Малый проспект Васильевского острова не был застроен, в отличие от Большого, роскошными особняка и дворцами. По-видимому, здесь проживали те, кто обслуживал обитателей особняков и дворцов на Большом проспекте. Не далеко и очень удобно. Здесь находился рынок и, конечно же, широко известный в Петербурге публичный дом. У Куприна даже есть рассказ под названием «Малый-40».
Вот в этом самом доме и находилось общежитие Горного института. От роскоши фешенебельного публичного дома мало, что сохранилось, витражи на окнах, кое-где фрагменты лепнины, да двойные двери между комнатами и коридором. Рассказывали, что наш ректор как-то посетил общежитие, посмотрел он на витражи и сказал: «Красиво, а раньше здесь все так было». Ректор, кстати, носил гордую фамилию Кель – династия знаменитых русских горных инженеров и был из дворян. Ему лучше знать, что как было. Правда, злые языки говорили, что переделать наше общежитие снова в публичный дом совсем не сложно и не дорого – только вывеску поменять. Может быть, теперь уже так и сделали, давно в Питере не был.
Так вот «все начиналось с Малого». Я был еще зеленным первокурсником, а меня почему-то поселили в комнату с ребятами горняками с третьего курса. Вот они то и стали моими первыми учителями студенческой жизни.
Лунев был с Донбасса. Папа у него был директором шахты, одевался он с иголочки и с деньгами проблем не имел, но ни пижоном, ни жлобом не был. Хороший парень – объяснял мне, что можно и куда надеть и даже, иногда, разрешал поносить свои роскошные костюмы. Именно в его белом костюме я и явился на свое первое занятие в институте.
Как-то раз, наши девчонки меня спросили: «А куда девался твой белый костюм, в котором ты предстал нам при первом знакомстве?» Я небрежно ответил: «Да так, одному горняку подарил. Ему жениться приспичило, а под венец пойти не в чем. Джинсы и свитер, или спортивный костюм не подходят. Пришлось выручать парня. Сначала дал только одеть на свадьбу, а потом подумал «свадьба у человека все-таки», взял да и подарил. Хотя, по-моему, жениться или являться на похороны надо в черном костюме, но он был очень рад и белому. Жениться я пока не собираюсь, обойдусь и джинсами»
Вторым моим соседом по комнате был Стрельцов, но не Эдуард, а Геннадий. Родом он, как и я был из Белоруссии. Есть у нас там единственный на всю республику горняцкий город Солигорск, так вот Гена был из Солигорска. Было у Гены прозвище, по прозвищу к нему обращались даже чаще, чем по имени или фамилии. А прозвище у Гены было Самец. Очень любвеобильным был у нас Гена и кличку эту получил не зря. Например, он так объяснял мне, что такое счастье:
- Счастье это когда ты просыпаешься в постели у хорошенькой женщины, а она уже давно встала, постирала и погладила твою рубашку и приносит тебе завтрак в постель. Но это, пацан, еще надо заслужить.
Генка в основном носил белые нейлоновые рубашки, которые тогда были в моде, их у него было несколько и они всегда были хорошо постираны. Нейлоновую рубашку вообще легко стирать, замочил в порошке, потом слегка пополоскал и она чистая. Даже гладить не надо, если сушить на вешалке.
Комната, в которой мы проживали, была знаменитой, говорили, что в ней когда-то жил Урбанский, тот самый, который так убедительно сыграл коммуниста в одноименном фильме. Но пожил я в этой комнате Урбанского с моими старшими товарищами горняками не долго, разобрались и переселили меня к своим, в комнату, где нас уже было не трое, а семь человек. Это сейчас мне в гостинице только отдельный номер подавай, а тогда было даже веселей всем вместе.
По вечерам мы пили чай, спорили, травили анекдоты. Скидывались по 25 копеек, покупали пару батонов, заварку, сахар и сливочное масло. Заварки и сахара хватало не на одно чаепитие, и иногда на столе появлялся колбасный сыр. Всего то рубль шестьдесят за кило, а какая вкуснятина. Или, скажем килька в томате по 36 копеек банка – каждому по толстому бутерброду с килькой и маслом, и роскошный пир.
К старинному, можно сказать историческому зданию, пристроили еще одно, чтобы значительно увеличить количество мест в общежитии. Та часть общежития, которая располагалась в пристроенном здании, называлась «окопы». В окопах жили в основном ГЭМФовцы (горный электра механический факультет). На каждом этаже старого здания был переход в новое. На первом этаже он был горизонтальным, на втором с легким наклоном, а на пятом это была уже лестница. Это потому, что потолки в старом здании были высокими, а в новом низкие, и, вообще, разница между тем, как стоили раньше, и тем, как потом, была весьма существенна.
Как-то шла по тротуару мимо «окопов» старенькая бабушка, а кто-то сверху случайно уронил из окна стакан. Стакан разбился об асфальт прямо перед бабушкой. Старушка сначала сильно напугалась, а потом возмутилась и пошла разбираться.
На вахте сидела баба Катя, которая просидела на этой вахте много лет. Знала всех в лицо, пропуска не требовала. Знала, кто к кому приходит. К кому можно пустить барышню без паспорта, а к кому ни в коем случае этого делать нельзя. Могла впустить в общежитие посреди ночи, а могла не пустить. Большим начальством для нас была баба Катя. С бабой Катей надо было дружить, и мы все с ней дружили.
Так вот, вбегает разгневанная старушка и к ней, а баба Катя отвечает ей спокойным голосом. Вот их диалог:
- Стаканами из окон бросаются! Безобразие!!!
- Простите, вы давно в Ленинграде живете?
- Да я всю жизнь прожила в Ленинграде, блокаду пережила.
- Да и я тоже блокадница. А вы на Васильевском живете?
- На 14-ой линии.
- Вот видите, живете рядом, знаете, что здесь общежитие горного института. Не надо ходить по этой стороне улицы. А ведь блокаду пережили, надо быть осторожнее. Берегите себя. А то давайте чайку с вами попьем, поговорим. Присаживайтесь вот на этот стул, а я за чаем схожу. У нас тут на первом этаже столовая рядом, девчата нам бесплатно сладкий чай наливают. Уважают старших - молодежь у нас хорошая.
Старушки посидели, попили чайку, поговорили - инцидент был исчерпан. Чудом оставшаяся в живых бабуля, окончательно успокоилась и пошла к себе на 14-ую линию, и уже никогда больше, по этой стороне улицы не ходила.
Продолжение следует…