Как там начинаются все приличные страшные сказки? Ночь. Полнолуние. Кладбище. Нестройные ряды покосившихся могильных столбиков. С десяток склепов для тех, кто побогаче. Одинокий силуэт, примостившейся на пригорке часовни. Сторожка смотрителя, сейчас пустующая и оттого напоминающая еще один склеп. Протяжный заунывный скрип ржавых петель перекосившейся створки ворот с недостающими зубцами. Мрачное завывание разгулявшегося зимнего ветра. И мерное клацанье зубов… Так. Зубы – это лишнее. Притаившаяся в тени одного из фамильных сооружений фигура зябко поёжилась и перестала выстукивать зубами чечеточный ритм. Из-под опущенного капюшона поднялось облачко пара – пальцы левой руки в обрезанной перчатке обожгло дыханием, ненадолго согревая. Правая, в нормальной толстой краге, все так же покоилась на рукояти черненого клинка, тонкой полосой застывшего на коленях. Ожидание затягивалось, и это не добавляло радостных мыслей, а наоборот – расцвечивало те, что остались, неприличными словосочетаниями. Даже самые распоследние жеманницы так не опаздывали на свидания как этот упырь. До рассвета еще несколько часов – обязательно должен появиться. Вот только с каждой минутой всё возрастали шансы на то, что под стеночкой ему будет уготован не теплый и радушный прием, а готовый к употреблению свежезамороженный охотник. Соваться в каждый склеп и возиться с каменными крышками в поисках опаздывающего не хотелось по нескольким причинам. Во-первых: беспокойный кровосос мог быть в любом из десяти, а пропускать его выход было совсем не в удовольствие – пришлось бы еще долго мерзнуть, поджидая возвращения утолившего голод гада. Во-вторых: перспектива вести бой в тесном темном пыльном чуланчике не вызывала совершенно никакого энтузиазма. И так ясно, что упырь сильнее и проворнее, а уж в помещении, где нельзя толком повернуться для замаха и подавно превзойдет в ловкости любого мага или Охотника. Ну и в-третьих: поди потом докажи возмущенным родственникам, что последнее пристанище их усопшего предка было разворочено с истинно благими намерениями, а не корысти ради. Хотя, вряд ли там осталось еще на что покушаться – местные пройдохи, охочие до наживы, скорей всего уже давно сняли с бренных останков почивших в мире все ценные побрякушки. А на то, что осталось, даже последний нищий не позарится. И то, что ночной тать прятался в одном из склепов, подтверждали нетронутые холмики обычных захоронений. Четыре дня назад была оттепель, и снег смерзся, поблескивая коркой наста. И ни на одной из могил этот белый покров не был нарушен. Последнюю жертву обнаружили не далее как позавчера. По сведениям, полученным от городского головы, за последние две декады упырь высосал и выпотрошил больше десяти человек, не считая двух предыдущих Охотников, которые тоже явились в Исстор, выискивая работу полегче. Честно говоря, аппетит у разгулявшейся нежити был на удивление огромным. Обычно кровопийце хватало одного припозднившегося домой гуляки, чтобы брюхо не урчало от голода целую неделю. Местный же «гурман» лакомился свежими горожанами каждые три дня, предпочитая не утаскивать тело в логово, а словно в насмешку, оставляя трупы в нелепых позах там, где их обязательно найдут днем. Вобщем, веселился и кутил на полную, гад. Оставалось лишь гадать, как тупая нежить додумалась до такого озорства. Не иначе, рядом где-то бродит и прикидывается нормальным горожанином сам Хозяин – высший вампир, создавший этого ненасытного шутника. Но этого вычислить будет не в пример сложнее, да и не было за него уплачено. И, честно говоря, очень не хочется связываться с высшими порождениями Морха – больно уж хлопотно. Легче сдать всё логово Ордену Белого Пламени, чем самому там ковыряться. А уж эти фанатики выжгут там всё дотла. За бесплатно.
Внезапно на груди испуганным зверьком, попавшим в силки, забился-заметался амулет. Охотник неторопливо, без единого звука, встал, не отряхивая плащ от налипшего снега. Пальцы покрепче сжали рукоять клинка, а расширившиеся, привыкшие к темноте, зрачки неотрывно смотрели на крышу противоположного склепа. Там, практически сливаясь очертаниями с каменными изваяниями причудливых существ из сказок, плавно, словно перетекая, шевелилось нечто. Неопытный глаз мог вовсе не заметить появления долгожданного ночного гостя. Но изменившееся зрение Темного Охотника четко вычленяло на фоне ночного неба немного угловатую и обманчиво неповоротливую фигуру упыря, слегка поблескивающую лысой шкурой в свете полной луны. Вот он шумно втянул носом морозный воздух и глухо рыкнув, выдохнул, не почувствовав притаившегося Охотника и поэтому более не таясь и не осторожничая. Создание тихо рявкнуло и подобралось к краю крыши, готовясь к прыжку. Пальцы одним привычным движением повернули перстень на левой руке камнем к ладони, в которую тут же упруго толкнулся сгусток силы, покалываясь мелкими горячими иголочками. Левая рука Охотника двинулась вверх вдоль тела, застыв на уровне груди со слегка растопыренными пальцами, словно удерживая нечто шарообразное, небольшое, но чрезвычайно хрупкое. Упырь тем временем подобрал задние лапы и, оттолкнувшись от парапета, распластался в длинном прыжке, намереваясь преодолеть ограду кладбища. И тут же, как только тварь оказалась в воздухе, человек выбросил левую руку вперед, выпуская то невидимое, что бережно удерживал в ладони. Небольшой прозрачный сгусток стремительно метнулся к телу нежити, на лету увеличиваясь и проявляясь клубком полыхающих голубоватых завихрений. Упырь не допрыгнул до забора – шар впечатался в его бок, сбивая прыжок, и тут же окутывая все тело языками такого же голубого пламени. Тварь ударилась о железные прутья ограды, пронзительно взвизгнула и покатилась по снегу, пытаясь сбить жалящий синий огонь со своей шкуры. Снег хрустнул под сапогами, ловец оторвался от стены, срываясь на бег. В занесенной правой руке темным сплетением рун хищно блеснул меч, поймав на своих гранях холодный свет молчаливой ночной свидетельницы. Упырь визжал и извивался – магическое пламя пожирало его шкуру, которая сморщилась и кое-где уже висела лохмотьями. Но одного этого было недостаточно для того, чтобы убить ночное дитя Хеорта, которое корчилось на снегу, захлебываясь почти человеческим криком. Уже занесенная для удара рука с мечом дрогнула и остановилась.
- А-а-а, чтоб тебя! – послышалось короткое тихое ругательство, а через пару мгновений сухой щелчок спущенной тетивы арбалета. Стальной болт с руническими насечками пробил грудину, пригвоздив гуля к земле. Горожане не особо сведущи в том, чем отличаются друг от друга различные виды нежити. Гуль – намного опаснее и разумнее, нежели упырь, отличался от сородича несколько более человеческим обликом, абсолютно безволосым кожным покровом, менее длинным и острыми клыками и когтями. Зато превосходил его в ловкости, выносливости, кровожадности и хитрости. Даже самый сильный голод не мог заставить гуля потерять бдительность и напасть на первую подвернувшуюся жертву. Они практически всегда выполняли приказы. Ах да, и что самое неприятное – у них были хозяева. Высшие вампиры.
Первый вампир, согласно преданиям, появился в результате союза Пресветлой богини Арамайи и Морха, ужасного лика Пятиединого бога. Намного менее многочисленные, нежели люди или эльфы, вампиры создали своё элитарное общество, скрываясь ото всех и регулируя свою численность. Они не разрастались подобно нашествию саранчи, благоразумно полагая, что такой демографический взрыв повлечет за собой весьма плачевные последствия – от открытого истребления их темного рода, до, в случае победы, проблем с пропитанием. Поддерживать свою жизнедеятельность они предпочитали свежей кровью разумных существ – людей и эльфов, драконы были практически недостижимым деликатесом. Вампир начинал свою жизнь после обращения - ритуала инициации, во время которого у избранного до последней капли выпивалась обычная кровь, заменяясь кровью высшего вампира, смешанной с темной силой Морха. Странно то, что новообращенные получались лишь из людей. Эльфы просто умирали или превращались в гулей. И ни в одной летописи не было сказано о том, пробовали ли обратить дракона. Лишь люди, рожденные на закате Пресветлой Арамайей от Адхейна – третьего лика Пятиединого. Наверное, потому, что были самой молодой из трех рас, наименее выносливые перед соблазнами темных ликов Морха и Хеорта. Дети Морха, вампиры, навсегда сохраняли внешний вид, каковой был до инициации. Их общество подчинялось строгим законам, которые диктовались Советом Высочайших. Совершеннолетием, когда обращенный обретал полную силу, становился высшим, и с его мнением начинали считаться, было принято трехсотлетие после обращения. После пятисот лет вампир имел право претендовать на место в Совете Высочайших. Не достигшие «взрослого» порога жили под присмотром клана-семьи, членом которого были инициированы. Проводить обряд позволялось только высшим вампирам. За ослушание и нарушение правил могли покарать не только самого виновного, но и весь клан, в зависимости от мотива и результата. Семейства жили обособленно, каждое на своей территории. Многие из них недолюбливали друг друга, а некоторые даже открыто враждовали. Охотиться на земле чужого клана без разрешения его главы считалось признаком дурного тона, за который можно было поплатиться административным наказанием или подбитым глазом (если поймают на месте). Кормиться дети Морха предпочитали прямо из источника – прокусывая кожу удлиненными клыками и насыщаясь горячей кровью. Обладая темной силой Пятиединого, они могли заставить свою жертву забыть о случившемся, оставив на память лишь небольшую ранку странной формы. Обычно вампиры не убивали того, кем кормились. Только очень сильный голод мог заставить их осушить несчастного до капли. Но в таком случае, умерший от обескровливания человек или эльф через декаду возвращался в мир живых в виде упыря. Темная сила, полностью заменявшая собой кровь, поднимала их из могил, корежа внешний облик, выворачивая суставы, превращая в вечно голодного зверя, цель которого – лишь убивать, утоляя жажду крови и поддерживая искру жизни в мертвом теле. Гули тоже были делом рук, ну или клыков, вампиров. Если во время обряда инициации что-то пошло не так – не хватило силы у проводящего ритуал, кто-то вмешивался в процесс, был нарушен порядок проведения, или инициируемый был эльфом, - вместо новообращенного бессмертного получался гуль. Полуразумное человеко- (или эльфо-) образное существо почти всегда уничтожали. Но в некоторых случаях его оставляли себе, в качестве верного пса. Гуль всегда признавал хозяина, создавшего его, понимал отдаваемые ему приказы и мог выполнять несложные поручения – и убить кого-то, и дров нарубить, и тапочки принести. В отличие от высокоразвитых вампиров, гули и упыри считались созданиями ночного лика Пятиединого - Хеорта. Единственный, с кем Пресветлая Арамайя не захотела вступать в союз, он лепил своих детей – ночных тварей – из беззвездной темноты, страхов, ненависти, зависти, своей злобы и божественной силы, сдабривая всё извращенной фантазией отвергнутого любовника. И его творения получались под стать самому Четвертому лику – кровожадные, ненасытные, отвратительные, источающие ненависть ко всем трем светлым расам. Всё то, чем пугают непослушных детей и чего предусмотрительно боятся даже взрослые, всё это было творениями Хеорта, его ночными детьми.
И как раз одно из его творений корчилось у ног Темного Охотника, выгибаясь всем телом и пытаясь выдернуть пригвоздивший его к мерзлой земле арбалетный болт. Ловец вторично взмахнул мечом, тут же опуская его на шею гуля. Раздался хруст перерубаемого шейного позвонка. Тварь прекратила цепляться за стальной стержень в грудине и заскребла когтями по утоптанному снегу, заново разрыхляя его. Из перерубленного горла толчками забила черная мертвая кровь. Меч почти отсек гулю голову, увязнув в неживой плоти и застряв острием в земле. По тускло светящимся рунам стекала, мгновенно застывая и сворачивая, кровь ночной добычи. Нужно выдернуть клинок и добить нежить. Гули, как и вампиры, имели способность к регенерации. И хотя эту рану пришлось бы заращивать не меньше трех декад, шансов оставлять нельзя никаких. Рука с усилием дернула меч обратно, когда за спиной раздался тихий рык, больше похожий на предсмертный хрип. Человек крутнулся на месте, чуть смещаясь в сторону, поворачиваясь лицом к новой напасти, пытаясь тут же выставить перед собой уже покрытый черной коркой крови клинок. За спиной оказался еще один гуль, неслышно подкравшийся и уже готовый к прыжку. По нему было заметно, что это самка, точнее, когда-то это была женщина. На синевато-багровом теле виднелись обрывки какого-то платья, стыдливо прикрывающие некогда пышную грудь, на безобразной голове свалявшейся паклей висели грязные волосы, при жизни владелицы возможно бывшие рыжими. Вторая тварь, верно, пряталась в том же склепе, что и первая, выбравшись следом чуть погодя на помощь товарищу. Гулей изначально было двое, поэтому жители Исстора и умирали вдвойне интенсивней. Первый из них все еще скреб когтями по снегу с почти отрубленной головой. А второй не стал ждать той же участи, бросившись на Охотника, как только понял, что момент внезапной атаки уже упущен. Но человек всё еще не был готов защищаться. Меч звякнул и отлетел к забору, выбитый из руки когтистой лапой. Арбалет был разряжен, и бесполезным куском дерева и железа впивался в позвоночник. Тварь повалила ловца на спину, пытаясь когтями разорвать плотную проклепанную кожаную куртку, а зубами отчаянно тянулась к соблазнительно близкому горлу. Дело было дрянь. Человек правой рукой успел вцепиться в шею нежити, чуть пониже подбородка, и изо всех сил удерживал отвратительную морду подальше от себя. Исковерканная гримасой злости, и от того еще более страшная, харя с разверзстой пастью лязгала зубами у самого носа, плевалась вонючей клейкой слюной и дышала такой смесью ароматов, которой позавидовала бы даже главная сточная канава за кварталом мясников. Левой рукой Охотник пытался оторвать уже впившуюся в плечо когтями лапу гуля. Но с таким же успехом можно было попытаться разогнуть железные крючья абордажной кошки, которой уже подтягивают зацепленный корабль. Нужно было заставить тварь саму разжать смертельную хватку. Пальцы по инерции вновь крутнули кольцо на левой руке, поворачивая камнем к ладони, но увы... Амулет еще не успел зарядиться и всё, что удалось из него выжать - это маленький, размером с вишню, слабо пульсирующий комочек. Таким можно было разве только клочок очень сухой соломы поджечь. Но сгодилось и это, чтобы отвлечь ночное создание. Всё еще удерживая открытую пасть правой рукой, левой удалось втолкнуть туда магический сгусток. Гуль сглотнул, выпучил желтые слезящиеся глаза и надсадно закашлял, выпуская жертву из когтей. Этого хватило, чтобы садануть кулаком в глаз чудовища и, оттолкнувшись ногами, выползти из-под него. Порождение Хеорта осталось сидеть на корточках, харкаясь слюной, слизью и какими-то ошметками. Рывком встав на ноги, незадачливый ловец вытащил из ножен на поясе крэтс (сноска - длинный боевой нож, наподобие мачете, изогнутый в виде крыла хищной птицы, с односторонней заточкой по внутренней стороне изгиба клинка). Гуль быстро пришел в себя, магическая горошина доставила ему временные неудобства, да и только. Выплюнув на снег еще что-то малоаппетитное, хищник вновь бросился на свою добычу широко разведя когтистые лапы, видимо, не собираясь прощаться с несговорчивым ужином. Вот только ужин совершенно не хотел быть съеденным именно сегодня. Капюшон слетел с головы, когда Охотник в подсаде ушел от лап самки гуля. Черной змеей на плечо скользнула длинная туго заплетенная коса. Рассеянный свет Луны на мгновение скользнул по татуировке на левой щеке. Когда когтистая лапа прошла над головой, рука с крэтсом ударила вслед, подрубая сухожилия на ноге гуля. И пока чудище загребало лапами воздух, подкосившись и падая на одно колено, ловец сделал еще один подшаг с разворотом и вторым взмахом руки вбил клинок в затылок с обрывками рыжих волос. Тварь упала вперед, ничком на снег, подергивая лапами, как прежде до этого её всё еще немертвый товарищ. Осталось только подобрать отброшенный в схатке меч и закончить начатую работу.
Сначала укатилась голова первого гуля. Возле второго Охотник остановился, ненадолго задумавшись о том, вытащить ли крэтс из черепа сейчас или уже потом. Потирая поврежденное когтями плечо, ловец поставил ногу на спину нежити, сильнее прижимая к земле.
- Ты порвала мне курточку, стерва. Но тебе повезло, я не мстительная. Это просто работа...
Рэйлианна Ренар, по прозвищу Буревестник, перебросила холщовый мешок с двумя трофеями на другое плечо и толкнула скрипучую калитку кладбищенской ограды. За спиной жадные языки пламени пожирали два обезглавленных тела, сваленные друг на друга у памятного склепа. Впереди манящими огоньками светились окна Исстора.
- Надо выпить... За удачную охоту.