Перезагрузка

Ирина Власенко
Есть пользователи начинающие, есть - уверенные. Макс считал себя – продвинутым. Он  эксплуатировал жизнь как систему, избегая её зависаний и всегда находя  пути и способы восстановления. При этом не изобретал велосипед. Просто приспосабливался к исходным параметрам. Умело инсталлировал нужные файлы, включал программы защиты и блокировал вирусные атаки. За это жизнь давала ему то, что он хотел, и никогда не требовала большего.
Нельзя сказать, что вообще не случалось сбоев. Бывало, конечно. Но Макс открыл секрет, позволявший всегда оставаясь в границах  пользовательской отстраненности.
Секрет был прост. Не включаться.  Не выражать чувств. Не напрягаться их отсутствием, не ждать чудес и не тяготиться одиночеством.
Благодаря такому подходу, он не испытывал недостатка ни в чем: ни в деньгах, ни в еде, ни в развлечениях, ни в обществе, сексе и женском внимании. Только иногда вдруг что-то вздрагивало внутри, то ли от игры вечернего фонаря, то ли от звука электрички, пойманного чутким слухом. Нет, он, вероятно, так и прожил бы счастливым и неприкаянным, если бы однажды этот едва ощутимый диссонанс не разрешился в нем каким-то чудным  аккордом.
Это произошло в час быстрого утреннего сна, который все нормальные люди проводят в постели. А он встретил - меж туманных напластований  далекого полустанка…
Она будто ждала его, покачиваясь от заблудившего с полей ветра. Куталась в тонкую кофту, накинутую поверх легкого платья, приподнимала острые плечи и шмыгала покрасневшим носом. Он не узнал её поначалу. Слипшиеся от сырости волосы,  тонкая ткань подола, плотно обтянувшая стройные ноги, – вот и готова тощая фигурка, похожая на одинокий придорожный столбик.
«Странная какая-то. Пьяная что ли?»  - подумал Макс и поморщился от первого впечатления.
Казалось, кто-то выдернул малышку из тепла, как была, нарядную, в туфельках на каблуке, легкой кофточке. Качается от ветра. Кутается в свою куцую одежонку. Ждет чего-то.
Выйдя на перрон, Макс запахнулся от порывистого ветра и направился к станции. Ему предстояло купить обратный билет и разузнать, как добраться до Калиновки. Проходя мимо одинокой женской фигурки, он машинально оглянулся, скользнув взглядом по её округлостям, и вдруг замер, как вкопанный. В свете блеснувшего из-за тучи солнца на бедре девушки радужно засияла крыльями огромная, размером с бабочку, пчела.
Не тратясь на размышления, в первом спонтанном движении защитить девчонку от мутанта, Макс размахнулся. Не рассчитал траектории, его занесло, качнуло, и он, пытаясь удержать равновесие, вскрикнул и замер за её спиной. Наваждение рассеялось, стрекоза (а это была именно она) улетела. Девушка оглянулась. Удивленно вскинула крылья ресниц, будто проснулась. Что-то знакомое, почти родное блеснуло в её мимолетном взгляде.
- Есть сигарета? - как-то слишком буднично, практически бесцветно царапнула  она барабанные перепонки горе-энтомолога и равнодушно отвернулась.
Макс, путаясь в замках и застежках, вытащил из сумки пачку сигарет, которую возил с собой специально для таких случаев, протянул ей. Помогая закурить, украдкой наблюдал за угловатыми движениями и порывистыми жадными затяжками.
Сам не курил. Остановился в стороне, рассматривая её и невольно подкладывая гирьки на чашу своих весов.
Обычно командировки в глубинку развлекали его. В деревенских впечатлениях, как в теплом коровьем молоке, чувствовался настоящий вкус. И если  встречалась тут глупость, так уж посконная, замысловатая и полновесная, как вековая колода. А уж когда подворачивалась  скромность, - то не глянцевая, не напускная, а самая что ни есть натуральная, с горячим румянцем во всю щеку и долу рухнувшим взглядом.
Что скрывать, попадалась порой и девственность, правда, редкая теперь, но такая чистая и глубокая, как бегущая среди диких полынных просторов теплая  река. Он любил такие пикапы и с радостью коллекционировал их.
Но эта последняя  в сезоне проходная поездка не обещала Максу ничего примечательного. Что зацепишь с последней тыщей  в кармане в забытой  Богом деревушке, населенной тремя старухами?
- Макс! Смотайся на пару дней в Калиновку. Там местный пчеловод вывел мутантов, предсказывающих будущее. Ерунда, конечно. Но интересно. Снимешь, напишешь пару слов, вплетем предсказания о новом нефтяном кризисе, разбавим общими местами, - главный отправил в рот кусок пиццы, которой обедали  в честь Дня работников нефтяной и газовой промышленности.
Угощал один из спонсоров и учредителей журнала, владелец сети заправочных станций. Магнат, правда, разносолами не баловал, но на халяву чего ж не закусить.
Макс взял пиццу, но кусок не глотался. Перспектива тащиться к черту на кулички за сомнительной информацией вызвала внезапную изжогу. Он лихорадочно вспоминал, какие экстренные обязанности и долги могли бы помешать поездке. Никаких! Воспоминания о доме пронесли сквознячком мимо мысленного взора почерневшую от чая кружку и пыльный монитор, на котором с вечера осталось нехорошее слово. Какие к лешему обязанности. Ни семьи, ни долгов. Слабое звено в командировочной цепи.
- Ну, вот и хорошо, перекусишь и вперед, - окончательным тоном резюмировал начальник и протянул Максу пластиковый стаканчик. – Давай за нефтяника, пусть ему везет. И нам вместе с ним.
Макс хлебнул коньяку, закусил отвратительно пропеченным куском разноцветной  лепешки. И, смирившись со своей долей, шаркнул к компьютеру, чтоб кликнуть в Google информацию о пчелах.
Он  привык. Жизнь часто заставляла его лепить пули из того, что под руку попадало. Ничего. Жил, не привязываясь к местам и людям. Научился абстрагироваться. Часто делал ноги  от стесняющих обстоятельств  и с удовольствием  мотался по городам и весям. Изредка оазисы сытой упорядоченности заманчиво вспыхивали  перед ним в  образах чужого счастья. Тогда он совершал не свойственные ему поступки. И однажды чуть было не женился. К счастью, отпустило.
Эмпирическим путем Макс пришел к убеждению, что сбои в системе нельзя спланировать. Надо быть к ним готовым. Они, как джек-поты, подобны внезапному лучу солнца, вдруг разрезающему полосу утреннего тумана и выхватывающему из серости предметов и лиц сияющие бриллианты…
Он смотрел на неё и думал, чем могла бы его зацепить эта совершенно неэффектная  женская фигура. Изгибом бедра, острой коленкой, плечиками, обтянутыми тонкой тканью, взглядом.
Она еще раз подняла на него глаза и сказала  не церемонясь:
- Помогите мне разгрузить машину.
Да, уж. Малышка, кажется, без комплексов. Он ведь только для того и вышел на этот сырой полустанок, чтобы разгружать машины.
Не дожидаясь ответа, она двинулась вдоль платформы, спустилась к стоянке. Подошла к серой иномарке. Макс, как теленок, послушно последовал за ней, мысленно офигевая от своей голубиной кротости.
Мозговой процессор под действием неведомого вируса вдруг начал самостоятельную перезагрузку. Заставил молча вынуть из багажника два чемодана и тюк. Все это она велела оставить на лавочке у местного опорного пункта милиции, находящейся тут же, возле станции. Не хотелось ни спорить, ни сопротивляться.
Макса не покидало ощущение, что он уже когда-то её видел и даже общался.
- Поехали, - сказала она коротко, открыв дверцу машины, дождалась пока он сядет, и тронулась с места.
Вообще, с женщинами Макс предпочитал не спорить, как правило, ничего путного из таких споров не выходило, а только безнадежно усложняло жизнь.
Он рос без матери. Немногословная отцова наука входила сурово, в основном с ремнем и с тяжелым словом,  но несла какой-то нерушимый и вечный смысл, так навсегда и оставшийся единственным критерием истины. О женщинах в том числе.
Когда отец  умер, советоваться стало не с кем. И  настройки частично сбились. Дефицит умных мыслей  Макс целенаправленно восполнял на журфаке. А больше гасил беспорядочно. То в общаге, то во дворе, то в самых неожиданных местах.
Подсознательное желание найти советчика или  попросту близкого человека часто приводило  его к странным знакомствам. Поверхностным и поспешным. Будто он лихорадочно хотел за кого-то зацепиться. Но родной средой  стала ушлая журналистская братия, амбициозная, колючая, падкая на контент и дармовую выпивку, вся на бегу, на кончике шариковой ручки и с вечно задранным по ветру носом.
Информационный демпинг порой напрягал. Наблюдая жизнь, Максим приходил к парадоксальным и неутешительным выводам насчет её устройства, и тем больше проникался уважением к простой философии отца и своей пользовательской стратегии, доведенной со временем до совершенства.
Отчего именно сейчас его процессор завис и сам не понял. А рядом ни бати, никого, кто мог бы объяснить продвинутому пользователю, что происходит.
Казалось, все было давным-давно кем-то спланировано. И теперь само собой складывается в   картинку. Именно так, как должно. И остается только принять эти стройно инсталлирующиеся эпизоды. Ибо они и есть настоящее. То, что вползает в душу, как диск в отверстие дисковода, и рождает мелодию, которая каким-то непостижимым образом считывается с холодной плоскости компакта, адаптируя его к себе и наполняя теплотой звучания все вокруг.
Он вспомнил, где её видел.

***
Лариса проснулась от шума внизу, в гостиной. Мужа рядом не было. Она привстала в кровати, прислушиваясь. От сквозняка распахнулось окно. Взлетели легкие  шторы. Хлопнула входная дверь. И снова тишина. Преодолевая поднявшееся откуда-то из пяток ощущение неизбежности, встала с постели и осторожно спустилась вниз.
В гостиной горел свет. Беспорядок и пугающая тишина заставили съежиться от страха. Влад лежал на полу у камина, лицом вниз. Из-под его белоснежного халата выползала черная лужа крови.
Лариса вскрикнула и бросилась в спальню, к телефону.
Потом все замелькало. Стремительно, непоправимо, страшно. Милиция, адвокат, журналисты.
- Известно ли вам что-нибудь о поставках нефти из Чечни? – вопросы задавал хорошо вышколенный газетчик с понимающим взглядом и дежурной осторожностью не вляпаться в подробности больше положенного.
- Нет, муж не посвящал меня в свои дела, - Лариса и, правда, могла только догадываться о том, чем занимается Влад. Однажды попробовала спросить, но он запретил ей задавать вопросы, и она оставила его в покое.
- Знаете ли вы, что большая часть активов мужа переписана на ваше имя? Приходилось ли вам подписывать какие-то бумаги? – журналист, Максим Карцев, поначалу испытывавший к Ларисе неприязнь, вдруг понял, что та и не догадывается о том адском кратере вулкана а-ля бывший муж, на котором сидит своей симпатичной задницей. Он с удовольствием наблюдал за ней.
- Кажется… я не помню. Он оформил меня на своей фирме официально для трудового стажа. Но я никогда не вникала.
- Напрасно, даже малая часть вложений могли бы обеспечить вам безбедное существование, - искренне пытаясь ей помочь, добавил он.
- Оставьте меня в покое,  - Лариса вытерла скатившуюся по щеке слезу.
Последние пару лет что-то разладилось в их накатанной благополучной жизни. Записки с угрозами, телефонные звонки, ночные бодрствования мужа. Пугая привычную тишину и призраков, таившихся в темных углах большого дома, он включал музыку и шумно пил в гостиной всю ночь. Спать удавалось только днем.
Потом были похороны, подписание еще каких-то бумаг, в которые не было сил вчитываться. И навалившаяся тоска. Пару раз приходил представитель фирмы, предлагал свои услуги по покрытию долгов погибшего мужа. Оказывается у Влада, привыкшего сорить деньгами, были чудовищные долги. Потом возобновились звонки с угрозами и требованиями вернуть деньги, о местонахождении которых Лариса не имела представления. Она нервничала, и вообще перестала спать, вспоминая темную лужу, выплывающую из-под тела Влада. Как раз в это время заболели родители. Один к одному. Лариса позвонила представителю, подписала все бумаги, оставив себе немного наличных, собралась и уехала  в деревню, желая забыть обо всем.
Материал об убийстве известного в городе «нефтяника» верстался под неусыпными оками  главных: редактора и спонсора журнала. Макс догадывался, конечно, чьих рук это заказное убийство. И осторожничал, стараясь не отступать от протокола. И его неотступно преследовала мысль о странной жене убитого. Замкнутая, неразговорчивая, так не похожа она была на женщин её круга. «Малахольная какая-то!» - подумал тогда Макс. Он вел в журнале рубрику светская жизнь и активно осваивал неохваченные мужским вниманием семейные территории. И ему частенько приходилось общаться по роду своей службы с женами нефтяников.
Но эта краля выбивалась из общего ряда. Смекалистый пользователь давно придумал, как уложить её в постель, что сделать с активами её мужа, как уйти от кредиторов, как распорядиться наследством. Он тысячу раз прокручивал все это в мозгу. И ему досадно было, что она не ищет советов, не замечает знаков внимания и так пассивна. Он все порывался помочь ей, наставить на путь истинный, ухаживал даже. Но та вдруг слиняла куда-то, пустив коту под хвост все свои выгоды и прозрачные наметки ушлого стратега.
«Дура малахольная!» - думал он, и непрошеная теплота разливалась по телу от воспоминания об её тощей фигурке.
 Именно такой с детства представлялась ему мать, беззащитной, хрупкой, не сумевшей выжить после тяжелых родов. Той, которую требовалось защищать.
 С детства женщины были лишь случайными пикселями на его мониторе. Много разных. Зажатых простушек, скромниц, самостоятельных, активных, берущих инициативу в свои руки. И ни одной, которую он мог бы назвать своей. Почему? Да как-то не задумывался особо. Может, потребности не было. А может,  критериев, по которым следовало определить это, пока не нашел. Единственный человек, который мог бы подарить ему такое знание, оставил его, едва дав жизнь. Няньки, эпизодически появлявшиеся в его жизни, не в счет. Тот опыт безусловной любви, который человек приобретает в самый ранний период своей жизни, Макс получил от отца с его немудреной, немногословной философией.
Но где-то в глубине души, там, куда и сам редко хаживал, жило смутное ожидание той женщины, которую можно назвать своей и до щемящего самоотречения  хочется защищать от таких же пользователей, как ты сам.

***
Лето двинулось к окраинам. Весь день над крышами висела холодная водяная пыль. Рвался в поля посиневший от влаги ветер. И Василий, имея полное право на законный подогрев, притащился домой на рогах. Неловко размахнувшись, бросил фуражку на крючок в сенях. Но не попал. Та покатилась и шлепнулась прямо в лужу у порога.
- Ве-ерка, чо грязь такая?! – гаркнул он, поднял фуражку, недовольно смахнул  воду с донышка, и, не раздеваясь, ввалился в кухню. – Есть давай!
Заметив сидевшую за столом свояченицу, расплылся в фальшивой улыбке.
- О, у нас гости!
- Кости моешь? – меняя интонацию, он стащил с себя китель, расстегнул ремень, освобождая брюхо.
- Чо надо-то? - выдохнул сивушно прямо Ларисе в лицо.
Она отшатнулась. Вскочила, чтобы уйти. Взглянула на затравленно оглянувшуюся сестру.
Через всю щеку Веры ссадина. На голой руке огромный синяк. Лариса замерла, затем глянув через открытую дверь в комнату, где играли дети, снова присела.
Вспомнила, о чем просила сестра. Опустила глаза в чашку, придумывая слова, чтобы начать.
Тысячу раз вместе с Верой придумывали они способ избавления от присосавшегося паразита, с которым сестра давно развелась, но выпроводить из дому никак не могла. Ни уговоров, ни заклинаний, ни угроз Поленов не воспринимал.  Идти ему некуда. Старенькая мать жила в соседней деревне, но сына домой не звала. Потому как больше не имела силы против него, он теперь и сам подался во власть. Участковый, ни выгнать его, ни усмирить.
- Не зарывайся, Поленов! Тебе давно не место в этом доме! Слышишь? – сначала тихо, потом все громче и громче заговорила Лариса, наблюдая, как сестра метнулась закрыть дверь в детскую. - Убирайся из этого дома! Ты ей никто!  Вали отсюда! – заорала она.
Зверея от собственной смелости, вышла из-за стола и встала против него, тонкая, острая, как спица.
Участковый заморгал красными рыбьими глазами. На мгновение опешил, по-крысиному повел носом, оценивая опасность.
Ларка из города не в себе вернулась. Прикатила на иномарке с чемоданом дорогих шмоток и собачьей тоской в глазах. Видать, под завязку хлебнула из столичной молочной реки с кисельными берегами. Уговаривала сеструху, что ненадолго, помочь с больными родителям. А как померли,  так и осталась. Недавно только съехала из родительского дома. Устроилась в сельсовете, комнату ей дали в общаге, но все ходит, высматривает, сучка.
Он прищурился было, чтоб цыкнуть, но передумал,  погасил злобу и обозначил на лице раскаяние.
- Да, ладно ты. Каюсь, перебрал. Сами разберемся. Не мешай только, - Василий шагнул к жене,  обнял и с кроткой улыбкой, комичной на его испитой физиономии, положил голову ей на плечо. Вера замерла, не решаясь оттолкнуть его.
Лариса ни слова не говоря, вышла вон.

***
- Семья - это добровольный союз любящих людей. И прежде чем зарегистрировать ваш брак я обязана спросить вас, является ли ваше желание стать мужем и женой искренним, свободным и хорошо обдуманным, - она внимательно посмотрела на невесту, готовясь спросить о самом главном. Но не успела.
- Лара! Верка своего порезала! –  распахнув обе створки двери, в зал влетела соседка. – Её в район увозят, беги скорей.
Лариса  побледнела. Остановила церемонию. Стащила с себя алую  в золоте ленту, передала подушечку с кольцами директору клуба  и бросилась домой.
Но и тут не успела. Милицейская пятерка, кутаясь в густую пыль, скрылась за поворотом. Лариса шагнула за ней, бессильно махнула рукой вослед. 
Она была старше Веры на восемь лет и с детства чувствовала за неё ответственность. Даже когда уехала в город, поступила в университет и вышла  замуж, все опекала. Звонила, слала переводы, привозила дорогие подарки. Ни мать с отцом, ни Вера особо не интересовались, откуда деньги. Повезло, значит, удачно замуж вышла. Что ту непонятного. Потом вдруг Лариса надолго пропала. За это время Вера успела залететь и замуж выйти. И двойняшек родить. И развестись - бабьего лиха хлебнуть за таким мужем долго ли. Но когда сестра вдруг явилась домой всерьез и надолго,  все насторожились. Особенно Поленов…
Он как никто помнил умную, острую на язык одноклассницу. Сам был туповат, под стать своей фамилии, учебой не напрягался, зато девок портил лет с двенадцати. Да и Лариску хотел с тех самых пор. Только она так и не дала. После армии без экзаменов Поленов двинул в школу милиции и стал активно брить лбы и размахивать дубинкой, приобретя славу падкого на халяву  и водку, но совершенно бесполезного участкового. Его сторонились из-за въедливости и склочности характера. И дружно сочувствовали Вере.             
Дрожащими пальцами Лариса набрала номер сестры. Услышала, как телефон звякнул в доме. «Что же ты», - с досадой подумала она,  зябко передернула плечами, бросилась внутрь. Беспорядок и тишина резанули недавним воспоминанием. Вот и случай представился, чтобы вещички поленовские вывезти. Лариса взяла деньги, припрятанные на черный день за иконкой, наскоро увязала его одежки, швырнула их в багажник. По пути заехала в садик.
Кузьминична, дежурившая в группе, встретила Ларису печальными, все понимающими глазами.
- Знаю, знаю, оставлю, - не давая Ларисе и рта раскрыть, сказала нянечка. Она была в курсе, часто оставляла детишек в садике ночевать, особенно, когда Поленов был в запое.
- Варвара Кузьминична, я завтра заберу, - Лариса махнула ей рукой и побежала к машине. До райцентра доехала словно наощупь. 
- Суши сухари, кума, - насмешливо посоветовал  дежуривший в  КПЗ муж школьной подруги.  – За дело сам Дятел взялся, а он с Василием в корешах.  Хотя,  может, и отпустят утром, фиг их разберет. Привезла чо?
Лариса достала пачку перетянутых резинкой долларов. Остатки прошлой роскоши.
Выхватила оттуда купюру и протянула дежурному.
- Даю полчаса, - пустил строгача кум. – Жди тут, сейчас приведу.
Вера медленно вошла в кабинет. Лицо её ничего не выражало, будто остановилось  на одной эмоции. Но, когда она подняла голову, в глазах вспыхнула сумасшедшинка. Лариса вздрогнула.
- Что ты наделала, Вер? – она обняла сестру.
Та будто отпустила внутри пружинку. Заплакала.
- Мальчишек возьми.  Что будет теперь?
Они посидели немного, обнявшись. Лариса пробовала остановить раскачивающийся внутри маятник.
- Все будет хорошо.
Вера отстранилась.
- Ничего и никогда уже не будет хорошо, Лариса. Никогда.
Опустила голову. Пошла к двери и обернулась:
- Мальчишек не бросай. И… прости.
Когда Веру увели, Лариса попросила кума устроить встречу с Дятловым. Прождала до вечера в узком коридоре участка, вздрагивая и оборачиваясь на каждый звук.
Дятел вполне соответствовал своему  погонялу, сухой, поджарый мужик с длинным носом и острыми глазами. Землистый оттенок кожи придавал его лицу болезненное и одновременно желчное выражение. «Не возьмет», - отчего-то подумалось Ларисе.
Но тот охотно взял. Тут же при ней пересчитал толстую пачку купюр и поднял глаза, прикидывая. «Дура, не мне надо было, - подумал он, догадавшись, что баба от отчаяния выложила все, что имела. – Да, ладно. Тачку продаст». Он глянул в окно на припаркованную у  крыльца «Тойоту».
- Завтра с утреца,  сейчас не могу, - просипел прокуренным голосом. И, почти выталкивая её за дверь, ласково добавил. – Поезжайте домой, не ждите тут, я дежурю  ночью,  завтра сам на первую электичку посажу.
Лариса недоверчиво посмотрела на милиционера. Поверить? А что остается?
Она вышла на улицу и удивилась быстро сгустившейся темноте. Машинально села за руль и поехала домой. Но в дом войти не смогла, вернулась на станцию, не умея справиться с волнением, бродила всю ночь вдоль перрона, вспоминала известные молитвы, смотрела на небо и зачем-то покачивала в лунной лодке свою хлипкую надежду: «Отпустят. Вернется первой электричкой».
***
-  Помоги мне,  - она тормознула у детского сада. И вышла из машины. -  Я сейчас вернусь.
Откуда ей было знать, что это «помоги», как сигнальная кнопка неизменно включает в его сознании давнюю, вбитую отцом истину: «Когда тебя просят, помоги обязательно!»
Через несколько минут она показалась с двумя детьми. Близнецы, щекастые и востроглазые, с радостью кинулись к машине.
Макс любил детей. В сущности, он и сам был еще ребенком, тоскующим по материнской ласке.
- Тетя Лариса, а где мама?
- Она уехала в город.  Я ждала её на станции, но она решила еще немного задержаться.
- Зачем?
- Может быть она хочет купить вам подарков, - не нашла иного ответа Лариса.
- Как тебя зовут? – переключая внимание на незнакомого дядю, спросил один из пареньков и дернул Макса за рукав.  Лариса  повернула голову и прислушалась.
- Максим? А тебя?
- И меня Максим! Как это? – удивленный малыш хлопнул себя ладошками по щекам.
- Так бывает, брат. А его? – спросил он о втором.
- Его Серега, - ответил за брата Максим младший. - Он не любит болтать.
Вот и подружились. Когда подъехали к дому, и вопросов не возникло, стоит ли заходить. Разговаривали с детьми о пустяках. Не углубляясь. Потом уложили  их спать и уселись в комнате, дожидаясь, когда те затихнут.
- Мою сестру арестовали. Её муж, отец мальчишек – наш участковый. Не знаю, что между ними произошло. Она ранила его. Сейчас он в больнице.  И обязательно её посадит, давно хотел дом к рукам прибрать.  Я боюсь одна, - она опустила голову, пряча слезы.
У Макса перехватило дыхание.
- Вы простите меня, что впутала вас, это от отчаяния. Не знаю, что на меня нашло.  А вы как в наши края?
- Мы опять на вы? Я вспомнил, откуда тебя знаю, - Макс встал, прошелся по кухне. Присел и дотронулся до её руки. – Ты жена того бизнесмена, нашумевшее убийство которого подробно освещалось в нашем журнале.  Ты меня  не помнишь?
Лариса вздрогнула. Отдернула руку, будто обожглась о воспоминание. Ей вдруг показалось, что он один из тех, кто хочет вернуть её в прошлое.
- Нет, не то, не бойся, - поспешил он. – Я рад, что ты уехала тогда. Там такое заварилось. Я думал о тебе. Здорово, что нашел.
Он улыбнулся, подошел к ней сзади, положил руки на тоненькие плечи и вдруг ясно ощутил, как внутри что-то щелкнуло.  Система перезагрузилась.
- Все будет хорошо,- сказал он и незаметно наклонился к её макушке, вдыхая запах волос.
- Думаешь? – осторожно спросила Лариса, инстинктивно прижимаясь щекой к его руке.
- Знаю…

***
Утром он попросил у Ларисы ключи от машины и, ничего не говоря, отправился в город.  Вернулся веселый. На вопросительный взгляд ответил улыбкой.
- Ну что?
- Все хорошо. Даже отлично! Потом.
Начал рассказывать о пчелах. О своей статье. И балагурил, балагурил. Возился с малышами. Затем посадил всех в машину и повез на пасеку, в лес. Ребятишки носились по огромной залитой прощальным солнцем поляне, собирали цветы, визжали от восторга. Максим беседовал с лесником и украдкой посматривал на сидевшую в траве Ларису. Она плела венок и задумчиво смотрела  вдаль.
- Ну что? – спросила она еще раз.
- Все нормально. Потом расскажу.
Ему нравилось держать её в напряжении, смотреть на неё, ловить её взгляд. Перезагрузившийся  процессор вдруг окрасил все вокруг в новые оттенки,  и Макс с удовольствием изучал уникальные параметры, о которых раньше и не подозревал. Он был в ударе. Шутил, дурачился, и даже тревожный взгляд Ларисы не могу вывести его из этого приятного сумасшествия.
Набегавшись за день, дети быстро уснули. А взрослые  сели пить чай с медом все на той же кухне. Янтарными бусинами падал он с золотых кубиков, на которые Лариса разрезала подаренные пасечником соты. И ни о чем плохом не хотелось думать.
И все же спросила:
- Ну что? Ты обещал рассказать.
- Ларису отпустят через пару дней.  Отсидит в административном порядке. Поленов жив-здоров и даже не поврежден ни разу. Палец ножом порезал. А жаль. Зато на теле твоей сестры обнаружены многочисленные следы побоев. И она уже написала заявление о возбуждении уголовного дела по факту избиений. Так что сядет скорей всего сам «пострадавший». Но если даже не сядет, то в вашей жизни больше не нарисуется. Об этом я позабочусь. А, вообще корочка столичного журналиста – полезная вещь. Сколько ты дала Дятлову?
- Тысяч десять или восемь. Я не помню. Никогда не умела считать деньги.
- Вернет. Я ему уже намекнул, что бумажки меченные. Он, кажется, повелся. Не дрейфь, прорвемся, - он улыбнулся и с удовольствием почувствовал те неуловимые преимущества своей системы, которые раньше были ему незнакомы, а теперь так явственно обозначились после перезагрузки.