Покрасневшие от холода пальцы не согревались в карманах; она шла, прижимая руки к груди, иногда дышала на пальцы, чтобы хоть немного согреться. Ветер был таким пронизывающим, настойчивым, он сквозил в рукавах, старался попасть под воротник. Играл с ней в свои злые игры: хотел заморозить ее совсем, кидал колкие искрящиеся снежинки в лицо целыми охапками. Ветер свистел, выл, сёк и мучил её так, что ей было трудно дышать, она жадно глотала полной грудью морозный воздух вместе со снежинками, обжигала легкие ледяными потоками, закрывала глаза.
Сил двигаться дальше не было совсем; она просто переставляла ноги, чтобы не замерзнуть. Бессмысленность этих шагов не понимала и, проваливаясь в сугробы, упорно преодолевала метр за метром. Но она не знала, что уже давно сбилась с пути и шла совсем в другом направлении.
Мысли тягучей волной накрывали ее: казалось, что до жилья совсем немного, скоро кончится лес, будет тепло. Еще она видела свет, приветливые и заботливые лица вокруг, слышала тревожные расспросы, тихое завывание метели за окном, уютное потрескивание дров, ощущала пряный запах чая с травами. Все было таким добрым, ласковым и полным участия. Не было сумрачного леса, безразличных отблесков самонадеянной луны, пугающих звуков, хлопьев снега – всё оставило ее, растаяло. Своим спутанным сознанием она принимала игру лунного луча на заиндевелых ветках за свет далеких окошек. Немного воспрянув духом, из последних сил устремлялась к нему, и… путалась еще больше.
Ночной лес жил своей тихой, размеренной жизнью и не был рад гостье. Он кидал ей под ноги занесенные поваленные деревья, зарывал лицом в снег, обдирал руки в кровь, пугал голосами ночных зверей. Где-то совсем близко зловеще ухал филин, ей мерещились зеленые волчьи глаза. Днем лес отступал, давая короткую передышку и пару часов бесцветного сна, но с наступлением темноты снова начинал свою молчаливую войну. И вот на пятый день лес, словно понимая, что соперница ему досталась стойкая, решил использовать самое надежное средство. Метель... Долгую, сильную и очень холодную.
Она впервые подумала, что, возможно, идет не той дорогой. Точнее, дорог не было в этом лесу никаких, дорогу к жилью рисовала лишь она сама в своем воображении. Но по ее расчетам она должна была выйти к людям еще до наступления темноты. А сейчас почти полночь, и никаких следов человека. Она остановилась отдышаться и оглядеться. Необозримое белое безмолвие. Причудливые очертания огромных еловых лап под снегом, голые стволы деревьев в инее и бесконечные столбы кружащихся снежинок. Они то стелились поземкой, то рвались вверх, больно и холодно скользя по ее щекам, вились тонкими струйками, наползали, окутывали, обступали, потом на секунды отступали, чтобы снова завертеться возле нее. Она растерялась, и, потеряв равновесие, упала навзничь.
И вдруг метель стихла. Стало так тихо, что она слышала свое дыхание, под ее слабыми выдохами снег таял и тепловатыми каплями медленно стекал по щекам. Было так нежно, хорошо и покойно. Как уютно просто лежать вот так. Немного отдохнуть… Помечтать о чем-нибудь приятном и согревающем. В памяти всплыли слова: «За окном метель куражится, Словно ведьма на метле. Мы живем, или нам кажется, Что живем мы на земле? Спят, объяты летаргиею Ветви голые в снегу…» Беззвучно одними губами она прошептала: «…или нам кажется…»
Сама того не замечая, она засыпала…
«…»
Улыбка не сходила с ее губ, она улыбалась сегодня всем и всему, все ее радовало, удивляло, очаровывало. Она смеялась, веселилась, шутила, танцевала. С легкой беззаботностью она скользила по паркету, слегка касаясь ЕГО руки, смотрела в ЕГО глаза и улыбалась, улыбалась. Улыбалась ЕМУ, улыбалась в ответ каждой улыбке, эмоции переполняли ее через край, на этом балу точно не было никого счастливей нее.
Хрустальный звон фужеров, тосты в ее честь, за ее здоровье, за любовь и благополучие; щеки ее раскраснелись от удовольствия и шампанского; восторгом искрились ее серые глаза, в них отражались огни тысяч свечей, блеск бриллиантов на изящных шейках ее подруг, сияли чуть кокетливые, но в рамках приличия, улыбки. Все это сливалось в одну вдохновенную симфонию, окрылявшую ее. Этот волшебный вечер будет, должен длиться бесконечно!
Иногда от полноты чувств ей хотелось закрыть на секунду глаза и утонуть в окружавшем великолепии. Хотелось, чтобы улыбки не кончались, красивые мелодии лились без перерыва, закованное в хрусталь шампанское продолжало искриться. Продолжая танцевать, она мельком увидела улыбку матери. Мама сидела рядом с отцом и тоже улыбалась. Улыбалась ей, радовалась за нее, гордилась ею, восхищалась. Она улыбнулась матери, и счастье окутало ее полностью.
Аккорды понемногу затихали, и ОН, не отпуская ее руки, склонился к ней и прошептал: «Еще вальс…».
Она обрадовалась и смутилась одновременно. Вальс она еще не танцевала, но отказать ЕМУ она не могла. Взглядом она нашла мать, глазами объяснила ей все. Та лишь улыбнулась, давая согласие и благословляя.
Они стояли в самом центре огромного роскошного зала. ОН видел ее замешательство, и сразу всё понял. Она вопросительно и с надеждой смотрела на НЕГО, смущенно улыбаясь. ОН уверенно взял ее руку в свою, и улыбнулся в ответ.. ЕГО горячий шепот «ты прекрасна» слился с первыми звуками вальса.
Плавная чарующая мелодия увлекла их за собой. На ее глазах выступили слезы от упоительного ощущения счастья. Ей, имениннице, сегодня можно все! Можно быть счастливой, любимой, можно самой красивой, можно скользить розовой бабочкой под трогательную мелодию колдовского вальса. Она отдавалась этому чувству всем сердцем, впитывала его всей душой, растворялась без остатка…
«…»
Забытье кончилось. Звуки вальса растворились в пугающей синеве зимнего леса. Выла метель. Она поняла, что проснулась, но не в силах была шевельнуться. Все тело онемело, холод легкой дрожью прошел по ней, вся кровь будто ушла, она лежала, прислушиваясь к собственным ощущениям. Короткий сон облегчения не принес, руки, красные до синевы не шевелились. Она подышала на пальцы, но даже не почувствовала тепла. Сколько времени проспала, она не знала, вокруг была лишь бескрайняя ночь. Какое-то время она лежала неподвижно, потом, утопая в сугробе по плечи, попыталась встать, опираясь на руки. Ничего не получалось, тело отказывалось слушаться ее. Череда неловких, вымученных движений, прежде чем она поняла, что ноги обморожены. Она их не чувствовала. Но боли не было.
«…Надо как-то идти дальше… я же могу замерзнуть совсем.. или насовсем?» - как-то вяло промелькнуло у нее в голове, - надо встать…». Одно резкое движение и вложенное в него все стремление выжить, все оставшиеся силы, воля, надежда. Тяжело завертевшись на месте, она упала, не устояв, боль прошла током от самых ступней до бедер. На глазах навернулись слезы, тут же превратившись в льдинки.
Она лежала в глубоком, удивительно мягком сугробе и смотрела в скованное морозом звездное небо. Белые верхушки деревьев местами смыкались, показывая только небольшие кусочки черной мерцающей красоты. Ей было так мягко, так уютно, снег укрывал от порывов пурги. «…Почти как одеяло… только без цветной вышивки…» Холодные лунные лучи струились между белоснежными ветками, отражались серебристым светом. Застывшая красота настолько очаровала ее, что она слабо улыбнулась.
Отчетливая, несмотря на вьюгу, мелодия скрипки донеслась откуда-то со стороны. Она повернула голову на звук, пытаясь понять, откуда эта мелодия. Стихала метель, ветер становился тише, и снег, плавно кружась, падал на землю.
Искрящиеся в лунном свете снежинки были так величественны в своих четких размеренных движениях, что она любовалась ими, улыбалась, полностью завороженная. «…вальс… вальс…»
И она увидела ЕГО улыбку, ЕГО добрый, полный любви взгляд, и ЕГО руку, приглашающую ее на вальс. Она растерялась… Смотрела в ЕГО глаза, молила беззвучно: «Я не могу… Ты же видишь… Мне больно…» ОН лишь улыбался и не опускал руку, «…милая… это твой вальс… ты прекрасна…» Хоровод кристальных снежинок вокруг НЕГО, обволакивающая мелодия, зовущая и манящая, ЕГО теплый взгляд, ЕГО ладонь. Она не могла отказать. Она бесконечно верила ЕМУ, но ей казалось, что она не сможет.
«…ты прекрасна… иди ко мне… подари мне этот вальс…»
«…я… с радостью… но не смогу… не получится…»
«…ты изумительно танцуешь… не говори глупостей… Послушай, какая чудесная музыка! Посмотри – все любуются только тобой!»
ЕГО голос придавал ей сил, и она посмотрела вокруг. Встретила нежные, любящие глаза матери. Гордой за нее, восхищающейся ею.
Она слегка смущенным и неуверенным движением поправила платье и подошла к НЕМУ. Вложила руку в ЕГО ладонь, замерла, вливаясь в ритм, на секунду закрыла глаза. А когда открыла, то уже легко скользила под чудные звуки. Это было так упоительно, так невыразимо красиво – здесь, среди мохнатых заснеженных еловых лап, в сиянии лунных лучей, в вихре снежинок, порхать невесомой розовой бабочкой. Мельком она встречалась взглядом с мамой, подругами, старшей сестрой, с кем-то еще, все улыбались ей, восхищались ее молодостью, ее грацией и изяществом. Этот незабываемый вечер принадлежал ей полностью. Она дарила улыбки, тонула в сверкании снежных хлопьев, в ЕГО глазах, в потоках лунного серебра, такая беззаботная, красивая. Счастливая… Любимая… Обворожительная…
Все это сливалось в одну вдохновенную симфонию, окрылявшую ее. Этот волшебный вечер будет, должен длиться бесконечно!
Иногда от полноты чувств ей хотелось закрыть на секунду глаза и утонуть в окружавшем великолепии. Хотелось, чтобы улыбки не кончались, красивые мелодии лились без перерыва, закованное в хрусталь шампанское продолжало искриться.
Хотелось остаться в этом незабываемом мгновении навсегда, раствориться без остатка, околдоваться вальсом, наслаждаться и улыбаться, ни о чем не думать, просто скользить, увлекаемая ЕГО рукой.
Еще раз она встретилась взглядом с матерью. Улыбаясь, мать говорила: «Милая, пора…» Она заглянула в ЕГО глаза – «…ты прекрасна, прекрасна… прекрасна…»
Как ослепительно сверкают снежинки в первых лучах утреннего солнца!
Как трогательно и светло замирают «Звуки весеннего вальса»!
И ей остается сияние…
Вечное сияние…
01.07.11