1
Праздники в нашем доме любили все. Особенно любимыми были дни рождения. Мама умела создать удивительно теплую атмосферу торжества. Подарки готовились заранее, задолго. Их должно было быть непременно много, не обязательно дорогих, часто просто пустяшных. Но это должны были быть непременно сюрпризы, со смыслом, или просто нужные и давно желанные вещи.
Для детских праздников покупалось заранее много сюрпризов-сувениров, которые дарились гостям за выступления в импровизированном концерте или в качестве приза за ловкость, а может быть как поощрительный приз за то, что опростоволосился и не сумел стать первым в игре.
На стол обязательно готовилось много сладостей и разнообразной снеди, причем все мама стряпала сама. Покупные торты у нас не жаловали. Пирогов мама не умела стряпать, а вот по разным печеньям, пирожным и тортам она была мастер! Папа привозил из командировок разные дорогие конфеты и восточные сладости, и это был настоящий пир!
Мои друзья, даже уже в подростковом возрасте, ждали всегда моего дня рождения с нетерпением, почти также, как и я сама.
День моего шестнадцатилетия был единственным грустным праздником в моей жизни. Воспоминания о нем я всегда глубоко прятала от самой себя.
Незадолго до этого я поссорилась со своим любимым. Впрочем, нет, это была не ссора. Просто мне дали понять, что мы разные люди, что никакой любви между нами нет, что дальше наши жизненные пути пойдут врозь. Я никак не хотела с этим смириться. Я не верила. Такого не может быть! Зачем тогда были поцелуи тайком? Зачем были страстные объяснения и планы на будущее? Вся моя жизнь последний год состояла из встреч и расставаний. Я не помню тот год в школе, не помню никаких событий кроме его рук, глаз, губ, кроме наших поездок с ночевками в палатках, кроме его смешных песен под гитару…
Конечно, я пригласила его тоже, как и всех моих друзей из нашей общей компании. Я старалась забыть, что вот уже не одну неделю он не приходит к нам во двор, он не смотрит в мою сторону, не звонит. У него другая компания, как сказали мне ребята… Я не верила.
Приходили гости один за другим, а его все не было. Я старалась не подать виду, как мне плохо, улыбалась друзьям, рассаживала всех за столом, старалась быть веселой именинницей. Звонок в дверь посреди праздника раздался неожиданно громко. Я кинулась к дверям. Наконец-то!
Он пришел с огромным желтым плюшевым медведем, страшным и несимпатичным, громко рычащим, если его перевернуть вверх ногами… Он пришел со своими новыми друзьями, которых я вовсе не знала. И это было как пощечина. Мой праздник был испорчен бесповоротно. Я улыбалась и что-то лепетала. Приглашала в дом. Впервые в жизни я была неискренна. Я была просто ошеломлена, опрокинута, смята. Не помню, что было дальше. Кто-то смеялся, танцевал, веселился. Я совсем не помню ничего.
Когда все ушли, оглушительно тихо стало дома. Желтое чудовище стояло в углу и глядело на меня бусинками-глазками. Он ни в чем не был виноват, этот мишка. Наверное, поэтому я не смогла его выкинуть. Он долгие годы жил у нас, даже когда я уехала из отчего дома, он остался там и ждал меня. Каждый мой приезд он встречал меня, рычал и пугал моего маленького сына. Пылился и снова ждал моего нового приезда. Давным-давно мы выяснили все отношения с моим любимым. Но он так и не узнал, что тот нелюбимый желтый чудик долго-долго напоминал мне мое шестнадцатилетие. Он был тем самым напоминанием, что в 16 лет пора становиться взрослой, снимать розовые очки и понимать, что мир населен не только добрыми и красивыми людьми. Спасибо тебе, золотистое чудо.
2
Я не знаю, зачем я это сделала…
Это случилось тогда, когда мама умирала, а мы все видели и понимали, что она угасает… Непостижимо рано, необъяснимо быстро. Она сгорела в два месяца. Не дав нам опомниться, осознать происходящее, приготовиться хотя бы мысленно. Ей было всего 60. Только-только родилась долгожданная внучка, моя Машенька, которую она вымолила у небес. Она сама мне так и сказала «Я вымолила внучку у Бога», хотя много лет она считала себя непримиримой атеисткой.
Я пришла домой после ночного дежурства у мамы. Было такое ощущение, что все внутри меня умерло, онемело, я не чувствовала ничего. И вдруг я лихорадочно стала искать мои старые юношеские тетрадки, которые оставила дома, уезжая после института, выйдя замуж. Они хранились дома уже много лет. И вдруг именно сейчас я поняла, что если не станет мамы, хранительницы моих архивов, то кто-нибудь чужой сможет найти их, прочитать, не понять, посмеяться или выбросить. Я в каком-то лихорадочном бреду схватила старую кастрюлю, спички и в ванной комнате (почему в ванной???) устроила сжигание рукописей. Это было ужасно… Пламя взвивалось высоко, коптя потолок ванной, обжигая мое лицо и руки. Раскаленная кастрюля грозила прожечь линолеум на полу, а я в каком-то исступлении рвала и бросала в пламя все новые и новые тетрадки, исписанные моим смешным детским почерком. Это были первые пробы пера. Юношеские рассказы. И даже неоконченная повесть. И только когда я поняла, что могу просто спалить весь дом, я залила огонь водой из душа.
Сидя над этим нелепым пожарищем, в слезах, я вдруг подумала, а зачем я это сделала? Я же могла просто забрать с собой все свои записи, полудневниковые, искренние как первый снег, трогательные как пальчики у новорожденного… Я могла просто увезти это с собой в свой новый дом… Пусть бы потом когда-нибудь мои подросшие дети почитали и проникли в мой мир. Зачем я это сделала??? Наверное кто-то, сидящий глубоко во мне, решил, что раз не будет мамы, то вместе с этим умрет что-то важное, та часть меня, которая принадлежала ей.
Через несколько дней мамы не стало. В тридцать лет, уже имея двоих детей, я, наконец, стала взрослой.