Холодная синева горной ночи рассыпалась мириадами ярких и хорошо различимых звезд. Если встать и прижаться щекой к покрытой инеем стене, то можно увидеть кусочек молодого месяца, высокомерно поглядывающего в сторону ямы. Он недоуменно качал своим изогнутым рожком: глупые люди!..
- Холодно как… - простучал зубами Виталя, пытаясь завернуться в свою половину одеяла, больше напоминающего грязную половую тряпку, которую после уборки никто не удосужился сполоснуть.
- Осень… - романтически отозвался Пашка посиневшими губами. Сейчас ох как пригодился бы термос, доверху залитый горяченным ароматным напитком. Да-а, расслабились Вы тут, молодой человек, внутри кто-то противно рассмеялся, чайку захотели, привыкли, смотри-ка…
Он тяжело вздохнул и обнял колени руками, пытаясь удержать уходящее тепло. На сердце было тревожно. Что они задумали там, черти поганые… Он затих, стараясь не дрожать и дышать медленнее, чтобы теплый нагретый воздух внутри подольше оставался, и согревал при выходе мерзнущий нос. На таком холоде уснуть было невозможно.
Ахмет не пришел и утром. Тревога нарастала.
Виталя даже не вставал, пряча голову в углу ямы и не говоря ни слова. Сверху доносились оживленные голоса, но чем они были вызваны, отсюда было непонятно.
Ближе к обеду, когда над зинданом взошло не такое уж и теплое солнце, послышались шаги. Сюда идут, к яме, безошибочно определил Пашка. Ахмет, наконец-то…
Не Ахмет…
Он сразу понял, что за ними пришли, увидев над краем ямы бородатую рожу Абу. Жук сегодня был без традиционной чалмы, и лысая голова ярко блестела на дневном солнце.
Пришли… Внутри что-то оборвалось, в груди заныло, перекрутилось все, заплакало – не хочу!..
Абу пришел не один. Два конвоира, те, шипящие, и с ними Ахмет. Пашка с надеждой заглянул ему в лицо, но чеченец лишь мрачно шевельнул бородой, старательно отводя глаза. Понятно… Это – Все.
Все кончилось, и нет никаких шансов уйти отсюда по иному. Никто не будет их слушать, не отсрочит неминуемое. Никто не придет к ним на выручку в последний момент, как это всегда бывает в фильмах. Неужели и правда сегодня? Вот сейчас?!.
- Вылезай! – ткнул пальцем вниз Абу, глядя на Пашку. Значит, русский он все-таки знает, подумалось отстраненно.
Встал, немного не веря собственным движениям. Другая, живущая еще полноценно часть его сознания кричала внутри, пытаясь удержать тело на месте. Бесполезно, устало усмехнулся сам себе Пашка. Хочешь не хочешь, вылезать придется, по-плохому либо по-хорошему. Чего заставлять народ ждать.
Краем глаза заметил, как испуганно отползает от него Виталя, словно от зачумленного. Вжимаясь в землю, с ужасом глядя куда угодно, только не вверх, на палачей, и не на него, на обреченного. Все правильно, Пашка криво улыбнулся, ты и сам не попросился бы первым, чего ж требовать от других. Хотя тебе, Виталь, сейчас тяжелее придется. Ведь ты пойдешь уже после меня, и увидишь, что сделают с тобой после меня эти… А до тех пор будешь трястись и с ума сходить от ужаса. Нет, уж лучше первым.
Вниз опустился багор и ткнул Пашку в плечо острым концом:
- Ну!..
Он поднял вверх скованные руки:
- Ключи дай.
Ахмет достал ключи от наручников, молча подал их Жуку, тот кинул вниз. Нарочно не торопясь, почти радуясь минутной заминке, Пашка провернул ключи в замке. Выхода нет… Подниматься все равно придется. Но неужели сейчас?.. Ведь не может быть…
А может, все-таки лучше умереть вторым?..
Отстегивая сжавшегося в комок на дне ямы Виталю, сказал просто:
- Давай, брат, держись…
Виталя поднял на него непонимающие, наполненные ужасом глаза. Для него Пашка уже умер.
- Вытягивай!
Хотел сказать это твердым голосом, но от простуды или еще от чего получилось какое-то сипение. Схватил крюк на багре двумя руками. Сверху сильно потянули, и Пашка поехал вверх, отталкиваясь от стен ногами. Глянул вниз, на ставшую за это время родной вонючую яму, на источающего страх Виталю. Денек хороший, вот бы еще просидеть его там, внизу, а уж завтра бы… Отпустить багор, спрыгнуть обратно, и пусть делают, что хотят. Умереть в яме ведь не так страшно, в привычной грязи. Пускай гранату кинут, или сами туда за ним лезут.
Но первый шаг был сделан, и Пашка знал, что багор он уже не отпустит. Этот Путь он должен пройти до конца.
Твердый верх встретил его обдувающим лицо свежим ветром. И солнце здесь казалось теплее, нежели на дне. Там внизу всегда было промозгло. Было…
Огляделся. Он еще никогда не видел этот лагерь при дневном свете. Неровная местность полого уходила вниз, будто скатываясь. Площадь становища была покрыта очень крупной зеленкой. Настоящие раскидистые деревья, столь странные для горной местности. Может, сами такой сорт вырастили и посадили? Ага, и потом поливали, чтобы росло лучше, и войны дожидались. Плотные стволы, густые ветки, усаженные огромными, в палец, шипами. Листва еще не облетела полностью, в основном только пожухнув и слегка кое-где пожелтев. Даже когда она вся облетит, все равно с воздуха или издалека никто не сможет разглядеть этого лагеря – среди таких деревьев совсем непросто разглядеть небольшой, хорошо замаскированный стан. Хорошее место. Умный командир выискивал…
Слева, справа, куда ни кинь взгляд, шла густая стена приземистого леса. Зеленая осенняя волна уходила за горизонт, и вверх и вниз, насколько хватало глаз. Немудрено, что в этих местах боевики практически никого не опасались. Обнаружить их в бескрайних горных просторах, укутанных лесом, не представлялось реальной возможности. Даже когда листва облетит и обнажит черную землю, то и тогда не увидишь, если точно сам не знаешь. Удивительно, как они сами-то его потом находят.
Несмотря на густые, переплетенные между собой шипастые ветки местной растительности, между деревьев было достаточно много места, чтобы свободно передвигаться и видеть окружающую действительность. Определенно чудесное место, с какой стороны не взгляни и как его не оценивай.
- Пошел! – короткий приказ и тычок в спину. Конвоир брезгливо стукнул для верности концом багра по шее, видимо, не желая пачкаться о грязного Пашку. А может, это у них примета такая – не касаться обреченного, чтобы не переманить на себя часть его невезения.
Пашка бросил последний взгляд в темный проем ямы, где оставался единственный мало-мальски знающий его человек. Все чужие кругом, надо же. Дожил… Да и тому, кто оставался сейчас внизу, было совсем не до Пашки.
На одно из деревьев вспорхнула невесть откуда взявшаяся пичужка. Чирикнула весело и, наклонив свою аккуратную хохлатую головку, шаловливо поглядела на идущего под конвоем человека.
Ни крошечки нет для тебя, сладкая, с теплотой подумал Пашка, мысленно обращаясь к птичке. А больше ты меня вряд ли увидишь...
Пичужка пропела что-то вроде – ничего, ничего, мы в другом месте найдем. И ты не грусти, может, все хорошо будет. Проводила его утешительной песенкой и сорвалась с места, вспорхнув своими цветными крылышками.
Они проходили краем лагеря. Действительно, недалеко от ямы был пост, где сидел старый боевик с пулеметом, развалившись на сидушке от старого автомобиля. Завидев Пашку, презрительно сплюнул, провожая процессию взглядом. Охрану лагеря поставили снова после ухода дождей, и этот старикан сегодня не увидит приготовленного для всех развлечения. Ну и сиди здесь, старый хрыч, подумал Пашка, равнодушно отвернувшись. Проходили мимо зенитного комплекса, установленного на ЗИЛе, вкопанного по самые борта в землю и накрытого маскировочной сеткой. Мимо гаубицы, спрятанной под переплетенными сверху густыми ветвями кустов. Большой СПГ смотрел в проталину вниз, наверное, оттуда они пришли, это самое вероятное направление появления противника, если он умудрится дойти сюда. Как всю эту хрень сюда затащили – непонятно.
По центру лагеря виднелись небольшие холмики землянок. Выложенные досками и дерном, присыпанные землей, прикрытые масксетками, они выдавали себя лишь торчащими из-под земли печными трубами. Зимняя стоянка, сразу видать. Из парочки таких труб даже сейчас, днем, вились прозрачные струйки дыма. Пыхтела полевая кухня на противоположном краю, и кто-то достаточно толстый, чтобы узнать в нем повара, ловко орудовал огромным черпаком наверху. И кухня армейская, надо же. Хоть бы раз горячего в яму принесли. Уроды, блин.
Идти пришлось недалеко. Отойдя от ямы шагов с пятьдесят, свернули круто вниз и спустились по склону. Здесь место было более ровное, кустов зеленки практически не было, лишь деревья на выверенном расстоянии друг от друга, словно их сажали по линейке, как яблони в саду. Достаточно просторно.
Послышался какой-то шум. Пашка набрал полные легкие разреженного воздуха. Не надышаться… Еще раз поглубже. Абу насмешливо посмотрел на него, шагая рядом. Пашке сейчас было уже все равно. Что-то будет…
А шум-то знакомый, насторожился он через какое-то время. Ну да, это звуки спортивного зала или, точнее, небольшого стадиона – гомон подбадривающих и советующих голосов, характерные шлепки перчаток, сдавленные крики. Бои проводят, безошибочно догадался он. Никогда бы не подумал, что «чертям» это надо. Интересно, по собственной инициативе или в принудительном порядке по приказу Султана? Спарринговали не в полную силу. Это было ясно из того, что перчатки боксерские надевали, и удары несильные, для своих. Но, может, просто «чайники» дерутся. Сейчас увидим.
Под взгорком они вышли на ровную поляну, свободную от гущи деревьев и покрытую изумрудной травой. Центр был вытоптан и огорожен колышками высотой по пояс человеку, по типу импровизированного ринга. При желании можно было натянуть на них канаты, вот тебе и уличный полигон для боев. Впрочем, и так неплохо. За рингом поляна через десяток метров обрывалась и еще ниже виднелось ледяное тело бегущего вниз ручья.
На поляне, вероятно, собрались почти все бойцы отряда – около полусотни человек. Обступив ровный квадрат в середине, они возбужденно галдели, подбадривая спаррингующих.
Какого хрена вы меня сюда притащили? Пашка хмуро покосился на Жука и на Ахмета, но по их лицам ничего пока не понять. Наметанным взглядом оценил обстановку на поляне. Вот человек десять однозначно бойцов – полуголые, с раскрасневшимися лицами и с красными полосами на теле от ударов. Эти уже провели свои драки и покрикивают громче других. Другие не бились, но спортом занимались, видно по разогретым фигурам. Одеты боевики был кто во что горазд – в кеды, кроссовки, спортивные штаны или просто в свои камуфляжные брюки. Кто-то в джемперах, футболках либо армейских майках. Некоторые раздеты по пояс, невзирая на осеннюю прохладу, бравировали сытой мускулатурой. На удивление практически все светлокожие и светлолицые, к этому явлению Пашке до сих пор не привыкнуть. Как-то въелось мнение, что кавказцы должны быть смуглыми… Непонятно…
Чуть поодаль, на холмике повыше, на травке разлеглись несколько бандитов. Блатные места, не иначе. Оттуда все хорошо видно. В центре возлежал Султан, опершийся на локоть и жующий травинку. Рядом сидел Усман, поджав ноги под себя по-турецки и с удовольствием наблюдая за ходом боя. Ценитель, не иначе. Остальные кто сидел, кто лежал, двое серьезно что-то обсуждали между собой, сидя по-местному обычаю на корточках. Командиры всех мастей, безошибочно вычислил их Пашка. Заслужившие свою праздность воинскими и другими заслугами. Оружие, однако, было у всех бандитов с собой, у кого непосредственно с хозяином, у кого составлены стволами чуть поодаль. Не расслабляются.
На правильном прямоугольнике, представляющим собой полигон для состязаний, схватились двое. Первый, крепкий невысокий чеченец лет двадцати пяти, лупил выглядевшего более младшим парня. Впрочем, тот, кого бьют, всегда выглядит младше. Второй пытался достойно защищаться, но получалось плоховато. Проигрывал безнадежно, несмотря на то, что первый, похожий на молодого энергичного бычка, не выплескивал на него всю свою удаль, немного берег. Не очень сильно, правда. Вон у того уже и глаз заплывать начал. Правильно, нечего отворачиваться на удар и голову опускать. И скоро бой на ринге подошел к своему логическому завершению. Молодой пропустил пару ударов в лицо и закрылся перчатками, а его не в меру ретивый соперник увлекся и вытолкнул с ринга под общий хохот членов банды.
Султан досадливо чмокнул, выплюнул замусоленную травинку и только тут заметил посланных за пленным людей. Конвоиры отошли от Пашки к остальным, Абу двинулся к командиру, а Ахмет просто стоял рядом, чуть позади.
Конечно, тощий, грязный, как чертенок, выкарабкавшийся из подземелья, Пашка не представлял собою ничего. Просто ничего, ноль без палочки. Так, если только очередное уморительное зрелище. На фоне крупных деревьев он должен выглядеть малышом, сбежавшим от нерадивых родителей и живущего с той поры в подворотне.
При его появлении раздался смех и злобные выкрики. Как же вы нас всех любите, подумалось отстраненно. Кто-то подтолкнул его к рингу, и теперь грязные оскорбления сыпались со всех сторон. Внутри все содрогнулось, но внешне он остался спокоен. Во всяком случае, так ему самому показалось.
Не потеряться, не впасть в панику, не потеряться, не впасть в панику. Хотелось обернуться и поискать глазами Ахмета, но он с трудом удержал себя. Чем может помочь ему этот, в общем-то, нормальный чеченец, находясь в толпе своих соратников.
Совсем близко от них, они разгорячены прошедшими боями, крови жаждут. Пальцами тычут, хохочут в лицо. Ничего человеческого, хоть бы просто подумали о том, сколько их, и сколько его… Кто-то молодой, из тех отрядных мальчишек, подбежал и пнул его сзади. Пашка продолжал идти, лишь только замедлив шаги и глядя себе под ноги.
- Раздевайся!
- Давай иди сдохнуть, русский ишак!..
- Молись своему Богу, свинья…
Отовсюду слышались крики на русском и чеченском. Да-а, повезло ему. Пашка уже понял, что ему уготовили. Все очень просто, как он сам не догадался, ведь Ахмет как-то обмолвился давно – тренироваться им надо. Быть Куклой. Конечно, не в полном понимании этого слова. В отличие от настоящей куклы, выбираемой из смертников, ему долго не дадут мучиться, сейчас же и прикончат. Так сказать, одноразовая куколка получается. Усмехнулся сам про себя. Надо же, еще юморить не разучился. Это радует. Все лучше, чем паниковать да плакать.
От своих дедов-спецназовцев он слышал в свое время, что и у них в группе была такая форма обучения, еще в советские времена. Из заключенных-смертников выбирались мужики да парни покрепче, что хотели оттянуть время казни. Служили бойцам живой грушей. В Пашкину бытность такого рода подготовок уже и в помине не было. В морг водили, на вскрытие, да. Куклу можно было искалечить, убить, и все нормально. Ведь товарищу не каждый удар нанесешь, не каждый прием с хрустом костей проводить будешь. Никто ничего не скажет, как это могло бы быть, если нечаянно попортишь макивару в зале. Но и кукла могла ответить, могла и убить, ей терять нечего… Понятное дело, что все куклы рано или поздно заканчивали одним.
Надо же…
Ни слова не говоря и не глядя по сторонам, Пашка направился прямо к темнеющему в траве прямоугольнику, на ходу расстегивая пуговицы извоженного в грязи кителя. Пальцы не дрожали, равнодушно отметил он. Что ж, делать все равно уже нечего, да и смерть на ринге едва ли худшая из всех тех, что могли бы быть. Хотя, конечно, помучиться придется. Да, бородатый главарь сдержал свое слово – легко умереть не выйдет. А, ладно, все равно подыхать…
Пашка швырнул китель в траву - больше не пригодится, и ступил на утоптанную землю.
- Ботинки снимай! – крикнули сзади на хорошем русском, - что их потом, с тебя с дохлого стягивать?
Пашка даже не обернулся. Спокойно расшнуровал берцы, встал, откинул их ногой за периметр. Похлопал по камуфляжным штанам, выбивая из них въевшуюся грязь. Поддернул штанины до щиколоток.
Он не смотрел, что делается за чертой квадрата, но услышал, что глумливые выкрики поутихли, а кое-кто и загудел… Недоуменно, или одобрительно, что ли.
Султан удивленно склонил голову к рыжебородому:
- Смотри, Усман, откуда у этого щенка столько шрамов?
Помощник выпятил нижнюю губу и пожал неуверенно плечами:
- Его здесь сколько били…
- Да нет, - Султан покачал головой, - те видны, еще не зажили. А вот гляди, зашитые на спине… Это после осколков, меня Аллах такими же наградил. А в плече старая рана, откуда она?..
- Вижу, дорогой, но не знаю, - Усман замолчал. Щенок не переставал его удивлять. Для своих лет и детского лица тело у него было и впрямь телом воина. Явные осколочные ранения по всей спине, и на плече это, которое отметил Султан, похожее на пулевое. По рукам до локтей шрамы от ножевых порезов, Усман не мог спутать такие ни с чем другим. У самого все предплечья утыканы, бросил взгляд на свои руки. Но у того же?..
Интересно… Но все тайны происхождения этих шрамов уйдут сегодня в небытие вместе со щенком, сейчас же… Время пришло. Даже немного жаль, что-то было в этом мальчишке. Гордый, чертенок, сразу все понял, не юлит, не плачет. Сказали идти подыхать, идет и подыхает. Молодец… Никто из бойцов не знал его имени и не надо это, воинам нужно учиться видеть кровь, пусть молодые привыкают, а старые не отвыкают. Чтобы другие мысли, кислые, как овечий курут, не лезли им в голову. А то еще расслабятся за зиму, по семьям заскучают. А мальчишка силен, да. Глаза спокойные, слегка застывшие. И движения неестественно размеренные, умелые движения. Не торопится. Усман засмеялся своим мыслям. А сможет ли молодой Руслан отправить его к Аллаху?
Султан вопросительно взглянул на него, но он только помотал головой, оставив вопрос невысказанным.
Пашка увидел перед собой своего противника. Это был тот самый чернявый парнишка, что подбегал тогда к яме и называл его, Пашку, проституткой. Это ему было суждено стать сегодня Пашкиным палачом. Интересно, не он ли его пнул сейчас на подходе к рингу?.. Нет, наверное, тот совсем ребенок был, пня дал и убежал, этот не совсем такой.
Но Пашка вдруг решил для себя, что чернявый не убьет его. Кишка тонковата на него, Пашку. Несмотря на дерзкий и презрительный вид, крепкие кулаки и ловкую энергичную фигуру, дышащую молодостью и здоровьем, глубоко внутри в глазах мелькала легкая неуверенность. Так бывает, когда настраиваешься на легкую победу, и вдруг натыкаешься на холодный взгляд своего противника. Тогда и прорывается мысль – а получится ли? Одна эта мысль может испортить все. Молодость… С Пашкой давно такого не случалось. Бой на ринге – это всего лишь работа, и к этой работе нужно подходить подготовившись, и не приписывать и не убавлять ничего от своего противника. Умеешь что-то - и делай это, проиграл – и сам знаешь, почему. Нечего рожи корчить.
Вид у парня все равно был чрезмерно заносчив.
Посмотрим. Парнишка-то в общем не боец. Любитель подраться, возможно, да. Но эти немного скованные плечи и замедленные движения в локтях… Пусть разминается, это еще не мой палач.
Волнение прошло. На ринге как на ринге, все волнение осталось до этого момента, за канатами. После гонга уже не существует ничего вокруг, кроме выжидающих глаз противника. Пашка уже не чувствовал, как недоуменно разглядывают его испещренное шрамами тело боевики. Ноги в язвах, с кровавыми следами от кандалов.
Поднял лицо кверху, подышал грудью. Покатал голову по плечам, разминая шею, встряхнул руками, почувствовал ноги. Мастерство не пропьешь, вспомнилась давняя присказка. По телу заходила остывшая кровь, приводя его в рабочее состояние. Тело быстро и с удовольствием вспоминало, что от него требуется.
За рингом раздался крик, и чернявый бросился вперед, уже издали целя в живот Пашке обутой в жесткий кроссовок ногой. На руках у него были красивые, известной фирмы, накладки, защищающие кулаки от повреждений. Для избиваемого противника такие накладки причинили бы при попаданиях весьма неприятные для лица повреждения. Они ведь не для боев, а для отработки ударов по грушам и по «лапам». Да ладно, у Пашки все сдачи в группе проходили в одних накладках либо просто в обмотанных бинтом кулаках. Кстати, ему ничего не дали. Самоуверенные какие…
Пашка даже не встал в стойку. Он вообще еще не определился, как себя вести. Что делать-то?.. Давать себя бить не хотелось, да и не получится это у него, отмахиваться инстинкты заставят. Показывать им спецназовскую школу? Но есть вероятность, что его раскусят, недаром тогда главарь что-то заподозрил. Порюхают тогда сразу.
А нога в кроссовке все еще летела. Ой как долго ты… Пашка отошел скользящим шагом в сторону и просто пропустил молодого мимо себя. Сейчас бы лупануть с левой в затылок вдогонку – тут бы и бою конец. Но… нельзя.
Чернявый пролетел рядом со своим противником и только тогда понял, что каким-то образом промахнулся. Начал разворачиваться. За рингом загудели. Надо немедленно исправить досадный промах.
А русский не хотел убегать или просить пощады. И то, что он просто стоял молча и смотрел на него, чернявого настораживало. Руки опущены, вроде как раздумывает. Что-то в этом всем было не так…
С досадой выдохнув, бросился на него, молотя кулаками воздух. Сейчас он расшибет ему всю его вшивую голову. Но только ощутил под руками пустоту, а русский исчез из виду. Только что здесь был… Тень скользнула понизу и ушла назад, за спину. Поспешно обернулся.
Русский стоял сзади, так и не подняв рук и скучающе, как показалось, разглядывал своего противника. Это порядком озлило чернявого. Он решил действовать наверняка.
Подскочил одним рывком к бледноватому, истощенному телу солдата, всего перевитого тощими веревками мышц. Занес правый кулак, которым, бывало, валил пацанов нохчей постарше себя в своем городке, и вдарил.
Пашка за минуту, наверное, видел, что хотел сделать чернявый. Ерунду порет, разве так с куклой работают? Поднырнул под руку. Исхудавшее тело двигалось быстрее и легче, нежели раньше. Вот повезло-то… Кулак ухнул над головой, и в этот момент Пашка толкнул его рукой в открытый бок. Молодой, задохнувшись от изумления, не удержал равновесия и споткнулся, чуть не упав. Остановился лишь у черты и с ненавистью обернулся.
Зрители начали орать еще громче, нежели в начале боя. Пассивное сопротивление пленного их раздражало. Он должен быть убит, а молодой Руслан, которому доверили честь забить своего первого врага лицом к лицу, не может даже поймать этого… Не то что в лицо попасть.
Крики звучали повсюду. Конечно, ни одного поздравления с Новым Годом. Все на чеченском. Пашка безнадежно отошел снова к центру прямоугольника. Долго так продолжаться не могло, сейчас черти распаляться да и просто зарежут его всем скопом, не удержишь. За обиду, причиненную им всем в лице чернявого, Руслана, что ли. Имя-то русское…
Тем временем молодой нохч хотел взять реванш. Красный, как рак, развернулся к Пашке и бросился вперед. Как и в первый раз, целя ногой в живот.
Ты еще что-нибудь умеешь, мысленно спросил у него Пашка. Подхватил под ногу и сделал шаг назад и вбок, уперевшись на мгновение мальчишке ладонью в грудь. Чернявый потерял равновесие, взмахнул нелепо руками и грохнулся наземь. Снова вскочил, чуть не плача от ненависти и унижения.
Боевики надрывали свои глотки, требуя убить этого русского. Вопли становились нестерпимыми для привыкшего к тишине уха.
И весь этот гам неожиданно перекрыл громкий, ясный голос, крикнувший на хорошем русском:
- Чего вые…ся?! Умеешь бить – так бей!
На этот раз Пашка узнал голос Усмана и даже увидел его, бросив взгляд в сторону командирского холма. Рыжебородый стоял, вскочив со своего места, глаза горели. Ценитель, токсикоман хренов, разбирается…
А чернявый опять кинулся на обидчика, стремясь схватить его и задушить. Теперь ему не удастся уйти. Руслан хороший борец, он многих борол, а этому сейчас просто сломает шею.
Пашка, поведя плечами, сделал несколько быстрых пружинистых шагов назад, увлекая за собой противника. Чернявый напирал, вот-вот схватит… Поляна уже огласилась торжествующими криками, когда Пашка в последний, казалось бы, момент поднырнул под руки и… не кулаком, нет, основанием ладони мягко двинул вглубь расслабленного живота.
Чернявый задохнулся, открыл рот и выпучил глаза. Конечно, зря его, что ли, Пашка словил на вдохе? Сам он вынырнул сзади, как неваляшка, всегда оказываясь на ногах и в центре. Эх, сейчас бы зарядить презрительно уширу в спину. Как пинок. Летел бы и думал потом сто раз, прежде чем выходить против Пашки. Но нельзя… Не простят. Ограничился лишь тем, что пихнул по инерции другой ладонью между лопаток и чернявый вылетел за периметр, прямо в столпившихся за рингом боевиков. Его подхватили, не давая упасть, хотели втолкнуть обратно, но Руслан мотнул головой и… выблевал весь свой завтрак на траву.
А я сдохну, не позавтракав, с тоской подумал Пашка и опустил руки. Такую обиду не простят. Как ему казалось, чеченцев он хорошо знал.
На мгновение над поляной нависла полная тишина. Стало слышно журчание близкого ручейка, пение птицы вдали и зашумевший ветерок в ветвях деревьев. И в этой тишине – потуги Руслана, который, задыхаясь, мучительно опорожнял свой желудок.
Да, достаточно противно. Кто-то из старших зло плюнул на землю и отошел от чернявого, упершегося красивыми накладками в землю. Все смотрели то на Руслана, то на русского, с равнодушным видом подтягивающего веревку на штанах, заменяющую ремень. Он не запыхался, не с чего было, но от резких движений ослабленное тело все-таки подустало. Он вздохнул и уныло посмотрел на свои черные ногти на ногах. И что же вы теперь придумаете?..
Придумывать чеченцы были не горазды. В толпе кто-то взревел и, растолкав стоящих, на ринг выбежал тот самый, крепкий и любящий доказывать свое превосходство боец. Это он славно молотил перед Пашкой на ринге того пацана послабже. Наверное, еще не остыл…
Неплохие руки, отметил Пашка, напорист и агрессивен. Безошибочно угадав тактику, встал в боксерскую стойку. С таким держи ухо востро, отдыха не даст. Скруглил спину, чтобы казаться еще меньше, чем есть на самом деле. Ноги вбил поочередно в землю основанием носков, пробуя тело и устанавливая связь с конечностями. Думать уже не приходилось.
Чеченец несся на него, словно молодой, раздувающий ноздри бычок, готовый забодать невежу, вставшего на дороге и к тому же имевшего неосторожность пощипать свежую травку на его лужайке.
Бандиты снова взревели, уже от восторга. Ну конечно, кто же еще поставит на место зарвавшегося мальчишку, как не Ибрагим. Руслан победил себя сам по собственной глупости, ему не нанесли ни одного стоящего удара. Слабак, девчонка, а не нохч. Вот пусть теперь Ибрагим покажет этому… Ибрагим – настоящий мужчина, Ибрагим убивал неверных, он знает, как делается это. Сейчас он вобьет обратно в глотку щенку нанесенное им всем оскорбление.
Пашка спокойно смотрел на приближающегося к нему на всех парах противника. Перчатки тот уже снял, но кисти оставались обмотанными эластичными бинтами. Какой все-таки крупный экземпляр - мощная грудная клетка, литые плечи. Выдержать бы… Впрочем, злой напор, застилающий глаза, в бою только мешает. В голове пронеслась однажды сказанная Летехой фраза: самоуверенность любителей – предмет зависти профессионалов.
Больше он подумать ни о чем не успел. Бычок, как прозвал его для себя Пашка, налетел смерчем, черным и сокрушающим. Можно было бы встретить хорошим встречным, вломить тренированный кулак в грудину, чтобы внутри оборвалось это утробное рычание, перешло в сдавленный стон. Нет, боюсь, силы не те. Слаб я, чую, пронеслось в мозгу. Даже если в лицо, и то ведь отмахнется, мотнув головой. Придется уходить…
Град ударов обрушился на Пашку, скрыв его с глаз наблюдателей. Боевики визжали от восторга, как дети, забираясь друг другу на голову. Вах, Ибрагим, замолоти чужого, преврати в бараний кровавый фарш, мы сожрем сырым теплое еще мясо.
Ибрагим бил, бил слева, справа, снизу, прямо, бил всюду и везде – ничто не устоит перед такими сокрушительными ударами. Только через какое-то время глядящие во все глаза бандиты почуяли неладное. Ибрагим все так же, как и в начале, крушил воздух кулаками, но… воздух. Русский стоял. Вернее, как раз и не стоял.
Пашке пришлось применить весь свой арсенал уходов, уклонов и нырков, чтобы не попасть ни под один из могущих стать последним ударов. И Бычок уже не хрипел, посылая руки в противника. Шквал апперкотов и хуков ослаб. Пашка решил – пора.
Перестал отступать, разогнулся, как сжатая пружина – деньш, деньш – два резких удара костяшками в голову и ухо заставили Бычка остановиться.
Расчет был верен. Ибрагим, заревев, как раненый бык, кинулся на дерзкого. Но стоявший прямо перед ним Пашка внезапно присел столь резко, что даже наметанный глаз на мгновение потерял его. Пробежав пару шагов по инерции, Ибрагим почувствовал, что под коленку ткнулось ему что-то жесткое, заставляя ногу согнуться, а другая, левая, попала словно в капкан. Да откуда здесь капкан, мелькнуло в ошеломленном мозгу, и Ибрагим полетел вниз, в траву, за периметр, чуть не сбив головой вбитый в землю колышек.
В толпе яростно застонали. Кто-то из старших захохотал радостно и удивленно. Пашка снова вскочил на ноги и, отбежав к центру, посмотрел в сторону, где сидели главари. Невероятно – ни одного сидящего, даже Султан, раскрыв рот и дергая себя за бороду, во все глаза смотрел на происходящее.
Ибрагим вскочил, не успев даже покраснеть, и бросился к центру, клокоча бешеной злобой – раздавить! И вроде уже попал кулаком в лицо обидчику, воображение услужливо опередило реальность, представив вбитый внутрь нос русского и залитое кровью лицо. Но попал вновь в пустоту, в оставленный ветерок рванувшейся в сторону головы. Проводил ее взглядом, не потерял. Ударил на опережение, туда, где она должна сейчас быть, но голова, как волшебная, резко остановилась и пошла вверх, а Ибрагим уже пролетел мимо, уже не достать …
Вот он, верный момент. Его-то Пашка и ждал. Раскрытый бок проносящегося уже мимо противника. Замечательно. Н-на!.. Правая нога обманчиво легко оторвалась от земли и маваши влетела навстречу подставленному животу. Послышался хлесткий удар, полувдох-полувсхрип Ибрагима. И тот так же по инерции шел вперед, но все, кто видел, поняли – удар был точен и попал куда надо. Кто-то даже поморщился, почувствовав сжавшуюся в немом крике печень Ибрагима, видя, как того перекосило. Вот вроде опять он повернулся лицом к врагу, стоящему в центре, как заговоренный, но видно, что не спешит он погребать того под своими молотилками. Не искажается лицо в бешенстве – лицо думает. А прижатый к правому боку локоть говорит ой как о многом. Но и уходить с поля нельзя, хоть и надо сейчас отдохнуть, помассировать несчастные внутренности, подышать глубоко и ровно, переждать эту боль.
А нохчи кричат, требуют крови, называют его, Ибрагима, братом, только чтобы скорее он прикончил этого русского. Для этого его надо поймать. А как его поймать, если даже взгляд не успевает за этим танцором. И зачем только поперся на ринг, просили, что ли…Отдышаться бы. Такие удары случайными не бывают. Все рассчитал, продумал, показал себя не сильнее, нет, но умнее его, Ибрагима. С таким надо поаккуратней. Но ничего, я больше, тяжелее. Сейчас обману его, повалю, а когда окажется подо мною, будет визжать, как неохотная девка, но там уже не вырвешься.
Ибрагим усмехнулся. Печень по прошествии нескольких мучительных секунд, затуманивавших от боли сознание, прошла. Он неторопливо, покачиваясь из стороны в сторону, словно разминаясь и раздумывая, подходил к стоящему на середине тощему парню. Тот стоял расслабленно, только повернутые немного носками внутрь ноги, слегка согнутые в коленях, и руки у груди выдавали его готовность. Слегка опущенная голова не двигалась, лишь синими огоньками грозно вспыхивали глаза под сдвинутыми выгоревшими бровями, провожая каждое движение чеченца.
Грозно!.. Только не для него, Ибрагима.
Пашка отметил про себя, что Бычок быстро оправился. То ли природное здоровье, то ли удар потерял свою сущность, а может – и то, и другое…
Бычок подошел поближе и неожиданно резко сорвался на Пашку. Уже без рева, без крика. Лишь ноги напряглись, и глаза сверкнули. Это Пашка заметил. А-а, да Бычок решил обмануть – вроде бьет левой, а правая тянется пятерней к Пашкиной руке.
От удара отмахнемся, свою руку от захвата отдернем, всего делов-то.
Бычок напирал, однако, и пришлось отходить, пока неожиданно Пашка не ударился пяткой о вбитый угловой колышек. Вздрогнул, подумав, что сзади еще кто-то, рванулся вбок, желая уйти от раскинутых рук Ибрагима. Не удалось. Секундное замешательство помогло чеченцу – как клещами, зажал Пашкино запястье, не заросшее еще до конца новой кожей на местах, где были кандалы.
Пашка словно не ожидал этого. Замешкался, будто умелое тело не мгновение потеряло рассудок. Позволил протащить свою руку Бычку под локоть. Тот почти счастливо – получилось! - начал брать руку на излом, разворачиваясь спиной к Пашке.
Тело опомнилось. В голове прояснилось. Тело знало, что делать. Выходов из такого положения не так уж и много. И Пашка, отчаянно сам себе выламывая связки, прыгнул, опираясь на Ибрагимову же руку. Кувырнулся в воздухе по нему, стоящему, и мягко упал спиной на землю.
Ибрагим смешался – то, что он хотел сделать, враг сделал за него. Секунды хватило, чтобы увлечь Бычка за собой. Ибрагим присел на колено, и не желая этого, над лежащим Пашкой.
Чеченцы вокруг взорвались восторгом, не разобрав сначала, что происходит. Пашка тут же развеял все радужные надежды. Кувырок назад – только босые грязные ноги мелькнули в мокром воздухе – и вот уже он на ногах, а Ибрагим, не выпуская его руки, неожиданно громко охнул. Запястье пленника резко крутанулось в руке, выламываясь из захвата, а поросшую черными волосками кисть ухватила Пашкина свободная рука. Никто не успел понять, что же случилось, а Ибрагим уже лежал на земле. Русский держал его за выпрямленную и выгнутую неестественно руку. Побелевшие пальцы Ибрагима мелко подрагивали от напряжения, и кровь отхлынула от лица – черная борода очерчено выделялась на коже. Кто-то в толпе горестно ахнул.
Из такого положения Пашка мог навскидку назвать около десятка вариантов добивания противника. Пяткой в область сердца, носком – в переносицу, подбородок или раскрытое солнечное сплетение. Или, например, малейшего усилия хватило бы наступить всей ступней на лицо и всего-то и дернуть за руку на себя – как славно хрустнули бы шейные позвонки и мятущиеся от боли черные глаза потухли бы, выпуская из себя остатки жизни.
- Валла бела доу!* – изумленно воскликнул Султан, выдрав несколько жестких волосин из своей бороды.
Долго такое положение длиться не могло. Обычно от боли захваченные хлопают ладонью по земле, не желая лишиться руки либо не в силах выдавить ни звука. Однако Ибрагим, окончательно побелев лицом и стиснув зубы, молчал. Пашка зарычал от ощущения перетекающей в него силы Бычка, внутри гневом прорвалось – не хочешь признавать поражение, так я тебе ее сломаю. За Андрюху, который тоже не мог тогда вырваться. Только его тогда вы держали чуть ли не всей толпой, а тебя – я один.
Видимо, в синих глазах что-то мелькнуло, потому что со взгорка послышался голос Усмана, размеренно выговаривающего русские слова:
- Отпусти его!..
Что, Рыжая Борода, не нравиться смотреть, как твоих бойцов калечат? Но отпустил, на миг усилив нажим, отчего застывшее тело Ибрагима выгнулось еще сильнее. Разжал хватку и отбросил онемевшую руку, обмотанную бинтом. Глянул в сторону главарей – оба так и стояли там, где подняло их изумление.
Усман смотрел на пленного и даже, как на миг показалось Пашке, одобрительно.
Настоящий молодой волчонок. Рыжебородый поймал себя на том, что смотрит на него с невольным восхищением. Связанный, на палке, с кляпом в ощерившейся пасти и избитый коваными сапогами охотников, он свирепо огрызался, стоило лишь на минуту снять кляп.
* - Ну ничего себе! – свободный перевод с чеченского
Тем временем Ибрагим скучно встал, глядя в землю и ощупывая неподатливую руку – сильно ли повредил. Поглядел в спину отвернувшемуся Пашке. На тощей, покрытой пятнами и багрово-черными кровоподтеками от побоев и старыми ранами спине прочитал пренебрежение. Он даже не смотрел на него, проигравшего. Ибрагим обвел взглядом товарищей. Некоторые сочувственно отвели взгляд, кто-то с досадой махнул рукой, словно говоря – а что вы от него ожидали? Несколько бойцов помоложе издевательски, как показалось Ибрагиму, засмеялись. Это переполнило чашу унижения никогда не отличавшегося терпением Бычка. Лицо вновь вспыхнуло, белизна с лица враз ушла. Он прекрасно знал, что он дерется лучше многих, стоящих сейчас в этой куче, а они позволяют себе смеяться над ним. Конечно, не они пытались словить эту ядовитую змею на ринге, а со стороны все смотрится куда как просто. И увидели только, что Ибрагим сам себя поймал в ловушку, оттого и весело. Хорошо… За оскорбление платят кровью. Ибрагим отыскал глазами Ахмета и крикнул ему, стараясь сдерживать клокочущую в груди ярость:
- Ахмет, дай кинжал, мой там остался.
Ахмет, стоящий чуть поодаль и без всякого выражения наблюдавший схватку, слегка поднял брови. Рука непроизвольно потянулась к голени, где находился в ремнях его старый добрый горский нож, доставшийся ему еще от отца, а тому – от деда. Через секунду до него дошло, зачем Ибрагиму понадобился кинжал, и рука на полпути остановилась. Ахмет отрицательно покачал головой и отвернулся. Ибрагим вскипел:
- Ахмет, брат, дай мне кинжал, я его зарежу.
Пашка так и стоял в середине импровизированного ринга и настороженно ждал, чем же все это закончится. Вот кто-то из боевиков выдернул свой кинжал и понес Ибрагиму, держа за сверкающее на солнце ярко отточенное лезвие.
- Нет, Ибрагим, это не дело, – вновь послышался голос Усмана.
Боевики возмущенно загудели. Один из младших командиров сел обратно на траву и спросил удивленно:
- Чего ты, Усман? Пусть он его зарежет, разве не для этого его привели?
- Не для этого, - подал вдруг голос Султан. Он был явно раздражен. Продолжил громко, для всех, - его привели для того, чтобы проверить мужество наших парней, подготовить их к священной битве. А наши доблестные бойцы не могут завалить безоружного, замученного щенка! Хороши воины, нечего сказать, - он помолчал. На поляне тоже было тихо. После минутной паузы продолжил, - этот ублюдок дрался честно и не отвернулся ни разу. Кто-то из вас заподозрил его в нечестном, недостойном мужчины приеме или ударе?!
Пристыженные бандиты загудели. Пашка стоял, отскребывая с локтя старую засохшую ссадину и слушал непонятную речь.
Командир полевого отряда тем временем заканчивал:
- Вот пока не сможете победить хотя бы этого ребенка, страдающего дистрофией, вы мало чего стоите, и пускай Аллах отрежет мой язык, если это не так!