Инна Щербакова
Москва, 2007 год
По всем телевизионным каналам целый день транслируют церемонию прощания с Б.Н. Ельциным, по радио траурная музыка звучит, не переставая, просто нельзя было не вспомнить, что пусть и короткое время, но я была в непосредственной близости от Бориса Николаевича, в то непростое время, когда Россия ещё СССР-ом уже входила в рыночные отношения, короче в рынок.
Да и встреча была не где-нибудь, а на Преображенском рынке, куда мы с мужем по воскресеньям регулярно ездили покупать картошку.
Это был, если не ошибаюсь, 89 год, и в это время Б.Н. был 1-ым секретарём МГ КПСС. Он тогда старался быть ближе к простому народу, и это у него ещё получалось: ездил в троллейбусе, ходил пешком в простую районную поликлинику, объезжал с инспекцией магазины и рынки.
Надо заметить, что всю свою сознательную жизнь я была аполитичной, довольно «несознательной» гражданкой, за передвижениями госсекретарей по карьерной лестнице не следила, по фотографиям лица членов Политбюро не знала и не стремилась, хотя какой-то политкружок посещала- заставляли, попробуй откажись, но не помню, чтобы выступала, обычно отсиживалась, так как и без меня было желающих выступить-пропасть. Названия кружков – стреляй -не помню, короче « в борьбе за народное дело была инородное тело.»
Нельзя не отметить, что это обстоятельство чрезвычайно удручало моего мужа, твердокаменного коммуниста, бессменного политинформатора и руководителя какого-то кружка у себя на работе. Он никак не мог взять в толк, как я умудрилась не только за двадцать лет ни разу не выступить на семинаре, но и вообще не могу отличить лица этих самых членов Правительства на плакате, занимающем полстены за его спиной на его рабочем месте. Они мне всегда казались все на одно лицо. Одинаково одетые в тёмное, не отличающееся даже галстуками, с одинаковым свинцовым выражением лица.
Возможно, это равнодушие к портретам шло из глубины 50-х годов, когда я, восемнадцатилетняя девушка, перед поступлением в институт работала в одном из конструкторских отделов этого института, была очень молодой, невероятно наивной, однако довольно самоуверенной, даже порой без меры. Не много, но достаточно плохо, как я сейчас понимаю, рисовала.
И вот я нахально взялась обновить к предстоящему празднику 1 Мая портреты членов Правительства на небольших в круглых рамках полотнищах на древках, с которыми выходили на демонстрацию сотрудники и студенты института.
Сейчас, вспоминая эту акцию, я не могу понять не то, как я была самонадеянна, а другое – неужели никому в голову не пришло ,( это же какое-то всеобщее весеннее умопомрачение , иначе не скажешь), что нельзя доверять такое дело непроверенной, фактически девчонке, к тому же не умеющей рисовать. Нет, но у меня-то какая была энергия внушения!
Портреты сильно потускнели, и не столько от времени, сколько от неумелого хранения. Обычно их сваливали в кучу где-нибудь в углу после очередного мероприятия. Если вспомнить Остапа Бендера с его «сеятелем» на пропагандистском пароходе по Волге, то мне было легче: сеятели идей уже были нарисованы, моя же задача была их лишь как-то подновить. Я постаралась оживить их, прибавив где румянец поярче, подкрасила немного губы, оттенила ресницы – так я поняла свою задачу.
На самом же деле я их окарикатурила до неузнаваемости, короче – безнадёжно испортила. А когда поняла это, то заплакала.
Начальник получил выговор с по партийной линии с занесением в личное дело, а я отделалась лёгким испугом, да и что с меня взять? Без году неделя школьница – никто и ничто! Правда, начальник вызвал меня «на ковёр», отчитал как следует и взял слово, что никогда в жизни я не буду браться за то, чего делать не умею. Ну, я, конечно, такое слово дала, да и попробовала бы не дать, кроме слова с меня и взять нечего. Но, с другой стороны, если бы впоследствии я бы его сдержала и не бралась делать то, что не умею, то никогда ничему и не научилась бы, не так ли? А потому нарушала обещание по потребности.
Ну, а тогда…где-то заняли пару портретов в кружках и вышли на демонстрацию в несколько усечённом виде. Потом где-то подзаказали недостающие, я уж и не помню дальнейшую историю, ведь почти 60 лет прошло. А тогда и не до того было: подошла пора поступать в очередной институт, вдобавок еще я влюбилась, что было в тысячу раз важнее каких-то там дядек одинаковой угрюмости в круглых рамках. Вот с тех пор я этих самых правителей в упор не вижу…
Возвращаемся на рынок(простите за лирическое отступление), мы с мужем в одной из очередей к грузовику с картошкой, в магазинах уже полупустые полки, а тут всё есть, только имей деньги. В отличие от своего спокойного и флегматичного мужа я неподвижно стоять в очереди просто не могу по факту и всё, и я пошла к началу очереди следить, чтобы никто не прошёл с боку и вытаскивать, если понадобится.
Двое мужчин довольно шустро торговали картошкой, один с машины ловко подавал вёдра, другой взвешивал и рассчитывался с покупателями. Ничего из ряда вон выходящего не происходило, и я уже начинала скучать от добровольно взятых на себя обязательств.
В это время к прилавку подошла группа из четырёх мужчин, высоких и почти одинаково одетых, и один из них, понахальнее других, спросил у продавца:
-Откуда картошка?
Мы то на очереди уже знали, что из Мордовии, потому и стояли, а этот - сразу видно -чужак. Меня это мгновенно напрягло, и я рванула в бой незамедлительно.
-Этот длинный не стоял! - сказала я довольно интеллигентно, да и как иначе скажешь: во-первых -нахал, во-вторых слово господин в этом случае просто не подходит.
Да у нас ещё как-то и не привилась мода называть господами. А в -третьих это рынок, где без мерехлюндий, и где всегда можно услышать в ответ «от такой же слышу.»
При этом я вытянула руку в его сторону приблизительно таким же манером, как жест у Ленина на памятниках. Тут я почувствовала, что мою руку отвели в сторону, но меня это не остановило, и я опять громко повторила:
-Этот длинный не стоял! При этом снова выбросила руку с классическим ленинским жестом вперёд и немного вверх в направлении нахального мужика.
Он не среагировал, но я опять почувствовала, что моя рука пошла как-то вниз и вбок. Тут уж я опешила, а один из этой группы мужчин сказал мне:
-Это товарищ Ельцин, ему картошка не нужна.
Что значит не нужна, если уже спрашивает:
-Рассыпчатая ли картошечка?
Хорошенькое дело!
Когда я попыталась опять усовестить нахала и сделать свой выразительный жест в его сторону, чтобы хоть немного привлечь сочувствующих из очереди, ближайший из группы мужчина уже резко заметил мне:
-Посмотрите внимательно, он же не покупатель! У него же нет ни сумки, ни сетки, успокойтесь, пожалуйста!
Это меня немного охладило, я растерялась, посмотрела внимательно на очередь, которая почему-то не реагировала, странно молчала, а скользнув глазами по мужу, я не узнала его!
Обычно цветущий, как наливное яблочко, он жутко побледнел, и, как потом признался мне:
-У меня чуть инфаркт не случился!
Я не скажу, что испугалась, просто была обескуражена, потому что не поняла, то ли я коня на скаку не остановила, то ли я этот конь, которого остановили?...
В понедельник, придя на работу, рассказала коллегам про встречу на рынке. Про то, как я хотела вывести из очереди высокое начальство.
Зав.лабораторией, коммунистка, хохотала до упаду, а потом она (обычно запросто в любое время заходя к директору) пересказала в лицах, как её сотрудница пыталась самого т.Ельцина ( а они-то уж хорошо знали, кто это) усовестить.
Они с директором опять жутко повеселились, и он несколько раз просил показать с выбрасыванием руки ленинским жестом «вперёд, к победе коммунизма» с одновременной фразой «этот длинный не стоял.»
Директор, очень невысокий армянин, с комплексом Наполеона, особенно благосклонно наблюдал унижение высокорослых коллег на Учёных советах.
Вот так по касательной, слава Богу, без последствий, я и прошла мимо такого заметного в истории человека. И миновали меня как очень большие «зияющие высоты», так и большие провалы, и прожила я жизнь как хотела: скромно и неприметно, маленьким человеком, при этом стараясь всегда быть больше внутри, чем снаружи, а уж получилось или нет - судить не мне.