Человек может прожить всю жизнь, так и не узнав, какой он на самом деле подлец.
Ресторан был на три четверти пустым. Провинция. Городок тысяч на десять. Одна гостиница, одна больница, одна баня, один клуб, одна школа, даже светофор, на старания которого, впрочем, никто внимания не обращал, тоже один. Провинция. Скука. Скука.
Я торчал в этой дыре уже, пошла третья неделя, занимая единственный одноместный номер в третьем этаже тут же, над рестораном. Номер этот был со всеми удобствами, на какие способна подобная глушь. То есть в комнате у меня была собственная раковина, правда только с холодной водой, душ в конце по коридору, рядом с убираемым раз в неделю туалетом. Я впервые занимался согласованиями. До того я был штатным геологом и скучать не приходилось. Бурение, выемка образцов, предварительный анализ, построение разрезов. Скучать было некогда и в более дремучем захолустье. Теперь, поднявшись по служебной лестнице до начальника партии, я погряз во всевозможных разрешениях, землеотводах, техническом обеспечении, оргликах. Мобильная буровая установка и собственно вся геологическая партия прибывали завтра, но я уже был близок к помешательству от зеленой этой тоски.
- Что-нибудь еще желаете? - раздался за спиной довольно нежный, но ярко окрашенный местным говором голос.
- Желаю, - неуместно грубо ответил я, понял это и поправился. – Простите мне. Я тут просто одичал за две недели. Принесите пожалуйста графин водки и селедку в масле и с луком колечками. Я знаю, в меню нету, но, может, поищете?
Она вышла из-за моей спины и стала собирать почти нетронутые тарелки моего давно остывшего ужина.
- Вы совсем ничего не ели, - произнесла она озабоченной хозяйкой.
- Нет аппетита. Надо было сначала водки, а потом уж. С тоски даже этого не сообразил.
- А хотите, я покормлю Вас по-человечески?
- Это как? – изумился я и впервые обратил на нее внимание.
- По-домашнему, - просто сказала она.
На вид ей было не больше двадцати. Худенькая и бледненькая, но с весьма симпатичной мордочкой юной деревенской пастушки. Зеленые глаза ее казались почти черными из-за огромных зрачков и выражали заботу вперемежку с любопытством и еще какой-то потаенной тоской; густые огненно-рыжие волосы вились крупными локонами, но было видно - плохо слушались расческу; курносый нос и бледные щеки были усыпаны брызгами веснушек; под белой блузкой, застегнутой на все пуговицы угадывалась крепкая молодая грудь; пальцы рук и сами руки были тонки, но проворны, правда чуть заметно дрожали. В целом, она была симпатична. «Почему я ее раньше не замечал? - подумал я. - Чертова провинция. Забыл даже о простых мужских инстинктах». Она собрала посуду на поднос и пошла на кухню. Я оглядел ее ладную фигуру, стройные высокие ноги и вновь удивился, какого черта я не замечал ее, ведь могла бы скрасить мое унылое одиночество. Селедку она таки нашла (как потом выяснилось, сбегала в магазин на свои) и я, довольно быстро приговорив трехсотграммовый графин, заказал еще столько же. Водка – хорошая штука. Девушка стала теперь видеться мне не просто симпатичной, а красивой, местный говор, который я успел здесь возненавидеть, в ее устах стал казаться мне даже не лишенным обаяния, а ее предложение о домашнем ужине не таким уж неуместным. Водка – хорошая штука.
- Я сдала смену. Идемте? – присела она напротив меня.
Теперь она была в голубых джинсах и красной блузке с расстегнутыми двумя верхними пуговицами, приоткрывающей действительно великолепную ее грудь. Будь я трезв, я бы удивился, как это она вдруг решила, что я пойду к ней, не зная даже ее имени, но, как я уже говорил, водка творит чудеса. Смелость ее заключалась еще и в том, что не успели мы выйти из дверей ресторана, а весь город уже знал, что Ксюха подцепила москвича. Провинция. Местные добропорядочные дамы теперь перемоют добела (или дочерна) все ее косточки, ну а здешние пуритане-мужчины вполне даже могут поработать над моими на свой, так сказать, манер. Это тоже странное свойство глубинки – на своих девках не женятся, но чужих не подпускают – придурки. Москвичей никто не любит во всей России от Камчатки до Альбиона (я имею ввиду мужское ее население, женщины - совсем даже напротив).
Шли недолго. Здесь в любую точку города недолго, учитывая, что гостиница стояла на центральной, с позволения сказать, площади, где под убогим гипсовым, усиженным голубями памятником Великому Вождю с вечно торчащей куда-то рукой, разве что не испражнялись свиньи, кои заглядывали в город ежедневно из окрестных деревень. Случались и коровы. Деревянный двухэтажный дом на четыре квартиры. Она жила на втором в двухкомнатной. Зимой дом топился печкой, но вода и канализация были подведены. Газ был из баллонов. По дороге мы все-таки познакомились. Звали ее Ксюшей, жила она одна и растила сына, которому сейчас было три с хвостиком. У соседки был сын такого же возраста и та забирала их обоих из садика. Сегодня Ксюша попросила ее оставить Васю ночевать у себя. Соседка сама была одинокой матерью и подруги по несчастью время от времени оказывали друг другу подобные услуги, наивно надеясь, что однажды некий кто-то останется навсегда. Такое иногда случалось, конечно, но очень скоро выяснялось, что этот кто-то оказывался запойным пьяницей и он вышвыривался из квартиры, успев, правда, пропить какой-нибудь магнитофон или какую шмотку. Провинция.
Ксюша хлопотала на кухне, мне же она предложила то, что только и могут предложить гостю в подобных местах – семейный альбом. Нет ничего пошлее семейного альбома. Глупые, ничего не значащие даже для его обладателя групповые фотографии, портреты, бытовые мизансцены, призванные вызывать из памяти теплые воспоминания. Какая глупость! Теплые воспоминания из теплого прошлого могут лишь напомнить, усилить промозглую слякоть настоящего и, не предвещающего ничего хорошего, будущего. Блажен утративший память и скормивший семейный альбом печке.
Ксюша довольно споро управилась с ужином и собрала стол в гостиной. Хорошо пропеченная свиная шейка, жаренная на сале картошка с луком, салат из помидоров, соленые огурцы и, хранимый, наверное, для особых случаев, коньяк о трех звездочках. Действительно по-домашнему. Даже лучше. Я живу один и не то чтобы не умею готовить, я же геолог, – просто лень. Глядя на Ксюшины хлопоты, на то, с какой любовью она смотрела, как я ем, я невольно задумался, как было бы здорово, если бы дома встречала меня такая вот хозяйка. Разовые девицы, что время от времени случались в моей московской квартире, тоже порывались проявить себя хлопотливыми хранительницами очага, да только москвички, видит бог, не способны быть таковыми. Цивилизация, урбанизация и всякая иная «ция» губит в наших женщинах женщин. Похоже, настоящие, реликтовые их представительницы остались лишь на периферии. Но и мы, москвичи хороши. Мы чураемся привести в дом простушку из какого-то Мухосранска, а уж если кто и отважится, так после всю жизнь стыдится выйти с ней на люди. Цивилизация.
- Вкусно, Данила? – уютно улыбнулась хозяйка. – Может еще?
- Ой, спасибо, Ксюшенька, рад бы, да не влезет. От вашей ресторанной стряпни у меня желудок усох.
- Панкрат Григорич хороший повар, - вступилась за родных пенатов Ксюша, - просто клиент без особых претензий. Таких, как вы, москвичей, да с района или из области - раз в год по обещанью, свои на сухую питаются да дома. Если только свадьба какая, так он расстарается, ровно француз, да теперь и свадеб-то никто не играет. Поживут, да разбегутся. У нас, почитай, все в городе матери-одиночки, да бобыли-алкаши. Провинция, тьмутаракань.
Ксюша вздохнула и стала собирать со стола.
- А кто ж отец-то был? Придурок, что такую красавицу бросил? – бестактно ляпнул я за чаем с тортом (когда успела прикупить?). Шестьсот грамм водки, да тут еще полбутылки коньяку подмочили мою наносную деликатность. Даже не в водке дело. Любой столичный, попадая на задворки страны, сам того не замечая, относится к местным, как к дворняжкам, как, наверное, русские дворяне относились к своим крепостным в позапрошлом веке. Свинство.
Ксюша вдруг побледнела, а глаза сделались вовсе черными. Она пристально посмотрела на меня и тихо произнесла:
- Ты.
Кусок торта застрял у меня в горле и я закашлялся его крошками. Когда кашель отпустил, я отхлебнул чаю и стал внимательно рассматривать ее лицо. Четыре года назад я только начинал свою кочевую жизнь молодым специалистом. Была первая моя командировка. Партия квартировалась по частным домам в какой-то богом забытой деревеньке на три десятка домов. Мы гнали трассу под трубопровод и переселялись из деревни в деревню каждые три дня, словно саранча с поля на поле. Одной ночью я проснулся от того, что мне почудилось, будто кто-то пристально на меня смотрит. Я открыл глаза. На пороге моей комнаты, словно приведение, в одной ночной рубашке, босиком стояла хрупкая бледная девочка с рыжими, распущенными по пояс волосами, хозяйская дочка. Она улыбнулась одними глазами и ничего не говоря, медленно подошла к постели, подняла одеяло и… Все произошло в мгновения. Она лишь слабо пискнула, хотя ей наверняка было ужасно больно. Наутро она забрала простынь отстирать от крови. На следующий день мы переехали в другую деревню и там я уже и забыл про странное это ночное явление. Я даже не знал имени той девочки.
- Я вижу, что ты вспомнил, Данила.
- Боже, Ксюша, - заволновался я, - я ведь ничего не знал.
- Я и не виню тебя. Я ведь сама. Когда я округлилась, я уже не могла ходить в школу и так и не закончила одиннадцатый. В деревне все показывали на меня пальцем, родители поедом ели и я сбежала в город к дяде, он добрый был человек. Даже вот квартиру свою мне завещал. Здесь и родила Васю. Отчество дала ему твое, так что он у меня Василий Данилович. Красиво, правда?
- А можно мне?..
- Завтра, - наконец улыбнулась Ксюша. – Он сейчас уже спит, у Катьки, соседки моей. Он на тебя, слава богу, похож. Я все эти годы глядела на него и все тебя вспоминала. Я ведь тогда втрескалась, как только ты в сенях у нас появился. У него даже волосы не рыжие, а черные, как у тебя. И веснушек у него нет. Я все это время так и любила одного тебя. И люблю по сей день. Но ты не думай, что я в каких-то претензиях или навязаться. Когда я тебя увидела в нашем ресторане две недели назад, меня чуть инфаркт не хватил. Я взяла на две недели отпуск, думала, уедешь. Больно мне было вновь тебя видеть. Видеть и ни дотронуться, ни в глаза заглянуть любимые нельзя. Отпуск закончился, я вышла, а ты опять здесь. Не выдержала я и вот…, ты здесь и все теперь знаешь.
Ксюша закрыла лицо руками и тихо заплакала.
А может есть Господь на небе-то? Зачем-то ведь он привел меня в тот городок, спустя четыре года. А чего так долго ждал? Театрального эффекту хотел? Художник, мать его. Ксюха и Васька теперь со мной. Геологию я бросил, к чертям. В деньгах потерял, конечно, но что я приобрел! Вкусный ужин, добрые глаза и щебет сына после тяжелого дня, это уж точно.
1 июля 2011 года