Эльза.
Я уже собралась уезжать. Совсем стемнело. Подхватив вещи и заперев дверь дачного домика, я направилась к калитке.
В густо-синем исчерна небе стоял яркий оранжевый диск. Такой круглый и яркий, словно фонарь горел вдалеке. Залюбовавшись сочетанием цветов, я оставила вещи возле калитки и решила прогуляться напоследок.
Через несколько дач едкий запах кострища остановил меня. Где-то горело. Небо слева светилось палевым пятном.
«Опять что-то сжигают»,- недовольно подумала я и пошла на отблеск огня.
Большая толпа людей стояла у дач, а через дорогу пылал домик и посадки вокруг него. Из комментариев я узнала, что пожарных уже вызвали, что председатель в курсе.
Огонь быстро расползался, грозя охватить уже подступы к летней кухне.
- Может, выкопать траншею по периметру? Преградить дорогу огню,- предложила я.
- Там баллон в кухне – опасно, - послышались возражения.
Огонь продолжал беспрепятственно делать свое завораживающее жестокой красотой и беспощадностью дело. Оказывается, в домике находился и хозяин. Заснул, наверное. Дело обычное.
Толпа не расходилась. Никто никуда не бежал, но и особого волнения не выказывал. Пламя относило ветром к дороге, довольно широкой пустынной полосе, где разгуляться огню было негде и поживиться нечем.
Постояв немного среди толпы, я пошла назад – пора было ехать домой. В том же направлении пошел и незнакомый дачник. Пустынные осенние дачи темнели пока еще довольно густой шевелюрой яблонь и груш. Тихий густой мрак плотнел над сонной землей…
Справа залаяла неожиданно и низко чья-то собака.
- Не бойтесь, она не выбежит,- предупредил мой испуг попутчик.
- Меня уже кусала собака. Здесь, на дачах. Хорошего мало, знаете. Бегала тут брошенная овчарка.
- А, Эльза…
Так я узнала имя и историю Эльзы, немецкой овчарки, оставившей след в моей памяти и вполне зримый шрам на коже.
Крупная собака на длинной цепи выбегала к дороге, по которой мы ехали в машине вдоль дач к шоссе. В большом по тем невзыскательным в смысле комфорта и строительных амбиций временам двухэтажном доме она отдыхала на верхней террасе и глядела сверху на проезжавшие машины и дачников, бредущих с ведрами и сумками, осыпая все движущееся за пределами ее территории неприветливым лаем.
- Эльза, Эльза,- уговаривала собаку мама.- Ну, что ты…
Но Эльза привыкла лаять. Быть свирепой и неподкупной было ее работой. Цепь не позволяла ей выбегать на дорогу, но лай ничего хорошего не предвещал при такой возможности. Хозяев я никогда не видела, только собаку, не покидавшую территории дачного участка.
Потом не стало мамы. Остановку перенесли, и я больше не ходила мимо владений Эльзы – белого дома с большой террасой. А там и совсем забыла о матерой собаке с густой шерстью. Собаки всегда бродили по дачам, были всяких мастей, подкармливались сезонным дачным населением, а потому, завися от людской отзывчивости, были, как правило, приветливы, что и выражали ждуще-заискивающим взглядом терпеливо-внимательных глаз, покорной осанкой.
И по моей даче они сновали беззастенчиво в мое отсутствие, о чем говорили глубокие следы лап и пустая посудина из-под кошачьей еды, находимая в довольно неожиданных местах.
Однажды я увидела грузовую машину, развозящую навоз.Совсем позабыв об осторожности, я побежала следом, чтоб узнать у водителя, какие теперь цены .
Свирепый лай напомнил мне о ней, но было уже поздно. Я и понять ничего не успела, отшатнувшись инстинктивно от чего-то огромного, рванувшего из сухого сорняка. Огромная собака метнулась ко мне, схватила за ногу и исчезла так же неожиданно в зарослях. Я закричала не столько от боли, сколько от страха и внезапности нападения.
Прибежавшие на крики о помощи дачники принесли йоду, осмотрели следы укуса.
Крови особо не было. Были следы зубов и содранная кожа. Испуг проходил вместе с непроизвольными слезами.
- Щенок у нее там, - сказал кто-то.
- Пристрелить ее надо. Хозяин в больнице, а хозяйке не до нее. Бегает сама по себе. Она тут уже многих кусала.
- Сходите в поликлинику на всякий случай.
Но прививки делать не пришлось. Повреждение было поверхностным. Образовавшийся синяк долго болел, но потом прошел и он. Только оставшийся шрам напоминал о происшествии. В ту сторону я больше не ходила.
Но Эльза сама напомнила о себе. И вот ближе к осени стала появляться на дачах крупная темная собака с белым подростком щенком.
Эльза оставалась на дороге, а щенок забегал на участок, съедал оставленную в миске кошачью еду, просил еще что-нибудь дать. Все это время Эльза терпеливо ждала его за оградой, напоминая о себе отрывистым лаем (или поторапливая). Я выносила миску с едой и ей, но ела она, только если щенок был сыт.
- Вот ведь, укусила меня, а теперь приводишь своего щенка кормиться, как в столовую, выговаривала я ей.
Эльза смотрела на меня, держась на разумном и достойном, с ее точки зрения, расстоянии, но никакой признательности или заискивания в темных умных зрачках я прочесть не могла. Бывало, длиннолапый подросток лежал в кресле возле домика или под ним, если шел дождь. Где бродила в это время Эльза, не знаю. На моем участке я ее никогда не видела. Так выкармливала своего щенка Эльза до самой поздней осени, пока люди были на дачах
А осень не обещала уютного пристанища. Впереди была зима и дачное безлюдье.
Куда они потом исчезли – не знаю. Но только вдвоем я их на следующую весну не увидела.
Уже в разгар лета, когда я отправилась окунуться в серебристо-зеленые воды канала, перед тем как уйти на полуденную сиесту в прохладу домика, путь мне преградил все тот же не терпящий возражений лай. Я замерла, не смея ни двинуться дальше, ни повернуть назад. Эльза была одна.
Оказавшийся рядом председатель соседнего общества садоводов окликнул собаку, и та послушно уступила мне дорогу.
Больше пути наши не пересекались. И теперь пожар высветил закоулки памяти, куда я давно не заглядывала, где среди множества давнего, потускневшего жили, сохранялись и эти незначительные события.
Существо, приученное и привыкшее жить в служении хозяину-человеку, охранявшее с остервенением вверенный ему участок жизненного пространства, потеряв с потерей хозяина и службы смысл своей собачьей жизни, обрело этот смысл с появлением белого щенка. И как могло, защищало свое крошечное драгоценное счастье. Лишившись и его, Эльза бродила неприкаянно по дачам. Не знаю, долго ли. Но, вероятно, жизнь ее оборвалась или была оборвана чьей-то уверенной и умелой рукой.