Моя личная жизнь не складывалась - девушки, которые нравились мне, меня не замечали, а те, которым нравился я, не привлекали – обычная история. Это фатально повторялось до тех пор, пока я не познакомился с Татьяной. Она была сестрой моего друга, с которым мы учились в Питере (тогда Ленинграде) в морском кадетском корпусе. Мой друг был примечательной личностью: во-первых, он происходил из семьи известного адмирала, во-вторых, совершенно не подходил для военной службы. Он закончил школу с золотой медалью, не пил, не курил, увлекался физикой и кибернетикой, бальными танцами, не употреблял в речи грязных словечек – в общем, был чудаковатым ботаником в глазах большинства однокурсников. Звали его Саша. Многие учились здесь для того, чтобы поднять свой социальный статус и не были отягощены романтическими бреднями, но только не он! Наше учебное заведение располагалось в старинном здании и обладало богатой историей с красивыми преданиями, довольно бессмысленными традициями и потемневшими портретами великих выпускников, украшавшими стены знаменитой галереи героев первого в стране морского кадетского корпуса, основанного еще Петром Первым. Но все это не помогло облагородить нравы будущих морских офицеров - в свободное время они скитались по дешевым питейным заведениям, танцплощадкам и женским общежитиям. Я охотно принял участие в похождениях тертых жизнью однокурсников, так как считал это поучительным знакомством с грязной изнанкой жизни. При этом я воображал себя героем Жана Маре в фильме "Парижские трущобы".
Но Саша не строил из себя аристократа, а просто был им - он дарил девушкам цветы, не зажимал их в темных подъездах, и никакими силами нельзя было заставить его выйти при них в туалет. Однажды мы подшутили над ним в девичьей компании, заставив его выпить бесчисленное количество чая, надеясь что он не выдержит и выскочит отлить. Он выдержал, а потом чуть не попал на больничную койку. Меня он выделил из общей массы по каким-то известным только ему признакам, возможно потому, что мы оба были москвичами. В общем, когда мы разъехались по домам на зимние каникулы, Саша позвонил мне, и пригласил в свою компанию. Сестру его нельзя было назвать красавицей, хотя в ней сочетались острый ум и обаяние, однако, не это было главным - казалось, я узнал ее, как узнают старого друга детства, который вырос но остался близким и родным. Тогда я еще не задумывался о странствиях души, реинкарнации и прошлых жизнях, но интуитивно ощутил наше внезапное совпадение в бесконечности времени и пространства. Какой- то частичкой души, обладающей мудростью детской наивности, я безошибочно распознал ее в окружающем мире, после чего мир для меня стал лучше и чище. Каникулы закончились, пришла пора возвратиться на учебу. Наши отношения переросли в почтовый роман, но в письмах мы малодушно называли их дружбой, не решаясь сделать следующий шаг, поэтому переписка постепенно заглохла исчерпав себя.
Прошло два года, мы перешли на третий курс и нас распустили на летние каникулы. Отпуск проходил весело и беззаботно: была поездка к морю, а там неожиданная встреча с друзьями детства, которые повзрослели но не изменились. Однажды мы взяли напрокат палатки и провели несколько дней на морском берегу за городом. Днем все купались, занимались дайвингом - охотились на рыбу среди поросших водорослями гигантских камней, а вечером пили молодое домашнее вино, приобретенное за гроши в соседней деревушке, и пели под гитару у костра. Шуршал морской прибой, легкий бриз приносил запахи моря, на горизонте проплывали далекие огоньки кораблей – все было очень романтично. Далеко за полночь мы разбрелись по палаткам и улеглись в них как попало. Пьянящая южная ночь вместе с вином дурманили голову, но я скромно залез в дальний угол палатки и попытался уснуть. Рядом со мной оказалась девушка Галя, которая уже побывала замужем и, хотя мы были почти ровесниками, казалась мне гораздо старше и взрослее. Я долго лежал, отвернувшись к стенке палатки, стараясь не замечать исходивший от нее едва уловимый аромат женского тела, пока не отлежал бок. Тогда я повернулся лицом к Гале и понял, что она оказалась рядом со мной вовсе не случайно. Первый поцелуй получился робким и неуклюжим. Потом я ощутил у себя во рту ее язык, получив первый в своей жизни урок страстных поцелуев. Любви не было, но было восхитительное пьянящее женское тело, обжигающие губы, упруго вздымающаяся девичья грудь, нежный мягкий живот и… первая неудача! Оглушенный, раздавленный я вылез из палатки и побрел, куда глаза глядят. Глядели они в море, поэтому я бросился в набегающие волны, стараясь уплыть как можно дальше в темную морскую даль. Однако прохладная морская вода быстро привела меня в чувство и в конце концов я повернул к берегу. На берегу меня встречала мудрая Галя с полотенцем. Посидев у костра, мы вернулись в палатку. На этот раз я не торопился и медленно раздевал ее, упиваясь запахом ее волос и кожи, осторожно слизывая морские брызги с нежной шеи, упругой груди, мягкого живота. Наконец, я ощутил, как выгнулось, напряглось и затрепетало девичье тело. Я упоенно целовал её грудь, плечи и шею, но... все закончилось, прежде чем мы смогли насладиться друг другом. «Я у тебя первая?» - спросила Галя и, помолчав, сказала: «завтра ночью, если наша пристройка будет свободна, давай повторим еще раз, как следует». В ответ я благодарно улыбнулся ей. На другой день мы вернулись в город и вечером встретились с Галей в городском саду. Мы долго целовались на скамейке, а потом медленно пошли к ее дому. Загадочная пристройка оказалась занята – отчим напился, и мать выгнала его спать именно туда. Это был наш последний вечер – утром я возвращался в Москву. Неожиданная связь опустошила душу, оставив ощущение нереальности всего произошедшего, но я стал казаться себе взрослее.
В Москве меня встретила сырая дождливая погода. Оставались последние дни перед возвращением в еще более сырую и дождливую питерскую осень. Я скучал дома, когда вдруг неожиданно для себя набрал знакомый номер. В трубке слышались громкие голоса и звуки музыки – у Татьяны был день рождения, про который я совсем забыл. Пришлось срочно покупать цветы и ехать. Открыв дверь, она выслушала мое нескладное поздравление, чмокнула в щёку и провела в комнату. Больше мы не разговаривали, так как она была в центре внимания многочисленных гостей. Я чуть не ослеп от блеска адмиральских и генеральских погон за праздничным столом, чувствуя себя не в своей тарелке среди окружавшей ее золотой молодежи, сыпавшей английскими фразами, названиями модных книг и фильмов. Она играла на рояле, пела, умело танцевала с высокими ироничными юношами в безупречных костюмах, заливисто и мелодично смеялась в ответ на их остроумные шутки, обсуждала последние московские сплетни, а я чувствовал себя лишним жалея, что оказался здесь. Еще когда я шел к ней, то размышлял о том, как встречусь с ней после всего, что случилось, как буду ловить взглядом ее губы, оценивать фигуру, представлять ее лежащей рядом со мной... Но этого не произошло, она осталась для меня все такой же волнующей и не досягаемой. Только один раз наши глаза неожиданно встретились. Все окружающее исчезло, а мы оказались одни в целом мире. Казалось, это длилось целую вечность - столько, что в неё уместилась наша долгая наполненная любовью совместная жизнь, красивые талантливые дети, гостеприимный дом, под крышей которого звучали шутки и смех многочисленных друзей...
Потом я выпил пару рюмок водки за столом с несколькими адмиралами, смотревшими на меня с тоской пожилых людей, завидующих юности, и ушел по-английски, не прощаясь.
На следующий день по дороге на вокзал я подъехал к ее дому. Был тихий осенний вечер, а в темноте двора ее окно светилось теплым светом, отчего-то наполнившим душу вселенским холодом. Постояв немного, я пошел к остановке автобуса, а знакомое окно оставшись позади становилось все меньше и меньше, пока не исчезло совсем...
В Питере я неожиданно написал ей прощальное письмо, выплеснув в нем всю невысказанную нежность и тоску расставания. Слова рождались где-то в глубине души, и падали прямо на бумагу минуя голову. Я не знал, что умею так писать, но в этой истории нужна была точка, и я ее поставил. Стало легче, но ненадолго - навалилось бескомпромиссное одиночество, не выносившее бессмысленных вечеринок и болтовни в праздных компаниях. Галю я почти не вспоминал, а на ее письмо ответил сухо и сдержанно. Серое небо и сырой пронизывающий ветер с Невы способствовали познанию вечных истин и смысла бренного существования. Моя трезвость стала водить меня по концертам классической музыки, залам Эрмитажа и Русского музея. Там почти не было девушек, зато было полно пенсионеров и иностранцев – я превратился в одинокого философа.
Очень не скоро, когда я уже совсем перестал ждать, пришел ее ответ. Я ожидал прочесть сухие сдержанные слова утешения и мудрые наставления, но случилось непредвиденное - она меня услышала, ничего не забыла и не хотела со мной расставаться. Судьба, криво улыбнувшись, сделала крутой зигзаг и понеслась в иной непостижимый мир, который был мне также чужд, как и я ему. Но какое мне было до этого дело, я пришпорил судьбу и рванул навстречу неизвестности, не зная, что ждет меня впереди.
Татьяна ничем не напоминала Галю. Я наслаждался нашим общением в письмах, в основном, состоявших из обсуждения книг, фильмов, музыки и робких намеков на нечто огромное, переполнявшее нас обоих. Мы неосознанно избегали прямых объяснений - это тревожило и распаляло воображение, прорывалось между строчек наших писем и телефонных разговоров. Наша следующая встреча произошла только через несколько долгих месяцев. В мае мы участвовали в военном параде на Дворцовой площади в Питере, после чего получили отпуск на целых три дня. Мне с трудом удалось попасть на поезд – все билеты были давно раскуплены, поэтому мы с Сашкой отважно пробрались в вагон зайцами, спрятались на багажной полке, и через 7 часов я ступил на московскую землю, а еще через час ввалился домой и почти сразу набрал знакомый номер. Мы условились встретиться на следующее утро в семь часов возле ее дома, но я примчался к половине шестого. Увидев меня из знакомого окна, она вышла почти сразу – мы оба не спали этой ночью. Первый поезд метро перенес нас в казавшиеся призрачными в утренних сумерках аллеи центрального парка, в которых мы отыскали место, где можно было спрятаться от остального мира. На зеленом островке посреди большого пруда, куда вел маленький узкий горбатый мостик, стояла небольшая беседка со скамьей, укрытая от посторонних глаз распустившейся молодой сочной зеленью. Уютно устроившись на ней мы прижались друг к другу и замерли, с удивлением наблюдая, как окружающий мир рассыпается на отдельные фрагменты словно в детском калейдоскопе. Вот в небе растаял серый предрассветный туман, и оно наполнилось бездонной синевой. Вот в каплях росы заискрился первый луч восходящего солнца. Вот пролетел первый шмель, в кустах защебетали птицы, на берег вышли утки и прошли на расстоянии вытянутой руки, не замечая нас. Потом проехала поливальная машина, появились люди, загудел первый теплоход на реке. Я растворился в голубизне утреннего неба и ее глаз, запахе ее волос и майских цветов, наслаждался ее голосом и рассветным щебетом птиц. Каждое наше слово в это солнечное майское утро подтверждало тайную незримую связь и право обладать друг другом.
Наш роман продолжался. Вскоре после этой майской встречи наш курс отправили на морскую практику, и несколько месяцев мы ходили на боевых кораблях по Средиземному морю, а потом обошли вокруг Европы и причалили в Мурманске. Мы договорились с Таней, что во время разлуки будем смотреть на одну и ту же яркую звезду под названием Вега. Черными южными ночами я находил среди мириад звезд заветный мерцающий блеск Веги, и на душе становилось теплее. Наконец загорелые, возмужавшие мы вернулись в Питер, а в конце лета нас распустили на каникулы.
Теперь я не был так робок и пришел к ней уже как ее избранник. Она посвящала меня в светские сплетни и показывала мне Москву, которой я оказывается не знал. Этот город заполняли избранные магазины и рестораны, модные театры, популярные пьесы, выставки и вернисажи, знаменитые актеры и певцы - такая Москва была раньше недоступна мне, но не скажу, чтобы всё это мне очень нравилась. Потом мы слетали в Ригу на несколько дней и там, остановившись у друзей, под шепот дождя в ночном полумраке комнаты впервые любили друг-друга всю ночь. Перед самым отъездом на учебу была наша помолвка, после которой я остался ночевать у ее родителей. В полночь она пришла ко мне в комнату, в которой размеренно тикали большие старинные часы с маятником. Расстались мы только под утро. На вокзале она тихо плакала и держала меня за руку до тех пор, пока поезд не тронулся и не стал набирать скорость. Мелькнули огни перрона и в окно купе вползла ночная темень - это была наша последняя встреча. Через несколько месяцев Татьяна вышла замуж за одного начинающего перспективного дипломата и уехала с ним в далекий город Париж. Я получил от неё письмо, в котором было только одно слово: "прости!" Еще через год мы закончили морской кадетский корпус, получили золотые лейтенантские погоны, морские кортики и назначения на различные флоты. На выпускном вечере я был с другой девушкой. Мы с Сашкой, как отличники учебы, получили назначения на атомные подводные лодки в далекую северную базу, которую по иронии судьбы неофициально прозвали северным Парижем, так как она была первой и любимой игрушкой руководства страны. Жизнь там была более комфортна, а техника была самая современная. Казалось, жизнь каждого из нас вернулась на круги своя, но это только казалось. Я не сразу осознал все последствия произошедшего, но все круто изменилось! Нет, мир не изменился, а вот я стал другим - в душе поселилась боль. Ее не гасили ни новые встречи, ни дружеские попойки. Девушки не задерживались в моей жизни надолго, постепенно пришло одиночество.
Флотская служба с ее бесконечными учениями, проверками, выходами в море, дежурствами, гудками кораблей и воем штормовых ветров не давала расслабиться, но одиночество не отпускало меня ни на минуту. Ежедневная долгая дорога из базы подводных лодок в жилой городок вилась между поросших мелким лесом сопок по заснеженной тундре. Над головой полыхали мириады звезд, и среди них была Вега. Боль и тоска гнали меня пешком по этой дороге, не зависимо от погоды – мне казалось, что знакомое окно где-то по-прежнему светит мне теплым светом, может быть, уже за следующим поворотом дороги…
Мы служили с ее братом в одной базе, но виделись редко. Наша сумасшедшая жизнь бросала нас то в море, то на дежурство, то в командировку. Новая встреча произошла только через полгода. Мы увиделись случайно возле здания штаба, когда он выходил от флагманского штурмана, а я спешил на дежурство. Быстрый обмен новостями и снова в разные стороны – служба. "У Татьяны родился сын!" - крикнул мне Сашка, убегая.
В тот день моя боль стала просто нестерпимой. Я заступил дежурным по подводной лодке и допустил несколько промахов на дежурстве. Последней каплей стало то, что при смене с дежурства во время проверки оружия в сейфе мы не досчитались одного автомата и патронов к нему - это уже пахло военным трибуналом. Я ушел на корму подводной лодки, гонимый знакомой сверлящей болью и достал пистолет из кобуры. Затем медленно обвел взглядом море, сопки, темное полярное небо с ярко сиявшими звездами, прислушался к шуму ветра, шелесту волн. Скоро боли не будет, машинально подумал я, снимая пистолет с предохранителя. Вдруг над головой заклубился сверкающий тысячами искорок шар, который прихотливо меняя очертания, стал пульсировать в вечернем небе, постепенно увеличиваясь в размере. Свечение разгоралось, пока не превратилось в яркие всполохи и разноцветные светящиеся ленты во всю ширину ночного неба. Зрелище полярного сияния было завораживающим. Я застыл не в силах отвести глаз от холодного великолепия полярной ночи. Постепенно в голове возникли слова, а слова сложились в строчки:
Весь мир звучит свирелью нежной
В час одинокий и пустой,
Вновь посылая мне надежду,
Гадает над моей судьбой
Рассыпав звезды прихотливо
В небесном бархате луна,
Сорвется в темноту звезда,
Да лес зашелестит пугливо,
Скажи, скажи мне, что случится -
Упасть ли мне, иль возродиться?-
Молю я небо, а в ответ -
Прекрасный но холодный свет...
Нет, боль в душе не утихла, но я вдруг осознал, что именно она стала для меня избавлением - избавлением от равнодушия и цинизма, от грязи и несовершенства человеческой жизни. Благодаря ей я услышал тихую музыку, рождаемую суровой красотой северной природы. В душе впервые за много дней и ночей воцарились мир и покой. Жить! Жить ради той прекрасной музыки слов, что рождалась из окружающего пространства и тихо звучала в сердце. Я вложил пистолет в кобуру и оглянулся. Ко мне на корму бежали люди. Подбежал мой сменщик и, схватив за плечи начал трясти, выкрикивая, чтобы я успокоился, что автомат нашелся, что я дурак и псих ненормальный. Я действительно улыбался как идиот, и ничего не говорил. Будь что будет, но я уже не совершу в жизни глупых поступков - ведь теперь у меня была тайная сила, о которой никто, никто не знал.
Прошли годы. С Татьяной мы увиделись ещё только один раз, когда ее брат и мой друг Саша умер в возрасте 46 лет от пьянства. Почему-то многие талантливые люди живут недолго и умирают нелепо...
Когда я увидел Татьяну на его похоронах, то не сразу узнал. Она превратилась в грузную даму с холодным равнодушным взглядом выцветших глаз - жену высокопоставленного дипломата. Ничего, совсем ничего не осталось от той романтичной девушки с озорными и добрыми искорками во взгляде, которую я любил. Была ли она счастлива? Не знаю, но именно в тот день ее окно, светившее мне столько лет, окончательно потухло. Вскоре после этого я подал рапорт об увольнении со службы и стал работать в редакции одной очень известной газеты. Но это уже совсем другая история.