«Я счастлива».
Надпись из баллончика жирно сделана на заводском заборе вдоль трамвайной линии. Этим маршрутом еду с работы домой, когда из-за пробок на дорогах нет смысла ждать корпоративного автобуса. И каждый раз оглядываюсь, читая.
Кто это написал? Это молоденькая девушка - с годами, чаще всего, желание писать на заборах медленно, но неуклонно угасает. Может быть, она впервые влюблена. А может, наконец, после долгих поисков, ошибок, мучений и боли, обрела своё счастье.
Каждый раз думаю об этом, когда еду мимо. Подо мной громыхают рельсы, под ногами людей в лужах шипят только что брошенные окурки, в роддоме рождается долгожданный ребенок, а из дверей похоронного бюро две женщины с мраморными лицами в черных косынках молча выносят венок.
Сейчас та девушка, которая написала фразу про счастье, наверное, летает на крыльях. Они большие и белые.
«Мир уже умер».
Тоже надпись на бетонной стене. Черной краской с отчаянными потёками вниз. Мимо идет кошка белая, она косится на надпись. А впрочем, причем тут надпись? - на кусте смородины рядом с этим участком стены сидит ворона и дразнит ее. Кошка недовольно дергает хвостом, а ворона, замечая это, издевается еще сильней. Кошке, как и вороне, понятно: мир еще не умер. Иначе как бы мы все заметили эту надпись?
Рисовые шарики
500 грамм мясного фарша и по вкусу – вареного риса. Перец молотый. Соль. Перемешать, сформировать в шарики среднего размера. Уложить в кастрюльку. Развести в чашке томат напополам со сметаной, разбавить водой, добавить нарезанных мелко укропа, петрушки, орегано и сладкого молотого перца. Залить шарики. Бросить в кастрюлю пару листиков лаврушки. На маленький огонь на разделителе.
Он ел, щурясь от удовольствия. Как-то так смотрел на нее, что сделалось хорошо. «Вкусно?» - «Очень», - и мягко погладил ее руку.
«Мерцательная аритмия
- вид нарушения ритма сердечных сокращений, при котором желудочки сердца сокращаются с различной частотой». Да-с… Как сама жизнь – то провалы, то холмы. Спрашивать о будущем у учебника по кардиологии – не самый лучший вариант. Это тебе не булгаковские Mастер с Маргаритой, такого наговорит.
Калейдоскоп в ее голове. Смотрела на фотографию и умирала, умирала, умирала. Воздуха не хватало, жизнь уходила. Бегом по улицам бесцельно. Толпа, подошла - на лавке сидел до плача веселый человек в зеленом пиджаке и клетчатом котелке на голове, а рядом примостилась макака в штанишках. Обезьянка устало облокотилась боком к хозяину, а он держал ее крошечную ручку в своих ладонях и тихонько гладил мохнатую ладошку. Солидный мужчина шел по улице, вдруг у него зазвонил телефон, и через минуту он кричал на всю улицу: «У меня сын, лю-ди!!!» В церкви – служба. Сидела в уголке, смотрела на распятие, свет свечей колебался во влажных, налитых болью глазах. «Господи, помоги, Господи, помоги…» Зазвенели в набухшие серо-сиреневым дождем колокола – ярко, по-доброму. Плакала освобождено, простив женщину в неприятной серой теплой не по сезону юбке, которая ходила и шумно целовала каждую икону. Машинально, как будто поливала цветы. «Ждал ли Он от людей, когда шел на Голгофу, чтобы они вот так целовали?»
«Фотовспышка»
Обилие белого цвета и много глаз – синих, зеленых, раскосых и не очень. На каждом лице была защищающая повязка. Маска, которая закрепляется за ушами.
Детский гематологический центр.
Наше предприятие выступило спонсором. Привезли к Новому году сладкие подарки. Такие объемистые коробочки, которые заполнены конфетами, вафлями, мармеладом, печеньями – короче, всякими лукулловыми дарами.
Дети рвут целлофан внутренней упаковки. Лица сияют, а глаза серьезные, и это страшно. Все как один – в масках. На головах – вязаные шапочки. Под ними нет волос: химиотерапия. Кое-кто ходит, везя перед собой капельницу. От тех, кто помладше, не отходят родители. Тоже в масках.
Становится жарко и как будто нечем дышать. Подбегают детишки, касаются фотоаппарата. Снимать здесь как ножом по горлу. Начальству – для отчетности, а заставить себя невозможно. Нельзя, конечно, превращать жизнь этих детей в серое полутраурное действо, надо – наоборот. Но есть вещи, через которые переступать сложно.
Бегают, прыгают. Болеют, ходят с капельницами, лежал под системами, лишаются волос и находятся под постоянно зависшим над ними дамокловым мечом – и живут. И смеются.
- Сашка, не бегай так, иди сюда, упадешь, к тому же, испачкаешься.
- Пускай так.
- Вот ведь какой ты. Ну и ходи так! Врач увидит – будет над тобой смеяться, скажет – грязнуля.
- Кто? Иван Сергеевич? Не будет, он хороший. Он мне еще утром сказал: будет сюрприз вам. Гости приедут. Я сначала подумал – клоуны…
- Клоуны – они ж как дурачки. Чего в них хорошего? Лучше ведь вот эти вкусняшки.
- Мам, ты глупая, знаешь… Клоуны – они веселые. Они играют, они шутят… Они лучше. Конфеты, конечно, это хорошо. Только живые клоуны лучше. Правда ведь?
Драгоценный, святой, гладкоголовый и зеленоглазый искупитель наших грехов, ты прав. Живое всегда лучше.
«Это мы с папой, мамой и Люськой».
Мелом – на дорожке горпарка. Люська, судя по рисунку, это кошка.
День приятный – нежарко, но и не холодно: та самая комфортная атмосфера, которую я так люблю. Прошлый день был Днем Победы, сегодня тоже выходной, и мы вышли погулять, потому что дома всё постирано-поглажено-убрано-приготовлено. Больше делать просто нечего.
Распускающаяся зелень вокруг. На скамейках сидят пары. Кто кормит с руки семечками голубей, кто целуется, не замечая вокруг ровными счетом ничего. По газонам бегают дети – банты розовые, желтые, белые. Матроски. Пищащие подошвы обуви совсем маленьких. Возле Вечного Огня стоит мать с сыном лет двенадцати. Она уговаривает его встать напротив Огня, чтобы сфотографироваться. Мальчик в форме кадета, на локте держит фуражку. Тот смущается окружающих людей и шепотом отказывался, озираясь. Не к лицу ж мужчине такими глупостями заниматься. А глаза горят детским огнем – столько вокруг пожилых людей в форме, так хочется забраться на мраморные плиты и поближе поглядеть на языки пламени, которые горят уже многие десятилетия! Фуражка кадета уверенно лежит на локте, лацканы и манжеты отутюжены, погоны с буквой «К» сияют.
Вот стоит наше вихрастое тонконогое будущее.
«Отцы и дети»
Женщина была в видавшем виды пуховике. Скромный мех истончился, превратившись в полоску ворса на капюшоне, но чистенький, аккуратный. Волосы собраны в хвостик, резиночка синенькая. Ноль косметики. Доверчивое лицо, которое будто бы говорит: «Я никогда ничего плохого не сделаю, потому что хорошо ко всем отношусь».
Такой, знаете, светловолосый ангел в поношенном пуховике.
В пакете угадывался пакет молока, плавленый сыр, несколько яблок и книга. Она лежала сверху, поэтому было видно ее название. Тургенев. Книга была новая, а сколько сейчас стоят книги, каждый, кто их читает, отлично знает. Женщина то и дело доставала книгу и гладила ее незаметно ладонью по срезу страниц. По лицу разливалось довольство. Уже виделось, наверное, как приедет домой, нагреет себе молока и сядет, закутавшись в одеяло, читать при ночнике.
Хорошо всё-таки.