Подсолнух на балконе
Как-то летним днём Дмитрий позвонил и радостно сказал:
— У меня готова рукопись. Я могу приехать?
— Приезжай. Наша дверь для тебя всегда открыта.
— Спасибо, Ан.
Он привёз довольно объёмистую папку. Меня разбирало любопытство: о чём в ней?
— Вот рукопись, — сказал мне Дим-Дим ещё в прихожей. И я уви¬дела, что у него дрожат руки.
— Ты чем-то взволнован? Что случилось?
— Нет, всё хорошо. Всё нормально. Я не спал всю ночь. Ты — первый человек, кто будет читать рукопись. И я волнуюсь. Мне хотелось написать так, как я всё чувствовал. Не думал о цензуре, рецензиях. Писал, как будто исповедовался.
— Я тебя понимаю. Что ты хочешь от меня услышать? Правду? Долж¬на ли я лукавить? Или могу честно сказать о своём впечат¬лении?
— Честно. Я вышел из того возраста, когда с удовольствием выслу¬шивают комплименты и боятся услышать правду. Это ведь первый ва¬риант. Он же и последний (накаркал!). Если рукопись понравится в издательстве, наверное, придётся, ещё что-то переписывать, дополнять, сокращать... Уверен в этом. Не скрою от тебя — мне очень... очень важно, чтобы вышла эта книга.
— Чтобы её внимательно прочитать, мне нужно время.
— Конечно. Сможешь — прочитай быстрее. Здесь второй экземпляр. Все свои замечания делай карандашом на полях.
Время от времени я завариваю корень валерьяны и пью две-три недели. Чтобы не реагировать на грубость в магазинах и обществен¬ном транспорте; не взрываться на работе — в любом коллективе есть пара сплетников, пара холериков, не редкость и начальник — либо глуп, как пробка, либо бабник, либо пьяница; вариться в этом «тру¬довом» котле очень непросто, каждый день что-то происходит; а ещё несоответствие зарплаты твоим профессиональным усилиям и способ¬ностям, и так далее, и тому подобное.
Если всё это принимать близко к сердцу — для семьи не останется сердца.
Настой из валерьянового корня — прекрасное средство для усмире¬ния нервов и отсеивания всякой житейской шелухи. Никаких успо¬коительных и снотворных таблеток не пью. Принципиально.
Как говорят: все под Богом ходим; пока можно по состоянию здо¬ровья не пить лекарства — значит, и не надо.
У Дмитрия дрожали руки и глаза были влажными. С тех пор, как мы снова стали встречаться... Нет, под «встречаться» подразумевается — что-то планировать в отношениях. А я ничего не планировала. О Дим-Диме сказать не могу — на эту тему мы с ним не говорили. Предполагаю, что ему нужна была лишь моя дружба. Почему моя? Потому что у нас было связующее звено — сын. Рядом с ним было два человека, которые его не отторгали. Так вот, с тех пор, как мы снова начали видеться, мы, конечно, нервничали.
Ни я ничего не забыла.
Ни он ничего не забыл.
Представляю, как трудно было Дмитрию сделать тот первый шаг — позвонить мне через несколько лет после развода и просить прощения. Дим-Диму, который всегда передо мной ходил петухом! Извиниться для него было то же самое, что спуститься с Эвереста на лыжах (со спортом он не дружил). Я делала первый шаг — когда мы просто «дулись» друг на друга или ссорились по-крупному. Я шла на пере¬мирие, независимо от того, кто из нас был виноват. Меня не унижало, если я просила прощения у мужа, сына, случайно задетых локтем прохожих, у попугая или цветка.
Почему-то так получается, что один из супругов обязательно хо¬чет себя чувствовать королём, наделённым непререкаемой властью. Он диктует всем членам семьи, как им жить, с кем дружить, что говорить, какую выбрать профессию, навязывает свой стиль жизни, не считается с их мнением, постоянно критикует... И жестокое обращение его к другим — отсюда же. Крепостное право, да и только! В конце концов, эксплуатируемые устраивают бунт. Нередко в роли диктатора выступает жена, но им может быть и муж, не все же мужчины «подкаб¬лучники».
Если у мужчины и женщины с замашками диктатора есть хоть капля ума, они могут со временем понять, что у каждого члена их семьи свой путь в жизни и не надо им мешать; если же у них совсем нет ума, то они такими и уйдут в мир иной, мозг их не могут обога¬тить ни образование, ни профессия, ни должность, ни деньги... «Глупость — это ведь род безумия», — написал в романе «Тихий американец» Грэм Грин. У «дурачков» конец один — вокруг них постепенно образуется пустота, и они заканчивают свою жизнь в одиночестве.
Помнил ли Дмитрий, как меня обижал? Понимал ли, что мне было больно? Под черепную коробку человека не залезешь и истину не уз¬наешь. То, что мы говорим вслух, лишь миллионная часть наших мыс¬лей, переживаний, планов, любви и неприязни... Интересно, насколько мы искренни даже в отношениях с самыми близкими людьми? Скорее, мало искренни. В мир иной мы уносим свои тайны, вопросы, нереализованные страсти.
Обольщается тот, кто говорит о другом человеке (жене, муже, друге, ребёнке): «Я знаю его (её), как свои пять пальцев». Чепуха! Мы сами себя до пяти пальцев не знаем. Что уж других знать!
... Сначала я дала выпить Дмитрию валерьянового настоя — чтобы успокоился. Потом накормила. А как же! Сытость от еды можно сравнить с сытостью от вкусно проведённого сексуального акта — и в первом, и во втором случае не будет в глазах голода. Сытому человеку комфортно, мир ему кажется приветливым, все проблемы решаемы, а сам он — удачливым.
Если человеку плохо, он болеет — физически или разочарованием — кормить его следует почаще и повкуснее. Желудок будет брать на себя часть его бед. Над этим можно иронизировать сколько угодно. Правда в том, что когда женщина готовит еду и кормит мужчину — тем самым она его подбадривает, поддерживает, помогает ему сделать ду¬шевную передышку, если он в ней нуждается. Кто не нуждается — единицы. Эти трапезы — своеобразное, немедикаментозное средство против аллергии на всякие жизненные неурядицы.
А как нет людей без греха (прав Иисус Христос); так нет и людей, абсолютно свободных от трудностей.
У меня было свободное время и я сказала Дмитрию:
— Хочу уже сегодня начать читать рукопись. Я буду читать, а ты можешь поспать. На диване есть плед и подушки. После обеда всегда хочется подремать.
— Нет, спать я не буду. Обед был очень вкусным. Удивляюсь, как ты, Ан, умудряешься работать, готовить. И в квартире чистота.
— Сын помогает. Не терплю, когда люди шарят по полкам в поисках завалявшегося сухаря. У нас всегда что-то есть для плотного пере¬куса. Где сытно — там и уютно. Это традиция моего рода.
— Хорошая традиция. Редкая в наше суетное время. Меня удивляет, что ты не поправляешься («О! — подумала я, — значит, ты меня, милый, рассматриваешь? Есть ещё порох в пороховницах?»)? Ты ведь и пи¬роги часто печёшь. Помню твои пироги с яблоками. Вкуснее твоих не ел.
— Спасибо за похвалу. Я — девушка трудолюбивая. Поэтому всё успе¬ваю. Вот только сплю мало — на сон времени не хватает.
— Ты читай, Ан, а я посижу на балконе, покурю. Да, совсем забыл... Принёс краски и кисть. Ты как-то сказала, что хотела бы, чтобы я нарисовал что-нибудь на стенах лоджии.
— При условии, что ты хорошо себя чувствуешь. Сердце не болит?
— Странно, но я забыл, где оно находится. Нормально себя чувствую. Только выпью лекарство, врач называет его «пожизненным». И что ты хочешь, чтобы я нарисовал?
— У меня есть китайский календарь, а в нём райские птицы. Очень красивые. — Принесла календарь и показала Дим-Диму. — А ещё хочу подсолнух. Большой и жёлтый. Будет солнышком. Моим личный.
И вот мы занялись каждый своим делом. Письменный стол стоял у окна, я сидела лицом к лоджии. Был тёплый день. Дмитрий снял рубашку и остался в майке. Он рисовал, а я незаметно его рассмат¬ривала.
Что делают с людьми время и болезни! А ещё их неразумное отношение к себе, любимому! Худые плечи, торчат ключицы, а над и под ними — ямы, на которые без слёз невозможно смотреть; кожа бледная, усохшая мускулатура на руках... И эта тонкая шея! И бес¬покойный, неуверенный взгляд.
«Да, Дим-Дим, — думала я с жалостью и сожалением, — здорово тебя побила жизнь».
А перед глазами у меня был совсем другой мужчина, тот, что на острове так уверенно строил шалаш для любви. Видела словно кадры из кинофильма: он в туго облегающих плавках, загорелый, с хорошо развитой грудной клеткой, у него мускулистые руки, втяну¬тый живот, узкий таз, стройные ноги... Как по-деловому он тогда обустраивал наше временное жилище! Потому что тело его хотело любви. Возможно, пока он срезал ветки, мысленно прокручивал весь акт, и душа его отзывалась оргазмом. А пенис ждал своего часа...
Я читала. Он рисовал. Устал.
— Мне не хватает красок, — сказал Дим-Дим. — Дорисую в следующий раз.
— Хорошо. Я приготовлю кофе. У меня есть «арабика».
— Кофе — напиток Богов. В Доме кино, где я бываю чаще всего, и по сей день готовят его в горячем песке. Весь аромат сохраняется.
— Секрет, может, не в песке, а в рецепте приготовления: мало воды и много хорошего кофе. Но ещё лучший кофе я пила в Греции.
— Ты была в Греции?
— В прошлом году.
— Почему именно в Греции?
— Импульс: хочу в Грецию, где всё есть! Кстати, наш гид Хрисула знала эту историческую фразу «в Греции есть всё» и уточнила: кроме янтаря и страусиных яиц. Мне давно нравится история этой страны. Хотелось посмотреть на храмы, статуи, оливковые рощи...
— И как?
— Акрополь, храм 3eвca, первый олимпийский стадион, узкие улочки, прелестные Афины, голубые озёра, красного цвета горы — это невозмож¬но описать, надо видеть. Больше всего мне понравились сами греки. Красивый народ! Мужчины после работы сидят до рассвета в тавернах. Темы их бесед: спорт, политика и женщины. «А где же в это время находятся гречанки?» — полюбопытствовала я у гида. Молодая, остроумная Хрисула ответила: «Гречанки отдыхают дома».
Греки пьют кофе «вёдрами». И только натуральный, растворимый не признают. Я попробовала многие варианты: кофе с лимоном без сахара; без сахара и без лимона; с молоком, со сливками, с коньяком... А как тебе кофе, в который добавляют только одну каплю сливок? Блеск! Несколько глотков — и душа в упоении.
— Завидую тебе. Жалею, что не поездил по свету. А ведь была воз¬можность. Союз кинематографистов не раз предлагал. Как-то не соб¬рался. А теперь...
— Не будем о грустном. Попробую приготовить повкуснее кофе. Есть сливки, лимон. Хочешь с каплей сливок? Будет как в Греции.
— Можно я сварю? Угощу тебя.
— Конечно. Кухня в твоём распоряжении.
Вот в таком духе развивался у нас с Дмитрием послеразводный роман.
Жизнь непредсказуема. Бывает, что и перед врагом падают на колени. Так что, старая поговорка всегда новая: не плюй в колодец — пригодится воды напиться.
К поразительно мудрому умозаключению о сути человеческой жизни пришёл Эмиль Золя. Он вложил его в уста героя — доктора Паскаля: «Абсолютного зла не существует. Человек не бывает злым ко всем на свете, есть всегда кто-то, кому он делает добро; таким образом, если не становиться на субъективную точку зрения, начинаешь понимать полезность каждого существа. Верующим приходится признать, что если бог не карает дурных людей — то лишь потому, что видит создан¬ный им мир в целом и не вдаётся в частности. Ведь труд, не успев завершиться, начинается сызнова, и люди в совокупности, несмотря ни на что, вызывают восхищение своим мужеством и неустанной работой. Любовь к жизни преодолевает всё, и в исполинском труде человечест¬ва, в его упрямом желании жить — оправдание и искупление. Если бросить взгляд с большой высоты, то увидишь только эту непрекращающуюся борьбу, и несмотря ни на что — много добра, хотя есть и много зла. Так поневоле приходишь к состраданию, к всепрощению, — и испытываешь только безграничную жалость и горячее милосердие. В этом и находит прибежище человек, потерявший веру в догмы, как все те, кто хочет понять смысл существования в нашем мире, кажу¬щемся таким порочным. Надо жить ради самой жизни, ради созидания далёкого, неизвестного будущего, и лишь радость созидания при¬носит душевный покой здесь на земле».
Самая маленькая частица мира, где важнее важного созидание, сострадание и всепрощение — семья. Увы, осознают это далеко не все.
ЕГО КНИГА - ПРОПОВЕДЬ И ИСПОВЕДЬ
Как только появлялась возможность, читала рукопись Дмитрия. Я — не редактор. Просто читала. Свои замечания, советы, по-другому построенные фразы записывала на отдельных листках.
Это были не мемуары, написанные в классическом стиле — только о том, что видел, кого знал, что пережил. Будущую книгу Дим-Дима я назвала про себя романизированные воспоминания. В ней были герои разных профессий, социального слоя. И, конечно, ведущие персонажи — ОН и ОНА.
Когда закончила читать рукопись, мне стало ещё больше жаль своего бывшего супруга. В поступках, метаниях, размышлениях глав¬ного героя я узнавала его. Знакомые интонации, слова, суждения, утверждения... Всё своё недовольство государственным устройством, властью коммунистической партии, ложью в докладах на партийных съездах о повышении благосостояния народа, расхождением лозунга «Всё для народа — всё во имя народа!» с действительностью, несовер¬шенством кинопроизводства, руководством киностудий — непрофес¬сионалами — партийными выдвиженцами, Дмитрий перенёс в жизнь ге¬роев книги. Многие были хорошо узнаваемы.
Человек писал о том, что чувствовал. Он не думал, насколько верны его заключения о жизни страны. Это была его правда. Дим-Дим знал, что тяжело болен. И торопился выcказаться..
У многих людей есть потребность высказаться. И это их право. Все мы равны на этой земле. Все мы — дети Бога (или Богов, или иной цивилизации), а разве дети одного отца могут быть нерав¬ны в своих правах? Не могут.
Но само человеческое общество умудряется устраивать жизнь так, что есть бедные и богатые, эксплуататоры и эксплуатируемые, угне¬татели и угнетённые, сытые и голодные.
Кто понимает, что это несправедливо, тот страдает. Страдает так, как будто именно он голодает, именно на него устраивают го¬нения, в чем-то ограничивают и притесняют.
Чаше болеют за весь мир мужчины. Они, как дождевые черви, буравят и буравят землю, роют, взрывают, перестраивают, протестуют, воюют, бастуют, строят воинствующие планы...
Самое поразительное, что вот такие мятущиеся личности и правят человеческим обществом. Достаточно посмотреть на парламент любой страны — одни мужчины; женщин там — как зернинок черной икры на тощем бутерброде.
В рукописи Дмитрия тоже был мотив — ратование за весь мир. Доводы главного героя можно было признать убедительными, речь пра¬вильной. Одна беда — не было рецепта. Вопрос был задан ещё до Дмитрия «Что делать?», а вот как делать — на уровне теории.
Когда я прочитала рукопись, Дмитрий приехал. Видно было, что он с нетерпением ждёт моего отзыва.
— В самой рукописи я исправила только ошибки, опечатки и неточные названия — проверила по словарям. Всё, что мне показалось спорным, противоречивым, повторы — ты прочитаешь, я записала, — протянула Дим-Диму листы бумаги.
— И как тебе в целом, Ан?
— Очень интересная будет книга. Мне понравилась. В ней твоя жизнь.
— Ты говоришь правду? Или боишься меня обидеть?
— Сказала то, что чувствую. За свою жизнь я прочитала много разных книг. Могу оценивать. Теперь ты должен убедить в издательстве всех, от кого будет зависеть выход твоей книги, что переживания твоего героя — как гражданина страны и как профессионала-кинема¬тографиста — очень сейчас важны. На дворе время второй «оттепели», в воздухе витают брожения и напряжение. Не один ты и твой ге¬рой всё видят. Только...
— Что только?
— Мне не понравились отношения главного героя с его женщи¬нами. Надуманные, мрачные истории, несусветные претензии, какое-то изуверское ковыряние в душах, разрывы, уходы, приходы... И в его страстную любовь к весьма странной женщине не поверила. Как чита¬тель, конечно. Не любовь, а болезнь.
— Жизнь мрачная и отношения мрачные.
— Брось выдумывать! Описывать отношения людей непросто. Писа¬телям, наверное, слов не хватает. Хотя их в русском языке десятки тысяч.
— Ты считаешь, что я должен переписать всё, что касается личной жизни героя?
— Что ты! Кто я такая, чтобы считать! Ты просил прочитать рукопись и сказать своё мнение. Я это сделала. Ты так видишь отношения мужчины и женщины — почти во всём ущербные. И пренебрежение к женщинам у тебя здесь есть. Они все, по-твоему, жадные до денег, у мужчин всё отбирают, свободу ограничивают... Монстры, а не женщины. Если они такие плохие, зачем твой герой к ним тянется? Сделал бы себе в горе келью и сидел бы там. Был бы праведником. Он же у тебя весь в грехах, но своих грехов не видит.
Прости меня за резкость. Ты автор — тебе и карты в руки. Твои герои, описывай их такими, какими придумал. Но мы, женщины, не такие, какими ты нас видишь. Твоего героя можно пожалеть — ему не встретилась женщина-муза. Разными дорогами они ходят.
— Ан, я обязательно учту то, что ты сказала.
— Если задумаешь написать новый роман, отдай мне любовную ли¬нию. Я напишу, а ты посмотришь, понравится — оставишь. В жизни между мужчиной и женщиной много лирики, нежности, чувственности.
Дмитрий хмыкнул. Но промолчал. Интересно, какую из своих женщин он вспомнил?
— Во всяком случае, — продолжала я, — так должно быть. Иначе мир совсем закиснет, как яблоки без сахара. Если бы обладала литера¬турным даром, я бы писала только о любви. Как Жорж Санд. Когда мне грустно, я читаю её романы. И они совсем не «женские». Глупому чело¬веку вздумалось разделить поэзию и прозу на мужскую и женскую. Книги можно делить лишь на хорошие и плохие. Санд звала к любви и миру меж¬ду мужчинами и женщинами, к благородству в их отношениях...
Жаль, что у нас с Дим-Димом были уже другие отношения. А то я бы напомнила ему одну замечательную книгу, автор которой разбивал в пух и прах все заумные разглагольствования джентльменов. Как-то в разгар нашей любви супруг принёс роман английского писателя Дэйвида Герберта Лоренса «Любовник леди Чаттерлей» (я о ней уже упоминала раньше). Это не была книга в полном смысле слова, её кто-то перепечатал, а нам достался экземпляр с едва видными буквами. Но все же мы её прочитали, долго обсуждали. Потом Дмитрий о ней забыл, а я украдкой читала снова и снова. Именно эта книга помогла мне не ханжески смотреть на половые отношения мужчины и женщины, ценить супруга, как мужчину, который заботился в постели, чтобы и я испытала оргазм... Я ещё вспомню этот роман.
А когда мы говорили о рукописи Дмитрия, мне так хотелось ему напомнить о словах одного из персонажей Лоренса: «Разумом я верю в то, что хо¬рошо иметь доброе сердце, радостный пенис и смелость говорить обо всём, что угодно, в присутствии дамы». Это было сказано в ответ на вопрос, верит ли он в любовь или хотя бы во что-то.
— Благородство? — поспешно перебил меня Дим-Дим. — О чём ты го¬воришь, Анна! Всё опошлено, оплёвано...
От слова «оплёвано» меня зазнобило. Я вспомнила, как Дмитрий плевался всю дорогу, когда мы шли с ним в загс (это был наш второй брак). Я так и не узнала, что с ним в тот день произошло. Впрочем, не правда, догадывалась: он не хотел быть женатым мужчиной. И потом умудрился всё же перехитрить всех своих женщин — умер холостым, не оставил после себя вдовы.
Тогда он мне сам предложил официально оформить наши отношения, накануне у нас был вечер любви и хорошего секса. И на тебе! Плевался! Почему я не повернула назад и не ушла? Не ушла, потому что не хотела терять его... как любовника. С ним я знала, что такое половая удовлетворённость; без него во мне бродили как и у леди Чаттерлей, бессильное желание и неудовлетворённость.
— Если пошлости не хочешь, — возразила я бывшему мужу, — её и не будет. Ты написал книгу. Если она выйдёт в свет, то её будут чи¬тать разные люди. Счастливые и несчастные. Жизнь сложная. Зачем же ещё и в книгах писать о несчастливой любви, подлости, изменах? А людям хочется иллюзии, незлой интриги.
Можешь не обращать внимания на моё мнение о любовных отношениях твоих героев. Основной в ней герой — кино. Эта тема всегда будет привлекать внимание, ведь кино — волшебство.
— Я слушаю тебя, — Дмитрий внезапно положил свою руку на мою. Я этого не ожидала. Мне хотелось выдернуть руку, но сдержалась — из гуманных соображений, — и не узнаю. Как точно ты всё поняла. Ты интересный собеседник. Мы не виделись с тобой всего несколько лет, а как ты изменилась, душевно выросла. Я постарел, опустошён, разоча¬рован, одинок. Ты расцвела, успешно работаешь, путешествуешь. По тому, что есть в вашей квартире, вижу, что ни ты, ни сын не бедству¬ете...
— Пока я жива, никто из моих близких не будет бедствовать.
— Я это всегда знал. Когда мне не платили зарплату или я был в простое, ты нас содержала. Ты ответственный человек.
Про себя я думала: «Знал бы ты, мой бывший муженёк, как я надрывалась. Слова, которые я теперь слышу, надо было говорить мне тогда. Я в них очень нуждалась».
— Что было, то прошло. Вернёмся к рукописи. Суждения твоего героя, по нынешнему времени, смелые. Может, именно это привлечёт внимание издательства. Было поколение нестандартных шестидесят¬ников — поэтов, художников, писателей-прозаиков. А почему сейчас не может быть новой волны писателей? Может. Советских писателей называют «инженерами человеческих душ». Я знаю, кто их так назвал. Неплохое определение. А в инженерии не должно быть застоя. Кстати, от застоя все устали, истомились, измельчились, упали духом, многие спились... Нужна надежда. Может, в твоей книге кто-то её найдёт.
— Когда я договорюсь в издательстве о встрече, возьму тебя с собой.
— Зачем?
— Ты говоришь очень аргументировано. С тобой мне будет легче. Ты же знаешь, что я холерик, легко впадаю в панику.
— Если только для поддержания твоего спокойствия... Поживём — увидим. Верю, что ты и один справишься. У тебя талант убеждать.
С какой же неохотой Дмитрий всегда уходил после наших встреч. Тянул время, подолгу разговаривал с сыном. Думаю, если бы я сказала: «Оставайся и живи у нас», он бы с радостью остался. Но я этого не хотела.
Я была «плохой» женой. Он нашёл себе дру¬гую. И та оказалась «не такой». Теперь ему плохо, его обижают. Почему я должна его жалеть? «Жалелка» моя иссохла. Я не бросала его, когда он болел, лучшие кусочки в больницы носила; была хо¬рошей хозяйкой и верной женой: с другими мужиками не спала до тех пор, пока не поняла, что моя верность в нашей ситуации — анахронизм; как любовницу он меня хвалил. Получается: по всем параметрам хоро¬ша, а всё равно был недоволен. Я не хотела пережить ещё одну его измену.
И мне надоело быть в роли обвиняемой. Он - судья, я – обвиняемая. Но я не совершила никакого преступления. Есть такая порода людей: как войдут в роль судьи, потом выйти не могут. И обвиняют, обвиняют…Всех! Но не себя.
Его герой в рукописи, которую я прочитала, такой философ: и всё он умеет, и всё понимает, и знает, как решить государственные проблемы... Но философствовать мы все умеем. Теоретически мы все филантропы.
Однако, когда надо что-то делать конкретное, ума не хватает. Известные теоретики Карл Маркс, Владимир Ленин нафилософствовали тонны книг и статей. Звали народы: «Вперёд! К счастью!» И кому стало теплее и радостнее от их философствования, от их книг? Никому. Что на деле?
Ленин свою молодость прекрасно провёл в Швейцарии: ходил в дорогих костюмах и шляпе, обогащался знаниями в библиотеках, рассуждал о мировой революции и диктатуре пролетариата, попивая кофеёк в уютных цюрихских кафе, имел любовниц. Фактически нигде не работал. За такой образ жизни в СССР от порожденной им советской власти можно было схлопотать тюремный срок по статье «Тунеядство».
Потом Ульянов-Ленин состарился, надел кепку, помятый костюм — словно с чужого плеча, и стал делать в России революцию. И «осчастливил» её потом на семьдесят с лишним лет. Более безобидным оказался Маркс. Революций не делал. Писал о мире без эксплуатации, а сам эксплуатировал доброту и деньги Энгельса, а, возможно, и его самолюбие, а, может, его влюбленность в Маркса.
В автобиографическом романе французского писателя Ромена Гари «Обещание на рассвете» есть такой эпизод. Молодой человек, студент несколько дней не ел и упал в обморок, когда через прозрачную занавеску увидел в кафе посетителя, который поглощал шатобриан с дымящимся картофелем.
И далее автор пишет: «Мой обморок случился не от голода. Конечно же, я не ел со вчерашнего дня, но в то время я был страшно живуч и, бывало, нередко оставался не евши по двое суток, однако это не мешало мне исполнять свои обязанности, каковы бы они ни были.
Я потерял сознание от ярости, от возмущения и унижения. Как тогда, так и теперь, я не могу допустить, чтобы человек оказался в такой ситуации. Я сужу о политических режимах по количеству пищи, которую они дают каждому, и когда они с чем-то это связывают, ставят при этом условия, я плюю на них: люди имеют право есть без всяких условий».
Философия реальной человеческой жизни проста: сделай счастливыми ближних своих, а потом занимайся благополучием всего мира. Если мир захочет принять твои идеи.
... Приближалось лето. У меня были свои планы. Ещё до отпуска мне надо было съездить в одну командировку.
И тут Дмитрий стал уговаривать меня поехать в прибалтийский Дом творчества.
— Почему ты не едешь один?
— Боюсь. Если мне станет плохо, рядом не будет ни одной родной души. Не заболеть боюсь. Нестерпимо одиночество.
— Поезжай с сыном.
— Он не хочет. Сказал, что договорился с друзьями поехать в Крым. Поедем вместе? Тебе тоже надо отдохнуть. У тебя усталый вид. Я напишу заявление и попрошу путёвку на двоих.
— Может, с кем-то из друзей поедешь?
— Какие у меня друзья? Все чем-то заняты. Жёны, дети, ра¬бота...
— Напиши заявление. Если ты боишься ехать один — то один ты не поедешь.
Дмитрий оставил в нужной конторе заявление. В издательстве при¬няли его рукопись. Всё складывалось неплохо. Дим-Дим повеселел, строил планы на будущее — ближайшее и дальнее.
А пока решил съездить к матери.
Говорят: если хочешь рассмешить Бога, расскажи о своих планах. Дмитрий больше никогда не вернулся в свою любимую Москву.
Он умер.
Книга его вышла. Как исповедь накануне смерти. Я не могла допустить, чтобы она не вышла.
Вернувшись после похорон, надела одну из своих шляп с большими полями. Надвинула её низко — чтобы скрыть от населения зарёван¬ные глаза, и пошла в издательство. Издательств тогда было всего несколько, а желающих напечатать свои книги — океан. Рукопись Дим-Дима просто бы вернули кому-то из родственников, узнав о смерти автора.
А тут пришла дама (после того, как мы расстались с Дмитрием, я нигде и никогда не называлась его женой) в шляпе. И не просто просила издать книгу, а аргументировано доказывала, почему её надо выпустить в свет; что дует ветер перемен и эта книга может быть одной из первых «в струю», за что издательство приобретёт большой плюс. Да, я преувеличивала. Ещё ни одна книга не ускорила ветер перемен. Но даже буря в стакане воды кому-то нужна.
Мне хотелось посмотреть заявление, которое Дим-Дим написал, приглашая меня в Дом творчества. С трудом, но я его получила. Ах, Дмитрий, ты всегда лукавил! И остался верен себе. В заявлении он не назвал даже моей фамилии, написал «на двоих».
И почему, Дмитрий, тебе так важно было чьё-то мнение? Пыжился-тужился, чтобы произвести впечатление на любого человека, даже если это была у вас первая и последняя встреча. Неужели ты так и не понял за свою, богатую событиями жизнь, что людям нет дела до дру¬гих? Да, могут пристально посмотреть, что-то сказать, покачать головой, а потом их закручивает водоворот собственной жизни и они забывают, что был какой-то Дмитрий, просил путёвку; ах, это тот, кто много раз женился!.. Не так уж много.
А хоть бы и много! Твоя «женилка», что хочешь с ней, то и делаешь. Мнение каких-то чиновниц тебе было важнее, чем моё? Очень жаль. Тебе бы на каком-то этапе приближения к Дому творчества всё равно пришлось бы назвать, кто с тобой приехал. Никто бы с тобой не поехал, кроме меня. И фамилию я после развода не меняла. Ты мог бы сказать, что приехал с сестрой.
Бог тебе судья.
Первые сорок дней, когда, говорят, душа умершего прощается со всем земным, я умирала от горя. Подумать только: не муж, не друг, не родственник. Значит, не все чувства к нему у меня угасли. Мне было жаль не просто мужчину, ушедшего не старым в мир иной, а очень талантливого человека, много знающего, красивого. Наверное, я страдала и оттого, что с ним ушли и наши совместные годы — в меру счастливые, в меру грустные.
А год после его смерти я рыдала. На слёзы я не слабая. Немного завидовала женщинам, которые могут расплакаться в любой ситуации. Слёзы женщины — ещё то оружие при защите от некоторых твердолобых мужчин. Я не могла даже выдавить слезинку, когда Дим-Дим что-нибудь этакое отчубучивал. Зато могу заплакать внезапно, что-то вспомнив. В самом неподходящем месте. И плачу горько и долго.
Вспоминая Дим-Дима в гробу, я могла зарыдать в поезде, в метро, на улице, в гостях. Это было похоже на истерику, хотя ничего по¬добного раньше за собой не замечала.
Потом думала: «Может, это его душа провоцирует меня на слёзы?» Возможно, ему не хотелось, чтобы о нём быстро забыли? Никто его особенно не оплакивал, никто из друзей, подруг или приятелей не ездил на похороны.
Отсюда можно сделать вывод: не растрачивайте себя на общество и чужих (хотя при слове «чужие» я вспоминаю фразу, наверное, из Библии: «все мы — братья и сёстры по крови»); отдавайте весь жар своей души, любовь близким, особенно тем, перед кем ответственны. Не огор¬чайте их, чтобы ТАМ ваша душа не каялась.
Прошло какое-то время после смерти Дмитрия. К нам привезли часть его библиотеки.
Я стою возле кучи книг посреди комнаты. Поздний вечер, на улице темень. И тут я чувствую, что рядом — как бы прошёл или пролетел Дим-Дим. Молча. Как волна прошла. Я так явственно почувствовала — это был он. Как миг, как всплеск. Не испугалась. Подумала: наверное, прощается с книгами — они были частью его жизни; или радовался, что книги у нас. Ведь эта библиотека собиралась нами вместе. Раньше я в такие явления не верила.
Так закончился сериал, придуманный самым талантливым сценарис¬том — жизнью, о судьбе Дмитрия и Анны.
КАК ОН ШЁЛ К СМЕРТИ?
Мужчины везде живут меньше, чем женщины. А в России средняя продолжительность жизни представителей сильного пола такая низкая, что впору заносить страну в Книгу рекордов Гиннесса: чуть больше пятидесяти лет, а холостяки живут и того меньше.
Слишком нерационально, экономически невыгодно, если говорить с государственной точки зрения, — удобрять землю молодыми телами, закапывать жизнеспособные мозги, сперматозоиды, гормоны, половые железы и члены. Землю можно удобрять коровьим навозом. Дешевле.
Во всём мире большинство мужчин умирает раньше, чем их сверстницы. В этом феномене есть свои загадки.
Кажется, это было в 1968 году. Учёный, экономист, социолог Борис Урланис в одной из газет опубликовал статью, в которой было предостережение: «Берегите мужчин!» Учёный ничего не выдумывал, просто сравнил цифры средней продолжительности жизни мужчин в разные годы.
Говорят, что статистика — упрямая вещь. Помню негодующую волну против этого предостережения. Как ни странно, впереди были женщины. Дамы всего тогдашнего Советского Союза возмущались: «Кого беречь? Этих лежебок? Да они же ничего не делают!»
Женщины — народ эмоциональный. Но в данном случае эмоции нужны были другие; требовались конкретные меры. Правительство никак не отреагировало на предупреждение учёного.
Уже давно нет СССР. Прошли оттепели, перестройки, царствует демократия. В России каждые четыре года избирают президента, депута¬тов разных уровней. У всех в программе: ради народа и для народа! Получается, что мужчины — не народ. Они по-прежнему мрут, как мухи.
Много пьют, потому и живут мало? Да, определённая часть их уми¬рает от алкоголизма и осложнений от него. Какой-то процент поги¬бает на дорогах, в шахтах, есть смертельные бытовые травмы, само¬убийства. Но более всего джентльменов в работоспособном (и детородном) возрасте уходят в мир иной от болезней.
Уже известно, что по многим параметрам мужской организм уязвимее женского. В частности, слабее сердце — это исследования наших учёных на клеточном уровне. Так называемая внезапная смерть (от остановки сердца) ежегодно вырывает из рядов россиян почти полмиллиона мужчин, не успевших состариться телом и душой.
Примерно столько же умирает от этой загадочной болезни и американцев. Читала, что в США пытаются бороться с внезапной смертью — обучают приёмам реанимации пожарных и представителей других служб, к которым обращается население в экстренных случаях. Слышала, что в США есть несколько научных институтов, занимающихся исключительно здоровьем мужчин. А ещё мно¬гочисленные кафедры вносят свою лепту в эту тему.
Не возвращалась бы снова и снова к этим мыслям, если бы не пример с моим первым-вторым мужем. Дмитрий не дожил до пенсии. Но и последние шесть-семь лет он тяжко страдал от болезни. Получается, что пятьдесят лет — вот его срок. Все его органы даже не успели выработать свой ресурс, состариться. Кроме сердца. Есть научные ра¬боты, доказывающие, что сердце мужчины начинает стариться тогда, когда он ещё с юностью не расстался. Загадка!
Давно нужна государственная программа по охране сильного пола. А то придётся заносить мужчин в Красную книгу, как вымирающий, исчезающий вид. Как амурского тигра или иную живность. Амурскому тигру повезло больше, чем российским мужчинам, – над полосатым красавцем взял шефство известный политик.
Сколько раз я предостерегала своего супруга: не кури так много, не сиди так подолгу, делай хотя бы элементарную заряд¬ку, побольше бывай на свежем воздухе — не хочешь бегать, так ходи... Ничего не помогало. Одно дело, когда что-то советует жена и совсем дру¬гое — когда даёт рекомендации врач, у него же запас советов больше.
Наше население достаточно скептически относится к тем, кто бегает, обливается холодной водой, ходит босиком по снегу... Известный украинский кардиолог Николай Амосов в одной из своих книг рассказывал, что когда решил бегать по утрам, то завёл собаку. Дескать, я бегу за собакой, её ведь надо выгуливать. Боялся, как бы народ, уви¬дев его бегущим, не стал бы крутить пальцем у виска.
Вывод: сильный пол не должен жить, надрываясь. И прекрасному полу противопоказаны тяжёлые работы: помимо того, что уродуются пальцы, на ногах образуются венозные узлы, растягиваются, где только можно, связки, мышцы и всё прочее такое; матка может вы¬пасть и влагалище опустится...
Мужчинам совершенно не стоит носить чрезмерные тяжести (например, пианино вдвоём), вряд ли надо тянуть зубами автобусы и поднимать неподъёмные штанги. Подобные, как спортивные, так и бытовые подвиги, плохо заканчиваются.
Безусловно, каждый распоряжается своей жизнью, как хочет. Однако не следует забывать, что наша жизнь связана ещё с чьими-то жизнями. А раз это так, должно быть чувство ответственности (не могу не повторить это ещё раз) и жалости к жене, ребёнку, родителям. Им будет тяжело, если мужчина — отец-муж-сын рано умрёт или станет инвалидом.
Мой Дмитрий сжигал себя работой. Неистовство, с которым он всё делал, плюс характер с пессимистическими нотками, неумение расслабляться (усугублялось с возрастом), пачка сигарет в день (в молодости — больше), и... кобелизм — это его жизнь.
Не знаю, кому и что пытаются доказать наши джентльмены, «покрывая» всех женщин, которые им не отказывают? Оргазм он и есть оргазм. И с женой, тело которой знакомо до последней мушки на копчике, и с молодой длинноногой красавицей.
Мужчинам следовало бы прочитать роман Ромена Гари «Обещание на рассвете» и поверить его признанию. Первое сексуальное причастие случилось у него со служанкой Мариеттой, ему было лет двенадцать-тринадцать.
И вот что было потом: «Мариетта пробудила во мне голод, который уже не мог утолить никакой, даже самый соленый, огурец в мире (Гари любил соленые огурцы — В.Ф.). Вот уже два года, как Мариетта покинула нас, но память о ней оста¬лась у меня в крови и мешала спать по ночам. Я и сейчас глубоко благодарен этой доброй француженке, распахнувшей передо мной дверь в лучший мир. С тех пор прошло тридцать лет, и я честно признаюсь, что с того времени не узнал ничего нового и ничего не забыл». Понятно: что «ничего нового»?
Какие же причины могут преждевременно унести в мир иной представителей сильного пола?
ПЕРВАЯ. Неоправданный риск и наплевательское отношение к своему здоровью.
Если говорить о кино, о чём я немного знаю, так как жена всегда «варится» в профессиональном деле супруга, то примеров «геройства» можно привести массу.
Съёмки в пустыне. По сценарию — грузовая машина должна мчаться по бездорожью. Молодому красавцу-актёру предлагают дублёра, то есть каскадёра. Отказывается. Крутой поворот или резкий наклон машины — всё, конец!
Неистовство, страсть в любом деле (в том числе и в постели) — хорошая черта характера. Но жизнь дороже. Никто ещё не доказал обратное пословицы: тише едешь — дальше будешь.
А как погиб замечательный польский актер Збигнев Цибульский! Знавшие его, рассказывали, что на съёмках он всё делал сам — прыгал на ходу идущего поезда, из машины... А ещё он постоянно куда-то опаздывал, а потому догонял те же поезда. Ходил в пальто нараспашку... Играл со смертью в прятки.
Так же было и в роковой для него день. Пальто нараспашку. Он должен был поездом добраться до места съёмок. Опаздывал. Поезд набирает скорость. Актёр прыгает на ступеньку. В тамбуре поезда стоит пассажир. Он решил помочь Цибульскому, схватил за воротник. Актёр просто выскользнул из не застегнутого пальто. Оно осталось в руках пассажира, а актёр попал под колеса поезда.
А сколько трагических случаев, когда группа едет на съёмки! Куда мчатся? Натура уходит! Сегодня уйдёт, а завтра та натура бы снова пришла.
Или (бытовой пример) зачем тебе пилить дерево, если ты талантливейший актёр, педагог, но доморощенный лесоруб и плотник? Нельзя было поручить это сделать профессионалу? Можно. Но хотелось самому. Результат? Он погиб, оставив молодую вдову и маленького ребёнка. Лучше бы подумал: как они будут жить в этом сложном, жестком мире без меня — хребта семьи? И что важнее для ребёнка: построенный руками отца дом или сам отец? Сам отец! Ответ однозначный, как любит выражаться один из российских депутатов.
Очень полезно мужчинам думать мозгами, прокручивать ситуации наперёд, как в монтажной прокручивают киноплёнку.
Нередко после смерти (смерти, а не гибели) известных в обществе людей — актёров, режиссёров, певцов... — знавшие их близко начинают вспоминать детали, прямо говорящие: были признаки болезни. Лишь один пример. Актёр, режиссёр, писатель. Дим-Дим рассказывал, что во ВГИКе они были в одном потоке, но на разных курсах и факультетах. Тот актёр-режиссёр не должен был ехать на съёмки, по состоянию здоровья его укладывали срочно в больницу; отказался, работа была важнее. Поехал в «Тмутаракань», участвовал в нелёгких — физически и эмоционально — съёмках; последние дни жаловался на боли в ногах, ему трудно было ходить, чувствовал слабость... И ночью умер.
Спрашивается, кому нужен такой безрассудный энтузиазм? Никому. А результат? Съёмки фильма остановились из-за его смерти, остались без отца двое детей, молодая жена, неутешная в горе мать. Мог бы подлечиться в больнице и потом сниматься, если бы позволило здоровье. Или не сниматься, если бы сил не было. «Героизм» в любом деле в ущерб здоровью — халатность и преступление.
ВТОРАЯ. Болезни. Есть болезни, «обожающие» именно мужской организм. Та же внезапная смерть: из десяти умирающих — 8—9 мужчин. Есть острые и хронические болезни, одинаково опасные и для мужчин, и для женщин. Врагов надо знать в лицо! То есть какие-то знания о том, что опасно для здоровья и как с этим бороться — должны быть у каждого человека. Говорят, что мужчины не «любят» лечиться. Напрасно. Храбриться перед болезнью — сверх легкомыслия. Уместнее проявлять храбрость в том, что для тебя компетентно.
Мой супруг начал «чувствовать» своё сердце в сорок пять лет. Покалывало в сердце, были боли, временами он не мог спать на левом боку, потом ему стало труднее подниматься по лестнице, быстро ходить. И что же, он сразу же побежал к врачу? Не тут-то было! Продолжал жить, как жил. Валидол под язык — и дальше.
Прошло несколько лет, прежде чем он решился капитально обследоваться. И получил диагноз: приобретённый порок сердца, ишемическая болезнь. Назначили кучу лекарств. Это ведь был даже не первый, а десятый звоночек: «Берегись! Иначе — то ли ещё будет!»
И как же Дмитрий берёгся? По-прежнему отстукивал на машинке далеко за полночь свои литературные или режиссёрские сценарии, много курил, лекарства пил нерегулярно, уезжал надолго на съёмки, где, как всегда, неистово нервничал по разным причинам. К тому времени у него появилась ещё одна страсть — он стал рисовать. У мольберта мог стоять день и ночь — пока не получалось то, что он хотел.
А однажды притащил два огромных кресла. С помойки. Увидел их и «прикипел» (в магазинах мебели в свободной продаже не было, только по записи). Пытался найти машину, чтобы привезти домой. Не нашёл. И тащил эту тяжесть сам, как рассказывал: «Одно кресло отнесу на какое-то расстояние, потом за другим возвращаюсь». В дальнейшем это его «геройство» отразилось на самочувствии. Вернее, суммировалось к другим причинам. Сам же он эти кресла обил и был чрезмерно горд. Да, в креслах было удобно сидеть. Но получить долю комфорта такой ценой!
ТРЕТЬЯ ПРИЧИНА. Кобелизм.
Где-то прочитала, что кобелизмом «страдают» те джентльмены, которые не могут проявить себя в чём-то другом — в профессии, например. Работа у большинства мужчин стоит на первом месте. И если здесь не получается, то они должны доминировать в иной сфере.
И обязательно в любовной? Среди очень талантливых личностей, чьи имена знает весь мир, были и есть ещё те жеребцы. Но талант в какой-то мере оправдывает жажду физической любви — снимает нервное напряжение.
Дим-Дим во многом был одарённым человеком. И это не мешало ему быть отъявленным кобелём.
Мужчины забывают только об одном: за все удовольствия (читай — оргазмы) надо платить. Деньгами, должностью, карьерой, квартирой (домом), разводом и... здоровьем.
А если джентльмен не может по какой-то причине или не хочет ос¬тавить жену, а подруга на этом настаивает, то жизни у него нормаль¬ной не будет ни дома, ни у любовницы. Требования последней (а, можем, угрозы, шантаж) заставят его переживать, расстраиваться, пре¬бывать в тревоге и стрессе. Показателен пример из жизни героя в фильме «Забытая мелодия для флейты». Любовные метания, в конце кон¬цов, стали молотом для его сердца. И оно остановилось.
Однажды мой супруг (тогда — супруг) вернулся из командировки в южные края. Отсутствовал месяц. Не надо было быть Джеймсом Бондом, чтобы понять: вернулся не в себе. Он меня как-то виновато обходил, едва губами прикоснулся к моей щеке, суетился, тут же начал разбирать чемодан и пакеты.
И это мой Дим-Дим? Нет, мой Дим-Дим после столь длительного отсут¬ствия раньше бросал у порога всё, что было в руках, прижимал меня к ближайшей стенке, всю облапывал, обцеловывал... Обнимал меня так, что я чувствовала все его бугорки внизу живота.
«Ладно. Подробности потом, — сказала я себе. — Пусть всё идёт своим чередом».
— Как съёмки? — спросила самым любезным и нежным тоном.
— Нормально. Всё сняли. Теперь монтаж.
— Устал?
— Ужасно. Я грязный, вымотанный и голодный, — говорит, а на меня не смотрит.
«Да, ты грязный. Но, предполагаю, что не только в прямом смысле, как давно не мытый».
— Иди в ванную. Там чистое бельё. А я накрою на стол. Ждала тебя. Обед готов.
— Спасибо.
«За «спасибо» спасибо. А где «Ан» или «девочка моя»? Что-то ты, Дим-Дим, очень вежливый. Не к добру. Не помню, когда слышала от тебя это слово», — думала я и сгорала от любопытства: какой же сюрприз на сей раз приготовил мне мой экстравагантный и такой разнообразный супруг?
— Да, я тебе кое-что привёз.
Достаёт из чемодана тапочки. Расшитая цветными нитками кожа и вокруг мех. Даже в годы страшного дефицита на все вещи, я такое уродство не носила. А ещё Дмитрий привёз мне прозрачную нейлоновую кофточку с рюшечками, пришитыми везде, где только можно.
Тапочки, как подарок, я ещё могла пережить. Но такую кофту!
Дим-Дим посмотрел на выражение моего лица, на то, как я осторожно и подальше от себя отложила её — словно заразную.
— Не нравится? — чувствую, что он накаляется. — Тебе всё не нравится.
— Почему же всё? Наоборот, ты до этого дня всегда радовал меня. Угадывал, что может мне нравиться, а что — нет. Никогда не забуду, как ты чуть ли не на все постановочные деньги купил мне шубку «под котик». Прелестная! Все на меня глаза пялили. И думали: «Какой хороший муж у этой дамы! Купил дорогую шубу. Балует!» Я же должна соответствовать своему «придворному» званию «жена кинорежиссера» не только тем, что у меня в голове, но и что на мне. А сейчас что ты мне даришь? Ты хочешь, чтобы я это надела? Тебе изменил вкус?
— Времени не было выбирать подарки. Да и выбор в провинции, сама знаешь, какой.
— Знаю. Там можно купить вещи гораздо лучше, чем в Москве. Хочешь, скажу, как всё на самом деле было?
— Не придумывай!
— Тебе помогала купить эти вещи женщина. Дама, не понимающая, что такое вкус. Или же она хотела проверить, есть ли вкус у меня. Да и вкус в данном случае ни причём.
— Да, ты угадала. Мне помогала моя ассистентка.
— Мы прошли с тобой, Дмитрий, все стадии выяснения отношений. Теперь ты не устоял перед ассистенткой. Такие вещи могла выбрать любовница жене любовника, чтобы досадить ей. И показать: я с ним спала. Ваши тапочки и кофта — приметы твоей любовной интрижки в командировке.
— Господи, как мне надоели твои подозрения!
— Блудливый мужчина всегда оставляет на месте преступления пальчики.
— Откуда ты всё знаешь? Я уже тебе говорил, что тебе бы надо работать в КГБ.
— Обед на столе. Я ухожу, у меня дела. Вернусь к возвращению сына из школы.
— Анна, подожди. А ты не можешь не идти на работу?
— Могу, но не хочу. Жаль, что нам с сыном некуда переехать. Я бы и минуты с тобой больше не жила. И тебе некуда деться, как я понимаю? Она тебя, может, приютит?
— О каком переезде ты говоришь? Ещё чего не хватало! Никуда я тебя не пущу, — муж взял меня за руку.
— Не трогай меня! Сначала отмойся, как следует. Чтобы тут чужим духом не пахло. Везёшь всякую заразу домой!
— Я с ней переспал только один раз! — в запальчивости крикнул он. И, наверное, тут же пожалел, потому что схватился за го¬лову.
— Что же только один раз? — мне надо было что-то сказать, пусть нелепицу, иначе я бы залепила ему пощёчину, чего я делать не хотела. Пощёчины не убивают наших обид! — не понравилось?
— Как-то ловко она меня заманила в свой номер. — сказал и, думаю, сам себе не поверил.
— Фу, какая гадость! Ты же знаешь, если мужчина не захочет, то, как бы женщина не раздвигала ноги, у неё ничего не получится.
— Ан, да ничего не было! Я просто так сказал. Чтобы тебя позлить.
Я тихо открыла дверь. И также тихо её закрыла. «Погоди же, Дим-Дим. Придёт время, и мы с тобой рассчитаемся».
Мы с ним, действительно, потом рассчитаемся. Но меня это никогда не радовало. Я выходила замуж вовсе не для того, чтобы тратить время и силы на выяснение отношений, уличение мужа в неверности, разъездах-переездах...
В моём семейном клане (со стороны мамы) все дружили, никто не развёлся. Мужчины и женщины чтили родителей, ответственно относились к детям, помогали друг другу до конца дней своих. У женщин всегда были полными кастрюли и сковородки; мужчины, если и изменяли жёнам, то тихо и подальше от дома. Интриг, сплетен никогда не было.
От своей семьи я вынесла несколько истин: быть верной, хозяйственной женой, чтить мужа (не как хозяина; русские женщины никогда не были рабынями мужей, они могли, как лучшие актрисы, играть эту роль, но не более), как главу семьи, помогать ему при неудачах и в болезнях, заботиться о детях, пока они в этом будут нуждаться...
Я так и начала жить с Дим-Димом. Хотела иметь хорошую семью. У нас могло бы быть больше детей. Однако быстро поняла, что семья у моего супруга на пятидесятом месте и ему всё равно: есть дети или нет. Хочешь — рожай, не хочешь — не рожай. Я должна была сама решить: рожать ещё или нет. Не решилась. «Поднимать» двоих-троих ребят мне было не по силам. Родить можно. Пока младенец сидит в твоём брюхе, кажется, что всё дальше будет легко и просто. На ребёнка, кроме сил, надо тратить немало денег. Что совершенно естественно, ведь в магазинах ничего бесплатно не дают. А ребёнку не объяснишь, почему мама не может купить такую же машинку (или куклу), как у Пети (Маши). Ребятишкам нужна также любовь мамочки и папочки.
Кобелизм жизнь не продлевает.
ЧЕТВЁРТАЯ ПРИЧИНА. У всех людей есть амбиции (в переводе с латинского языка — честолюбие, хвастовство; самолюбие). Если бы его не было, то потомки Адама и Евы до сих пор сидели бы в пещерах, если они когда-нибудь там сидели; не было бы предводителей, вожаков. Думаю, что амбициями наделены, кроме человека, и другие представители фауны всего мира.
Жизнь без амбиции, как еда без соли и приправ.
А у творческих личностей честолюбие возведено в квадрат или куб. И это правильно. Какое же творение без желания потрясти мир!
У моего Дмитрия был профессиональный, кинематографический гонор, что сродни честолюбию. Однако то ли таланта ему не хватило. То ли за многое брался. То ли кобелизм отвлекал.
После смерти его имя, как документалиста, ни разу нигде не упомянули. Но, конечно, это вовсе не значит, что человек не должен заниматься своим любимым делом. Может, фильмы Дим-Дима ещё «всплывут». На Земле ничего не исчезает. Я уверена.
Безрассудство свойственно многим русским людям.
Авось, обойдётся! Что будет, то и будет! Это меня не коснётся! — под такими девизами и живём.
Можно простить дремучее невежество малообразованным людям (о таких пишет Михаил Булгаков в «Записках на манжетах»), но ведь мой супруг был образованнейшим человеком. В его мозгах накопилось огромное количество разной — разносторонней — информации. Читал он и популярную медицинскую литературу. Но не умел беречь здоровье. Возможно, думал: «Я вечный!»
В самом деле, в нём было столько жизненной энергии, что когда он умер, я не поверила. Не могла соединить эти слова: Дим-Дим и смерть... Кто-нибудь, но не он. Предполагаю, что он и сам в это не верил, когда умирал. Умер мгновенно, наверное, о смерти не успел подумать. Иначе бы он как-нибудь прогнал смерть, продлил бы себе жизнь хоть на какое-то время. Он был из таких — отчаянно дерущихся за жизнь. Эти бы усилия да в те годы, когда ещё молод и здоров!
Когда в начале XXI века стали умирать сверстники Дмитрия или чуть помоложе, в рассказах об их жизни нередко подчёркивалось: «был невыездным», «фильм положили на полку», «запрещали снимать» (об актёрах), «не давали ставить спектакли»... Творческие люди от такого варварского контроля за их работой и жизнью испытывают стресс, который можно сравнить с цунами, всё разрушающем на своём пути. Откуда браться здоровью? Оно расшатывается.
У Дмитрия, насколько я знаю, не было ситуаций, когда бы ведомство на уровне ЦК КПСС, что-то ему запрещало. В министерстве культуры объясняться ему приходилось, но он — не та фигура в кино, которая могла быть оппозиционером тогдашней власти, в том числе и в кинематографе. Дим-Дим снимал добротные документальные фильмы. Не более.
Вне дома он был деликатным, мягким человеком, не склонным к конфликтам. Невозможно даже себе представить, что он бы мог поступить так, как кинорежиссёр (мною на двести процентов уважаемый) Эльдар Рязанов. Рассказывают, что после того, как он снял фильм «О бедном гусаре замолвите слово», его пригласил для делового разговора министр Госкино. Когда Э. Рязанов пришёл к назначенному часу, выяснилось, что министра нет. Кинорежиссёр ногой вышиб дверь кабинета. И правильно сделал. Может, хоть один из «больших» чиновников после этого понял, что нельзя попирать чувство человеческого достоинства.
Когда Дмитрию приходилось где-нибудь объясняться по профессиональным делам, он очень переживал, что не может отстоять свою точку зрения. Как человек эмоциональный, всегда близко к сердцу принимал замечания «чинодралов» (его выражение); потом много курил, не спал... И тема эта — непонимание — была постоянной на мужских посиделках.
Если принять во внимание, что в сердце мужчин рано происходят необратимые изменения, то получается, что профессиональные неприятности бьют по сердцу, как шрапнель: тут зацепит, там царапину оставит. Хоть сердце и «пламенный мотор», но нежнейший. И живёт оно не обособленно в нашем теле, а тесно связано со всеми органами и системами. Но пока живо сердце, живо всё.
Впрочем, неэмоциональных людей я не знаю. Все переживают по разным причинам. Но многие умеют расслабляться, сжигать гормон адреналин — гормон этот, как двуличный Янус, возбуждает и разрушает.
Как расслабляются? Кто-то ходит раз в неделю по грибы-ягоды в сезон, даже если они ему и не нужны.
Кто-то летом бегает в парке, а зимой — на лыжах; или ходит круглый год в любую погоду определённое количество километров, чтобы, как у Анны Ахматовой, «утомить ненужную тревогу».
Иные ублажают тело и душу в бане-сауне.
Медики считают, что смена вида работы уже может снять стресс, переключить мозги на другие мысли; если стресс — надо дать хорошо поработать мышцам.
Совсем мало мужчин, которые переключают свои мозги на бытовые дела, на уход за маленькими детьми. А зря!
И на кухне (как и в жилых помещениях) всегда столько работы, что она способна вытеснить все служебные неприятности. Лишь примитивные люди думают, что деятельность бывает общественной, научной, а семейной — нет. Так вот, участие мужчины в нудной, каждодневной (физически нелёгкой) семейной деятельности сближает супругов; жена с утра до вечера будет петь «лямур, лямур». И не важно, кто муж: премьер-министр, глава банка, директор фирмы или грузчик в аэропорту. Наличие служанки не спасает.
Вспоминаю, как писал поэт Евгений Евтушенко о встрече с Жаклин Кеннеди — вдовой убитого американского президента Джона Кеннеди. Евтушенко увидел сохнувшие в ванной чулки и удивился: сама стирает. Надо знать нашего талантливого эксцентрика Евгения Евтушенко — не стесняется ни чинов, ни должностей, ни наличия на счету собеседника много денег.
Спросил у богатой леди, не сама ли она стирает свои чулки? Выяснилось: сама. Верно: носки премьер-министра, как и чулки леди, надо стирать. И ещё многое необходимо делать в родном доме. На все случаи жизни служанок не найдёшь. Да и людей, имеющих слуг, не так уж много среди всего народонаселения планеты. Больше тех, кто для себя и своих близких всё делает сам.
А в детской комнате работы ещё больше. Если мужчина хочет переключиться с неприятного на приятное, пусть хоть раз в неделю (или в две — как получится) отпускает жену на весь день погулять и займётся ребёнком (или — детьми).
Уверена: более разнообразной работы нет! Уход за малышом требует терпения, физической выносливости, сноровки, знаний... Побегает целый день по квартире: из детской в кухню, из кухни — в детскую; ванную. Покормит (не один раз), подмоет, переоденет, сходит с чадом на прогулку (лишь издалека кажется, что везти коляску легко), поиграет, умоет, спать уложит... Сам на ходу будет есть, об отдыхе забудет.
А польза? Лучше станет понимать жену, поближе узнает ребёнка, переоценит жизненные ценности. «Петр Петрович сделал мне подлянку на работе? Подумаешь! Сегодня он есть в моей конторе, а завтра — нет. И я буду из-за него переживать? Нет! Живём дальше», — это мысли душевно здорового мужчины.
Некоторые отцы не принимают участия в выхаживании малышей, объясняя это тем, что они «этого не умеют делать». Женщина тоже не рождается с материнскими, кулинарными и прочими навыками, нужными для семьи. Она учится путём проб и ошибок. А что, мужчина глупее? Зачем же себя так уничижительно оценивать? Зайца обучают бить по барабану. Так это же заяц!
Мой Дим-Дим был выше (ниже — так точнее) домашних дел, ребёнка. Это «бабские дела» — его убеждение.
И расслабиться он не умел. Всё время пребывал в творческом ознобе. А для сердца это вредно.
Один инфаркт, другой... Вероятно, были микроинсульты, так как иногда он жаловался на онемение в руке и ноге.
Это же были звоночки: «Будь осторожен!»
А он взял да и женился. После двух тяжёлых инфарктов. С нитроглицерином во всех карманах и под подушкой.
Как-то я прочитала, что после сорока лет многие мужчины пребывают в импотенции. Среди причин названы и заболевания сердца и сосудов. Дмитрий женился последний раз после пятидесяти. А сердце после двух инфарктов, наверное, как у восьмидесятилетнего мужчины.
Потом жаловался другу на жену: «Она такое выделывает в постели! Но я же больной!»
Об этом надо было думать раньше. Не у той женщины, а у Дим-Дима были инфаркты в сердце. Возможно, и в мозгах.
Женился бы на женщине, которая бы понимала его болезни, кормила сытно, гладила по голове, когда ему плохо или тошно на душе.
Такой союз вполне возможен. Но Дмитрий никогда никого не слушал. Даже себя. Ведь шуры-муры с последней будущей женой он начал, когда мы ещё не были разведены. И проверка его мужских сил шла в постели, когда они были лишь любовниками. Я даже знаю, где это было.
Что хотел — то и получил.
Был ли Дмитрий неудачником? О себе уничижительно он никогда не говорил и в своих профессиональных способностях не сомневался. Возможно, понимал, что не все могут быть гениями и всемирно известными, как и не все могут родиться в королевской семье.
Мне бывшего супруга искренне жаль. Вот в чём ему не хватало таланта — в отношениях с женщинами. Он так и не нашёл ту единственную, которая бы была такой, какую он искал и с которой он бы хотел умереть в один день.
Скорее, Дмитрий был из породы людей, которые вообще не находят свою половину. У этой породы мужчин шероховатые края тела и души, и вторая половина не в состоянии надолго прилепиться, - так не пристают обои к неровным стенам.
Я, Анна, — не идеал. Чего-то во мне Дим-Диму не хватало. Однако наш союз был самым долгим. С другими женщинами он проживал по несколько лет или даже — месяцев.
Мне жаль, что он умер разочарованным, одиноким и больным.
Последние дни перед смертью, как мне рассказывали, он звал меня, просил приехать; мне звонили. Я взяла билет на самолёт. И не полетела. Мои родственники вспомнили об обидах, нанесённых им мне. Отговорили.
Прости, Дим-Дим. Прошло много лет после твоей смерти. Я сожалею, что тогда не полетела к тебе. Теперь понимаю, что надо слушать голос своего сердца, а не доводы других людей, как бы убедительны они ни были.
Если твоя душа на том свете способна анализировать, ты поймёшь, что зла на тебя я уже давно не держу. Если я в чём-то перед тобой виновата — прости. Хотя уверена: просить прощения и каяться после смерти человека — пустое дело. Лучше не грешить при жизни.
«А ведь ты, друг мой, спрогнозировал свою кончину, — думала я, вновь и вновь перечитывая его книгу, которую он, к сожалению, не увидел, — твой герой умер в самолёте. Не дома. Как и ты. Только твоё последнее пристанище на земле — диван, а его — самолётное кресло. Ты подробно описал, как у героя меркнет сознание и что он чувствовал, умирая, и кого видел».
И что за страсть играть со смертью! Каркать себе на беду!
У Владимира Высоцкого чуть ли не последние строчки:
Мне есть что спеть, представ перед Всевышним,
Мне есть, чем оправдаться перед Ним...
Играют, играют со смертью. Только зачем торопить это событие? В своё время все там будем.
Дим-Дим тоже нередко говорил о смерти. Сочинил, что у него была клиническая смерть, и он куда-то уплывал по длинному коридору, а потом увидел свет.
Начитался книги «Жизнь после смерти». Сочинил, что однажды у военного самолета, в котором он летел с киногруппой, что-то вышло из строя, и машина чуть не рухнула.
Зачем сочинял? Хотелось выглядеть человеком, попадавшим в экстремальные ситуации и выжившим? Не хватало земных страстей и красок? Скорее, играл со смертью в прятки. Но доподлинно я знаю, что, несмотря на всю свою усталость от болезней, умирать он не хотел. Он был жизнелюбом.
Американский психогенетик (новое направление в психологии) Чампион Тойч считает, что люди сами могут притягивать к себе роковые события. Он приводит, как пример, Джона Кеннеди, который спрогнозировал события в своей жизни так, что в ней было убийство. Допустим, в своей речи после избрания американский президент говорил «мы заплатим любую цену...», а отец похвастался, что его сын Джон ради страны может отдать жизнь...
Таким путем складывалась модель жертвы убийства. Учёный рассказывал и о других известных людях, которые сами проектировали, как архитекторы, свою жизнь с трагическим концом.
Потрясающе мудрый совет Тойча:
«Запомните: счастье не приходит оттого, что у вас есть то, что вы хотите, что вы стали тем, кем хотели стать, и делаете то, что хотели делать. Оно придёт тогда, когда вы научитесь любить то, что у вас есть, себя — таким, как вы есть сейчас, и то, что вы делаете».
Жаль, что подобного совета вовремя не услышал Дмитрий. Хотя, как правило, советам других мы не следуем. Даже мудрым.