простор моря и западная часть бухты со сбегающими к побережью кварталами Приморска – до самого Рыбачьего мыса, оканчивающегося маяком. Наяву всё это было подёрнуто серой туманной дымкой пасмурного дня, в то время как на снимках поверхность моря сверкала солнечными бликами, воздух был прозрачен, а город виднелся как на ладони. Я сравнивал снимки с «оригиналом», словно детские картинки-головоломки типа «найди восемь отличий». С первого взгляда они были совершенно идентичны, но чем дольше я присматривался, тем больше видел различий. Новый дебаркадер у маяка, белоснежное модерновое здание гостиничного комплекса, которого раньше не было, ещё с полдюжины мелких деталей…
– Ну, что скажете? – поинтересовался старик, когда я вернул снимки. Я лишь пожал плечами.
– По крайней мере, через десять лет и сколько-то там дней в Приморске будет хорошая погода…
О том, что это может быть всего лишь фотомонтаж, пусть и добротный, я говорить не стал, хотя такая мысль пришла мне в голову самой первой. Лика быстро глянула на меня, чуть прищурилась, как всегда, когда её осеняла очередная «сумасшедшая» идея. Она что-то задумала – я почувствовал это по тому, как она осторожно, будто прощупывая почву, задала свой вопрос:
– Но ведь так, наверное, можно снимать и живые объекты?..
– Разумеется, можно.
– А вы… не могли бы вы снять нас, к примеру?
На сей раз, старик молчал очень долго, изучая глазами Лику. С его лицом что-то произошло: кожа приобрела болезненный землистый оттенок, левое веко вдруг мелко-мелко задёргалось. Плечи поникли, будто он разом постарел ещё на десяток лет.
– Вы действительно хотите этого? – как бы через силу спросил он, наконец.
Лика по-девчоночьи упрямо мотнула головой, отбросила со лба волосы.
– Почему бы и нет. Если нужно, мы заплатим!..
Старик попытался улыбнуться.
– Да разве в деньгах дело… Милая девочка, вы просто не представляете, о чем просите. Но… ладно. Я сниму, раз вы так хотите.
– Где нам лучше стать? – загоревшаяся новой идеей Лика не собиралась откладывать дело в долгий ящик.
– Вон там, на фоне прибоя, пожалуй… – Старик зарядил в аппарат очередную чёрную пластинку, заглянул в объектив. – Чуть левее, будьте добры… и на шаг назад… Вот так хорошо.
Лика, державшая меня под локоть, успела шепнуть, привстав на цыпочки и хихикнув:
– Не боишься, что через десять лет я стану некрасивой и толстой?..
Не отрываясь от объектива, старик поднял руку.
– Внимание, снимаю!
В следующую секунду он выпрямился.
– Готово.
Не было ни вспышки, ни щелчка. Абсолютно ничего. Даже я, воспринимавший происходящее не более чем как забавный курортный аттракцион, почувствовал себя обведённым вокруг пальца. Лика же и вовсе выглядела, словно маленькая девочка, которой пообещали подарить на день рождения большую красивую куклу и не подарили.
– Это… всё?.. – разочарованно спросила она. – А когда вылетит птичка?
– Птичка вылетит через десять лет… – пробормотал я себе под нос, не удержавшись. Лика на мою неудачную попытку пошутить никак не отреагировала, повернулась к старику, который укладывал в кофр отснятые пластинки.
– Когда будут готовы снимки?
– Завтра, – ответил старик, не прерывая своего занятия. – Это вам не «полароид», молодые люди, процесс проявки требует времени.
Лика открыла было рот, чтобы задать новый вопрос, но старик, обращаясь ко мне, вдруг спросил:
– Если не секрет, где вы остановились?
Поколебавшись мгновение, я назвал нашу гостиницу и номер. Старик удовлетворенно кивнул.
– В таком случае, я занесу вам снимки завтра.
Наутро, когда мы спустились в вестибюль, собираясь пойти куда-нибудь, чтобы позавтракать, меня окликнула администраторша.
– Для вас оставили пакет, – сказала она, протягивая заклеенный конверт чёрной крафт-бумаги, без надписей. Что-то, видимо, отразилось на моём лице, потому что она сразу же добавила: – Конверт принёс около часа назад седой пожилой мужчина…
– В берете? Похожий на художника?
– Да-да. – Администраторша закивала и улыбнулась.
Мы с Ликой молча переглянулись. Я сунул конверт в карман пиджака. На ощупь в нём было что-то жёсткое и прямоугольное, и держать его в кармане оказалось неудобно, поэтому, как только мы сели за столик в полупустом сонном ресторане и сделали заказ, я вытащил его и положил на краешек стола. В ожидании, пока принесут наш завтрак, мы молча смотрели на конверт, словно в этом чёрном прямоугольнике притаилось нечто завораживающее и притягивающее взгляд.
Потом наши глаза встретились.
– Ты думаешь, это правда? – спросила Лика.
Я пожал плечами. То, что вчера казалось просто забавным эпизодом, сегодня вдруг обрело почти пугающую реальность.
– Темна вода во облацех…
Лика нервно рассмеялась.
– А если я через десять лет превращусь в целлюлитную толстуху?..
– Ну, допустим, через десять лет я тоже могу облысеть… Как говорят преферансисты – вскрытие покажет.
– Значит, смотрим?
Я разорвал конверт, и оттуда выпали две карточки размером с открытку. Одну сразу же выхватила Лика, другая осталась у меня.
Я никогда не думал, что десять лет могут пронестись за одну секунду… до того момента.
Больше всего это было похоже на внезапно налетевший ураган. Ураган воспоминаний, который оглушил меня, подхватил, закружил и потащил, будто щепку. Всё пронеслось в сознании с ошеломляющей быстротой. Все десять лет… непрожитых ещё, будущих лет. Все радости и разочарования, победы и поражения, обиды, ссоры, примирения, взаимные упрёки, тайные измены – и разрастающаяся с каждым годом трещина между нами с Ликой… Я вспомнил всё это, вспомнил, почти захлебнувшись в лавине обрушившихся на меня воспоминаний о непрожитом…
…Когда поток воспоминаний из будущего схлынул, я обнаружил, что какое-то время вообще не дышал: горло перехватил спазм. Злосчастный снимок был всё ещё у меня в руках, и для кого-нибудь постороннего он, возможно, показался бы ничем не примечательной фотографией мужчины и женщины, выглядевших немногим старше тех, что сидели за столиком в пустом утреннем ресторане… но только не для меня. Не для нас. Даже беглого взгляда на него было достаточно, чтобы в памяти начинали всплывать воспоминания… Воспоминания о том, чего ещё не было.
Мы с Ликой одновременно подняли глаза друг на друга, и я по её бледному лицу понял, что она испытала то же самое. Она судорожно перевела дух и слабо улыбнулась.
– Значит, это правда… Между прочим, ты через десять лет не облысеешь. Поздравляю.
– Ты тоже прекрасно выглядишь… будешь выглядеть. Никакого целлюлита.
Мы помолчали, понемногу приходя в себя.
– Ну, и что нам теперь делать? – тихо спросила Лика, глядя мимо меня, на бульвар за окном ресторана.
– Старик, – сказал я. – Мы должны с ним поговорить.
Было пасмурно, так же, как и вчера, но ветер почти утих, и море уже не штормило. Пляж по-прежнему был безлюден. Мы шли по плотному сырому песку, направляясь к Скале Лежащего Льва. С того момента, когда мы одновременно вскочили из-за столика в ресторане, позабыв о завтраке, мы не проронили ни слова. Мы шли рядом, но больше не держались за руки, непроизвольно избегая даже случайных касаний. Каждое прикосновение, каждый взгляд воскрешали воспоминания десяти непрожитых лет, и в этих воспоминаниях было слишком много взаимных обид и боли…
Не знаю, почему мы решили, что найдём давешнего старика в «амфитеатре», но интуиция мне подсказывала: он должен быть там.
Он действительно был на прежнем месте. Разумеется, вместе со своим аппаратом. Неспешно заряжал пластинки, долго выбирал ракурс, направив вогнутое чёрное зеркало объектива в сторону моря… Когда мы приблизились, он продолжал заниматься своими манипуляциями, делая вид, что не замечает нас. Потом Лика не выдержала, забежала вперёд, оказавшись прямо перед ним.
– Что вы с нами сделали… – едва слышно проговорила она, и в её голосе явственно слышались слёзы. Старик медленно выпрямился, глядя на неё своими блёклыми голубыми глазами, вобравшими всю печаль мира.
– Разве я не предостерегал вас? Конечно, мне жаль, милая девочка, но… разве вы не получили то, чего хотели?.. Я понимаю ваши чувства. Это естественно. Люди испокон веков пытаются заглянуть в будущее хоть одним глазком… Благодаря этому могут безбедно существовать целые армии предсказателей, астрологов и гадалок всех мастей. Их ругают за то, что они дурят наивных простачков, но никто не задумывается, что в этом, возможно, и скрыто величайшее благо – в том, что завеса будущего непроницаема. Только представьте, что любой человек получил бы возможность в мельчайших подробностях узнать, что случится с ним завтра, через месяц или через двадцать лет. Кто смог бы жить, зная обо всех ошибках и промахах, которые ему суждено совершить в будущем?.. Это удел лишь самым сильных духом. Остальным служит спасительной защитой только неопределённость будущего, дающая иллюзию свободы воли. Без этой иллюзии человек жить не может. Пусть он совершит все ошибки, что написаны ему судьбой, но, по крайней мере, совершит их сам, а не как марионетка, которую дёргают за ниточки… Простите меня, милая девочка, ради бога, простите. Наверное, мне следовало отказаться, когда вы просили снять вас… но вы такая приятная пара. И я подумал, старый дурень, что уж вас-то в будущем не должно ждать ничего плохого… Я просто забыл, что есть вещи, которых лучше не знать.
– Но как такое может быть? – спросил я. – Ведь снимки, которые вы сделали для нас – всего лишь обычные фотографии…
Старик коротко глянул в мою сторону, покачал головой.
– Это снимки из будущего. И если простые фотографии несут с собой ауру воспоминаний, связанных с тем, что запечатлено на них, то мои снимки несут воспоминания о том, что ещё не сбылось… Иногда это бывает тяжело.
Лика прикусила губу.
– Вы… Вы тоже..?
Старик усмехнулся морщинистыми уголками рта, переводя взгляд на морскую даль.
– Разумеется. Ещё в начале восьмидесятых годов прошлого века, когда построил эту штуку. Теперь я понимаю, что мне следовало бы разбить аппарат уже в ту минуту, когда я припаял последний контакт, но… тогда я был моложе и ещё смотрел в будущее с некоторыми надеждами. Вначале это было так увлекательно – шаг за шагом постигать будущее! Политические перемены, потрясения… А потом я сообразил, как узнать, что ждет в будущем меня самого.
– Снявшись самому?.. – догадался я. Старик кивнул.
– Вы угадали, молодой человек. Я регулярно делал такие снимки, узнавая о новых событиях в жизни меня-другого, из будущего… И в один отнюдь не прекрасный день обнаружил, что очередная пластинка не проявилась. Я посчитал это дефектом самой пластинки, что было не редкостью, ведь пластинки для своего аппарата мне приходилось изготовлять собственноручно. Однако то же самое повторялось раз за разом, и до меня вдруг дошло, в чём тут дело. Меня просто больше не существовало в будущем. Я умер. Внезапно, скошенный болезнью за какую-то неделю… Казалось, времени впереди ещё более чем достаточно, чтобы предотвратить любую беду, но все врачи, к которым я обращался, при обследовании не находили в моём организме никаких признаков неизлечимого заболевания. Так продолжалось год за годом… пока очередное обследование месяц назад не дало результат: у меня рак редкой формы. Неоперабельный. Врачи говорят, что мне осталось жить от силы три-четыре недели… Такие вот дела. И знаете, с тех пор, как мне стал известен диагноз, я не снимаю ничего, кроме моря…
– Почему? – спросила Лика, и голос её дрогнул.
– Потому, милая девочка, что море, в отличие от всего человеческого, вечно. Оно останется неизменным, таким, как сейчас, и через десять лет, и через сто, и через тысячу…
Старик отвернулся, устало облокотившись на свой аппарат. Лика тихонько всхлипнула. Я подошел к ней, взял за плечи.
– Идём отсюда…
Она слепо шагнула за мной, с трудом оторвав взгляд от сутулой спины старика. Я вел её, словно ребенка. Только когда мы поравнялись со Скалой Лежащего Льва, она вздрогнула, будто очнулась от оцепенения, и заглянула мне в лицо.
– Что мы будем делать? – сказала она негромким, но напряженным голосом, звенящим, как туго натянутая струна.
– Думаю, для начала мы вернемся в гостиницу и всё-таки позавтракаем. Потом сядем в машину и поедем домой.
Ликины глаза блеснули, не предвещая ничего хорошего. Она даже притопнула ногой по песку.
– Нет! Я спрашиваю: что мы будем делать? Теперь. После того, что с нами произошло.
Я вздохнул, стараясь сохранить спокойный тон.
– А что, собственно, произошло такого особенного? Нам всего лишь ловко запудрил мозги умирающий от рака сумасшедший старикан.
– А как же вот это?! – Лика выхватила торчавший у меня из кармана чёрный конверт со злополучными снимками м потрясла им перед моим носом.
– Ах, это… – Я отобрал у неё конверт, с усилием разодрал его в клочья (картон, на котором были отпечатаны снимки, оказался всё-таки слишком плотным) и швырнул вверх. Подхваченные ветром, обрывки разлетелись по пляжу. – Вуаля!..
– И ты думаешь, что всё так просто? – Лика горько усмехнулась. – Но ведь воспоминания-то останутся с нами навсегда, и от них так легко не избавиться. Как нам жить с тем, что мы узнали друг о друге в будущем?..
– Так же, как жили раньше.
– Но ведь всё это есть… Или будет… Все наши размолвки, ссоры, взаимные обиды… наш развод, наконец!.. – Лика всё-таки сорвалась на рыдающий крик.
– Ну и пусть! – выпалил я, тоже срываясь на крик. – Чёрт с ним… Мы знаем, что ждёт нас в будущем, значит, сумеем это преодолеть…
Из глаз Лики катились крупные слёзы. Она мотнула головой.
– Тот несчастный старик… Он тоже пытался изменить своё будущее, но… но всё напрасно…
Я шагнул к ней, обнял и крепко прижал к себе.
– Мы справимся. Обязательно справимся… если будем вместе.
Лика уткнулась лицом мне в плащ, всхлипнула, потом, глотая слёзы, заглянула снизу вверх мне в глаза и – слабо улыбнулась.
– Ты думаешь, у нас получится?..
– Уверен на все сто!
Мы замерли, соприкоснувшись лбами, и стояли так несколько секунд. Затем я сказал вполголоса:
– Идём в гостиницу, ты совсем продрогла…
…Когда мы вернулись в гостиницу, начался мелкий холодный дождь.
г. Запорожье,
июль 2002 г.
Сборка 2.0,
16 января 2011 г.