Я поднимаю Веселый Роджер! Татьяна Шушкевич

 
                Я поднимаю «Веселый Роджер»!


 Над крышей дома развевался на осеннем ветру государственный флаг. Под флагом, обгрызая свежеструганный шест, весело стриг ушами маленький кролик.
Опять сбежал!

    Я поймала его и отнесла в вольер. Неймется этим ушастым. Весной их было всего шесть штук. Их привез сын. Я не хотела заниматься кролиководством. Но рост моего ребенка – метр восемьдесят шесть. Сколько нужно белка, чтобы поддерживать во здравии такой организм? Иван сколотил клетки, рассадил зверьков и дело пошло. Проблему содержания молодняка сын решил просто: отгородил крепкими досками часть сарая, уложил вдоль стен плоский шифер, чтобы не подкапывались, и выпустил всех. Ошалевшие после тесных клеток зверьки первое время ходили на ушах. Потом они обнаружили, что окружающий мир состоит не только из загородки и сарая.

     Ничуть они не пугливые, эти зайчишки. Во дворе их клюют куры, гоняют собаки, сверху нападают живущие в скалах пернатые хищники. Но они все равно удирают. Я уже замучилась ловить их, сажать на место и забивать щели, через которые они просачиваются. Их и в самом деле следует держать только в клетках. Но где их столько взять?.. Молодняк я уже и сосчитать не могу. Когда я захожу их кормить, они устраивают вокруг оголтелый хоровод. Хорошо, что – травоядные…

     В мои утренние разборки с миром животных вдруг ворвался чужеродный звук. Я выглянула. У ворот тормознул милицейский «УАЗик». Из него выбрались двое, один из которых – мой сосед. Что им здесь понадобилось в такую рань?

- Где Иван? – спросил здоровенный мент.

- Не знаю, - на всякий случай ответила я. – Он здесь живет эпизодически.

- А где он может быть?

- А спросил бы ты что-нибудь полегче!

И тут он увидел флаг.

- А это еще сто такое? – недоуменно уставился он.

- Флаг державы, - пояснила я.

- Где вы его взяли? – рявкнул мент.

- Сшила, - в тон ответила я.

Он недоверчиво протопал по двору и задрал голову. Судя по выражению лица, он немедленно сорвал бы флаг, но тот висел высоко.

- В чем, собственно, дело? – натурально возмутилась я. – Мы тоже граждане этой страны. И патриоты. Имеем право.

     Не из-за флага же он, в самом деле, сюда приехал. Не тридцать седьмой на дворе. И даже не семидесятый.
Мне всегда было трудно общаться с милицией. Я верю всему, что мне говорят, пока лично не убеждаюсь, что меня взяли за рубль двадцать. А они только и делают, что берут на крючок. Поэтому я взяла за правило разговаривать с ними в неопределенной форме.
Но что здесь делает сосед? И вид у него какой-то виноватый… Мало-помалу я вытянула из них правду.

    В прошлый свой приезд моим деткам не хватило бензина. Они заехали на пасеку к соседу. Того не оказалось дома, и они слили несколько литров с его «Газика». Хорош сосед! Мог бы сказать мне, я бы заплатила. А теперь заведут уголовное дело. Сколько литров сожгут, чтобы это дело состряпать? Один приезд сюда, по здешней дороге… Прямо анекдот черного юмора. Но эти дебилы! Менты и так гоняют их, как зайцев, а они еще подставляются.

- А это что такое? – в глазах мента замелькал живой интерес. Я обернулась. Маленький кролик вылез и прибежал на мой голос. Я поймала его.

- Заяц! – мрачно ответила я. – Явился из леса, чтобы пожить в клетке.

    Милиционер протянул руку, чтобы взять его за уши, но я не позволила. У этих мелких хрупкие косточки – при неосторожном движении они ломаются, и зверьки погибают от боли…

- А пожил бы я здесь… - мечтательно сказал «страж порядка», оглядывая урочище. – Хотя бы недельку…

     Понимаю. И сочувствую. Но ничем не могу тебе помочь. У нас разные задачи. Задача-то, может, и одна: чтобы эти оголтелые придурки вели себя адекватно. Но решаем мы ее все же по-разному.

     В прошлый свой заезд мой сынок и компания прибыли на фазенду поработать. Работа здесь никогда не кончается, и я перекладываю на них все, что самой мне делать уже трудновато. У них есть мотоцикл, грузоподъемности которого я не перестаю удивляться. Впрочем, дело не в мотоцикле, а в энтузиазме этих «деток». Для начала они притащили из леса десятиметровый шест, обстрогали его и водрузили над урочищем этот самый флаг. Где они его взяли – история умалчивает. Они уважают Президента и желают, чтобы он оставался на своем посту бессрочно, а флаг будет символизировать их политические взгляды. С чувством выполненного гражданского долга они стаскали и уложили сено и теперь разбирались с дровами: Иван пилил, Вовчик колол, а маленький шустрый Монтана укладывал поленья в коляску, хотя до поленницы – два шага. Проще стаскать вручную. Но – не царское это дело!
Не завидую я их мотоциклу. Они обращаются с ним, как с живым существом, к которому предъявляются завышенные требования. Сами они при случае могут накосячить, но чтобы мотоцикл – ни-ни!

    После обеда Вовчик ушел топить баню. Иван оседлал мотоцикл и уехал за девчонками. Их две. Одна из них, по непроверенным данным, предназначается в снохи мне. Другая – девушка Вовчика.
    Самого Вовчика я знаю недавно. Ростом чуть ниже Ивана, прилично одет и вежлив. Из-за несколько землистого цвета его лица я предположила, что он вырос в детдоме, и не ошиблась. Его подтянутость и деловитость в любой обстановке тоже наводят на кое-какие предположения. Слава Богу, за его плечами оказалась только одна «ходка», и недолгосрочная.
 
    С его девушкой я познакомилась два года назад, когда мы копали картошку у моих состоятельных соседей. Хорошенькая Иринка поразила меня тем, что среди этой изрядно пачкающей работы ухитрялась оставаться чистой и свежей, будто только что сошла с подиума. Хотя работала – как заправский мужик. И материлась при этом, как заправский сапожник. Это так не вязалось с ее ангельской внешностью, что у меня закладывало уши. Хотя, контрасты всегда притягивали меня. Мы разговорились. Оказалось, она тоже выросла в детдоме, потому что мать на инвалидности. Сейчас живет у матери, и у нее уже есть маленький сын, которого нужно кормить.
Моя предполагаемая сноха – ее подружка. У нее тоже есть ребенок. Обоих детей сейчас госпитализировали. Не потому, что они больны, а по настоянию комиссии по делам несовершеннолетних.

     Это рассказал мне Монтана. Мы с ним готовили плов. Оставив полученную информацию без комментариев, я перевела разговор на другое.

- Объясни мне, наконец, почему ты «Монтана»?

Его печальные глаза ненадолго оживляются.

- Один раз заработал хорошие бабки. Оделся. Джинсы «Монтана», часы и рубашка тоже. С тех пор и пошло…

    Его отец – узбек. Не знаю, знаком ли он со своим отцом, но он по-восточному почтителен к старшим и мастерски готовит плов. Я тоже умею готовить так, что никто не обижается, но я не могу, как он, виртуозно оперировать кастрюльками и сковородками. А лук он режет совсем прозрачными полукольцами со скоростью света. Только нож мелькает!
Время от времени он отрывается от работы и оглядывается на портрет юной индианки из глянцевого журнала. Еще прошлой весной его вырезал и прикрепил к стене Иван. От жемчужной улыбки, лукавого взгляда и блеска украшений веет экзотикой дальних стран и теплых южных морей.

- Красивая девушка! – вздыхает Монтана.

За его спиной – три «ходки». И я не понимаю, что мог сделать этот коммуникабельный паренек с печальными глазами, способный снять и отдать любому последнюю рубашку. Я ни о чем не спрашиваю. Просто вижу, что он не уголовник.
К вечеру прибыли Иван с девчонками. Пока они ходили в баню, ели и пили пиво, я разглядывала свою возможную сноху. Она кумандинка. Застенчивая, несколько жеманная, но в блеске раскосых глаз – та же экзотика южных морей…
Уехали они заполночь. Мои доводы, что по урочищу можно ездить только днем и на трезвую голову, успеха не имели. Утром их ждали дела. Когда все стихло, мне только и виделись размытая дорога над обрывом и где-то внизу – быстро несущая темную воду холодная река…

     Все валилось из рук. Злость давно прошла, и страх сменился напряженным ожиданием. Сердце подпрыгнуло, когда в сумерках послышался звук мотора. Глюк? Нет, точно едут! Едут невредимые, да еще и с песенкой. Перекрывая гул ревущего на подъеме «Урала», они вольготно распевают:
«У нас дома – детей мал-мала,
Да и просто хотелось пожить…»

     Всю неделю они заливали какой-то фундамент, а теперь простывшие, затаренные, с блестящими от ветра глазами явились сюда. В глубине коляски – Иринкин сын, которого просто выкрали из больницы.
Ничуть он не болен, этот мелкий. Несмотря на запреты матери, мигом рассортировал все коробки и пакеты, извлекая то, что, по его мнению, пригодится ему.

     После бани парни обрядились в тельняшки – просто для тепла. Но из-за мельтешения этих тельняшек кухня стала похожа на несущийся по волнам корабль, в трюме которого еще неясная зреет смута.
Я сижу в углу дивана со штрафным стаканом портвейна. Ко мне пристает ребенок. Он требует, чтобы ему подарили двух кроликов. Маленьких. Он их будет кормить. Они подрастут и размножатся.

- Где ты их держать будешь? – вопрошаю я. – У тебя же нет ни клеток, ни сарая!

- В туалете! – нашелся мальчик. – Я закрою дырку и настелю сена. А пока они подрастут, отец построит сарай!

Ого! Я многозначительно посмотрела на Вовчика, он так же многозначительно улыбнулся.

- Еще по одной, и мама начнет читать стихи…

Держи карман шире! Ни одного стихотворения больше за этот скулеж! Еще по одной, и вы построитесь и получите по полной программе за мою истерзанную страхом и ожиданием душу!

     …Вовка с Иринкой уже целуются за кругом света от лампы. Мелкий уютно дрыхнет у них на коленях. Даже во сне он держится ручонками за тельняшку новообразованного папы. Это уже семья.

- Горько!

Ветер хлестанул и выбил форточку. Со звоном стекла ворвалась тугая струя холодного воздуха.

- К счастью!

Глухо звякнули стаканы с прозрачной зеленой жидкостью. Мы благословляем молодых на долгую и благополучную жизнь…

- Мам Тань!

- Ау?

- Мне нужно с тобой поговорить.

     Будущая сноха подсаживается ко мне и своим тоненьким изящным голоском… Не плачет, нет, но в голосе слезы. Она просит взять на время ее малыша, которого надо украсть из больницы и спрятать здесь.
Зачем его прятать? Ты же не лишена родительских прав? Мы его просто заберем. Просто не получится? Хорошо, заберем не просто. Есть кое-какие связи.

- Иван!

- Здесь я.

- Тебе нужно помириться с твоим патроном.

- Как?

- Дело техники.

Его Патрон – очень влиятельное лицо. Он высоко ценит технический талант Ивана. Ведь он может качественно отремонтировать даже его навороченный «Джип».

- Ты напрасно считаешь себя умнее его. Умерь гонор! Уступать должен ты, потому что он старый и больной человек. Глубоко несчастный, к тому же. Ему верить некому, понимаешь? Он за тебя цепляется, как за последнюю инстанцию…

Что я несу? Зачем эти наставления? Ведь в глубине души понимаю: моя бы воля, я бы на пушечный выстрел не подпустила сына к этому патрону. Но если Иван будет исполнять мою волю… Спаси и сохрани его, Всевышний, и от моей воли тоже. Я – травоядная. А этот мир питается плотью и кровью. И Ванькин босс сейчас нам жизненно необходим. Отдать девчонку и малыша на растерзание вампирам-чиновницам, с абсолютной уверенностью в собственной правоте решающим демографическую проблему? Это выше моих сил.
А Ванькин босс – он по-своему добрый и отзывчивый. Он поможет! Как и чем мы будем платить за эту помощь, разберемся на Страшном суде.

- Монтана! Наливай!

Звякнули стаканы. Кажется, отпустило…

- Мам Тань, давай про волка.

- Про волка! Глупые. Вы хоть понимаете, про что тут?

     На белом коне под алыми парусами я читаю им Мандельштама, Тарковского, намеренно выбирая стихи, написанные в сталинских лагерях. Пусть знают цену поэзии.
Трезвею, смотрю на них. Что-то мне все это напоминает… Ага! Вспомнила. Не событие даже, а фотографию, на которой запечатлена компания технарей-геофизиков, отмечающих начало трудовой деятельности в условиях Крайнего севера. Восемь или девять человек, тесно обнявшись, превеселое гримасничают в объектив. Почти все в тельняшках. Их мы стали носить после того, как один из нас изрек:

- Кто рожден быть повешенным, тот ни за что не утонет!

Пиратский тост прошел на «ура». Был в нем какой-то особенный шик. А может, просто дурь. Чем мы отличались от этих, теперешних? Да ничем, кроме того, что у нас была работа, жилье и – после «степешки»! – потрясающая по силе зарплата.
Взрослые тоже преследовали нас за нежелание заниматься общественно полезной деятельностью, за выпивоны и аморальное поведение, которое заключалось в том, что мы были молоды и хотели любить.

Нет, разница, наверное, есть. Нас пытались воспитывать, а этих, выросших среди беспредела девяностых, - убивают. Голодом. Холодом. По детдомам. По тюрьмам и по ссылкам. Стоп! Политическая ностальгия? Нет, однозначно – нет. Этим я не страдаю. Нас тоже убивали. Медленно и верно, в невидимой бескровной войне убивали наши живые души. И убили. Из той команды под северными звездами выжила, кажется, только я…

- Иван!

- Здесь я.

- Давай за жизнь!

«Най-нари-най!» в очередной раз взрывает души. Как вдохновенно поют! И как они красивы сейчас, и какие разные – их можно демонстрировать на лекциях по генетике, при условии, что они протрезвеют. А моя сноха! Картинная индианка и рядом не стояла. Иван уже снял ее со стены и бросил в печку, но бесстрашный Монтана выхватил девушку из огня и спрятал под тельняшку. Не соскучишься с ними!
Уже засыпая, я слышу, как они поют колыбельную. Наша с Иваном домашняя песенка стала у них чем-то вроде гимна:

«В сумерках города,
В инее провода,
Вот и взошла звезда,
Чтобы светить всегда…»

И пока они поют, выясняют отношения и над чем-то хохочут, я чувствую себя в полной безопасности и – в кои веки! – мне снятся сосны, звезды и автор песенки Юра Визбор в роли Бормана…

     Я цитирую Шукшина. Они реагируют вяло. Иван топит печку. Вовка с Иринкой кормят маленького. Заботливый Монтана вносит с морозца припрятанную в мотоцикле бутылку водки и банку адской смеси из перцев и помидор, которую летом я специально сварила на такой вот примерно случай. Все понемногу оживают.

- Форточку, Иван, - напоминаю я. – Не забудь про форточку.

Иван приносит стекло и достает стеклорез. Все замолкают. Они всегда замолкают, когда Иван начинает что-то мастерить. Парни даже заглядывают ему через плечо, чтобы понять, как это у него получается. Они и сами много чего могут, но даже я, глядя, как работает сын, кое-чему научилась. Наша работа носит сугубо практический характер, нет в ней завораживающего момента священнодейства, но Иван…

    Форточка готова. Рассиживаться некогда. Закончился «уик-энд». Пять человек, не считая мелкого и кроликов, расталкивают «Урал». Загрузились и уехали. Всех ждут дела. Парней – в кабинетах следователей, а девчонок – в чиновничьих кабинетах, где собираются лишать материнства.

     Когда мотоцикл скрылся из вида, я вышла на улицу. «Крышу» мою слегка пошатывало, но живность надо кормить. Во дворе трава побелела от инея. Всегдашний утренний ветер пронизывает насквозь. Над крышей дома по-прежнему реет державный флаг. Еще не просохший шест весело подгрызают сбежавшие из клетки неуемные кролики. Ушастые зверьки, предназначенные на убой, за лето вынули из меня всю душу. Не буду я их больше разводить. Зачем в этом мире жить травоядным?

    Я поднимаю голову и смотрю выше флага, туда, где ветер гонит растрепанные перышки облаков. Смутный образ, мелькающий по разгоряченным волнам вчерашнего вечера, вдруг проясняется. Кто рожден быть повешенным – тот ни за что не утонет. Сегодня же я сниму этот не несущий здесь никакой смысловой нагрузки государственный флаг и подниму над своей крышей «Веселый Роджер».