Не знаю я, что со стенгазетой делать! Мне Елена Борисовна сказала:
- Рисуй сатирическую стенгазету.
Я говорю:
- Сатирическую – это как?
Елена Борисовна улыбается и объясняет:
- Сатира, Грушкин, это обличение отрицательных явлений при помощи комических средств.
Я говорю:
- Чего?
А Елена Борисовна:
- Ну, вот есть у нас отрицательные явления в классе. Хулиганы. Двоечники. Прогульщики. Болтуны. Девочки-воображульки. И их надо обличить. Комическими средствами.
Я говорю:
- Чего?
Елена Борисовна:
- Ну, помнишь, мы на уроке литературы про древнеримского поэта Горация говорили? Про его сатиры?
Я говорю:
- Чего?
- Так, - говорит Елена Борисовна, - в отрицательные явления не забудь внести хлопанье ушами на уроках.
- Я ушами не хлопаю, - объясняю, - я ими только двигать умею, а хлопать – нет.
- Не скромничай, Грушкин, - вздыхает Елена Борисовна.
В общем, попросила она Севу Швайцера, чтоб он мне всё про сатиру рассказал, а заодно и со стихами для газеты помог.
Сева – классный поэт. Классный – не в смысле хороший (только это между нами, чтобы Сева не обиделся). Классный – в смысле в нашем классе учится. И стихи пишет. Вот его и запрягли вместе со мной стенгазету делать. Школьный директор конкурс объявил на лучшую сатирическую стенгазету. И все эти газеты потом на первом этаже развесят, а жюри в лице директора выберет лучшую.
И класс, чья стенгазета победит, на новогодние каникулы поедет в Москву. На экскурсию. Это если первое место. За второе место – экскурсия по родному городу. Не Москва, конечно, но тоже сойдёт. А за третье место директор ещё не придумал, куда экскурсия… В общем, надо первое место занимать, на худой конец второе.
Вот сели мы с Севой Швайцером после уроков. Передо мной – лист ватмана, перед Севой – блокнот.
- Диктуй, про кого писать, - деловито говорит Сева. – Я сочинять буду, а ты картинки к моим стихам рисовать. Шикарная газета получится!
- Ну, давай, говорю… Значит, кто у нас главный хулиган? Шишин. Нарисую Шишина, а ты стишки какие-нибудь смешные про него отчебучишь, сразу победим! Ха-ха-ха!
- Нет, - мнется Сева. – Про Шишина не надо…
- Почему?
- Сам подумай. Мы про него нарисуем и напишем, а он нам за это таких лещей навесит… Он нам и без газеты их навесит, а уж с газетой…
- Мда… Тогда, - говорю, - может, про Синькова?
- А что, по-твоему, Синьков нам не надарит синяков? – резонно и в рифму спрашивает поэт Сева.
- И то верно… Давай хоть про Колесникова Андрея!
- А Колесников Андрей нам наставит фонарей… - упавшим голосом зарифмовал Швайцер.
- Но ведь надо же про хулиганов! Елена Борисовна сказала!
- Ну правильно, Елене Борисовне-то они фонарей не наставят! А вот поэтам и художникам всегда почему-то достаётся…
- Ладно, - говорю, - трус несчастный. А ещё поэт. Пушкин вон тоже поэтом был, а не побоялся на дуэль пойти! И Лермонтов не побоялся.
- Вот пусть тебе Пушкин с Лермонтовым стихи для стенгазеты и пишут! – обозлился Сева.
Вот ведь, поэт… Трусливый, а гордый!
- Хорошо, - соглашаюсь я. – Давай не будем про хулиганов. У нас вон ещё двоечники есть. Можно на них сатиру навести.
- Не надо про двоечников, - просит Сева. - Я сам двоечник… По всем предметам, кроме русского и литературы…
- Да, - смеюсь я, - про самого себя ты не напишешь, конечно!
- На себя посмотри, - злится Сева. – У меня хоть по русскому и литературе пятерки, а у тебя и того нет!
- Зато у меня по рисованию пятерка! – кричу я.
- Конечно, иначе кто бы такому болвану стенгазету рисовать доверил? – усмехается Сева.
- Это кто болван??? – кричу я.
Чуть не подрались. Но быстро помирились, потому что всё-таки творческие люди, общим благородным делом заняты… Да и потом: домой уже охота, сколько можно сидеть над этой идиотской стенгазетой!
В общем, и о прогульщиках мы тоже решили ничего не писать. Потому что – ну кто не прогуливает? Все прогуливают. Дураков нет. Увидят себя в газете – обидятся на нас… Вообще бойкот устроят.
А болтунов и смысла нет в газете продёргивать, потому что кто у нас в классе главные болтуны? И так все знают: я да Вика Семёнова… Она как начнёт своим басом на весь класс мне что-то объяснять – так нас вместе и выгоняют в коридор…
В конце концов остались в качестве объекта сатиры одни девчонки-воображульки.
- Давай, говорю, Всеволод батькович, вспоминай, кто у нас самые главные воображульки!
- Лена Ласточкина… - сказал Сева и покраснел.
- Опа! А чего это мы покраснели? – ехидно спрашиваю.
- А то и покраснели… - бурчит Сева… - что не надо про Ласточкину… Она хоть и воображулька, но… хорошая девчонка…
- А-ах-ха-ха! – радуюсь я. – Влюбленный поэт! А ну, признавайся, много стишков своей Ласточкиной накропать успел?
- И вовсе она не моя! – злится красный Сева. – И вообще, не такая уж Ласточкина воображулька… А вот, например, Лопухова – это да!
- Наташа?! – вздрогнул я и покраснел.
- Ой, а мы-то чего покраснели? – обрадовался Сева.
- Наташка Лопухова – нормальная девчонка, - говорю, - вовсе она не воображает. Она и так… красивая… очень…
- А-а-а-а! – Сева щелкнул меня по лбу, подскочил и заплясал, напевая: - Тили-тили-тесто, Грушкин и невеста!
- Свинья ты, а не поэт, - говорю. - И петь не умеешь. Правильно тебе по музыке Вера Викторовна двойки лепит.
- От свиньи и слышу! – возмутился Сева. – Вот сам и делай свою стенгазету! Сам и рисуй, сам и стихи пиши!!!
В общем, ушёл поэт. Невольник чести… И дверью хлопнул. Тоже мне, Евтушенко…
А я вот сижу! уже второй час! перед чистым листом ватмана!
Не знаю, что со стенгазетой делать!
Может, кто-нибудь подскажет? Очень в Москву на экскурсию поехать хочется!