Белые всполохи тумана расползались как полуночные змеи, поблескивая огнями далёких городов, спрятавшихся в дымке горизонта.
— Сколько их там, — спросил первый, глядя в приборы.
— Много, — ответил второй.
— Это хорошо.
Каменный лабиринт шелестел бетонным вдохновением, отражаясь от вереницы ночных фонарей, освещающих гудящее безмолвие, скачущее по ночным периметрам мегаполиса всполохами экстази и глотками эндорфина, улавливаемого вниманием извивающихся тел магии контактов непрямого действия.
Жало желаний жёстким железобетоном колыхало пространство между стенами, наполненное формами, ощупываемыми тёмными царапающими взглядами.
Ум думал, что он существует.
То, что ум инструмент им не осознавалось.
Горячая волна холодного разума не равна горячему порыву сердца.
Когда разум сумеет проникнуть в спальню страсти, лишь тогда он поймёт...
Свою бессмысленность.
Безобразная герцогиня тщетно камуфлирует умом то, чего у неё нет.
Компьютер станет писать стихи лишь тогда, когда сумеет любить.
Шахматная партия не равна в принципе партии в гольф.
Поэтому тоннели вынуждены пропускать сквозь себя мириады жизней ищущих то, чего нет.
— Пошли, — сказал первый. — Нам предстоит много работы.
— Да уж, — ответил второй. — Её мало не бывает.