If a vegetarian eats vegetables, what does a humanitarian eat?
Одна шибко ученая дама как-то раз безапелляционно заявила мне, что современную науку этимология не интересует. Дескать, все уже украдено до нас. В смысле, изучено. Дама схватила медный таз и недрогнувшей рукой накрыла им робкие всходы моей научной мысли. Так воинствующее мракобесие похоронило мои мечты о диссертации и поставило меня в один благородный ряд с еретиками, сожженными на костре за сомнения в официальной версии.
А сомнения, тем не менее, остались. Смутные, но, однако, терзающие. Я открываю толковый словарь и узнаю, что слово «готы», оказывается, произошло от латинского «Gothi». Замечательно! Но как тогда называли себя сами готы? Хохлами, наверное.
Этимология – на всякий случай – изучает происхождение и семантическое развитие слова. «Хм… а зачем?», – заподозрит неладное бдительный оппонент. – «Зачем его изучать – происхождение? Уж не собираешься ли ты, мил человек, эдаким образом уклониться от общественно полезной деятельности? Всем ведь известно, что польза нашей деятельности прямо пропорциональна весу перенесенных мешков с картошкой». Попробую объяснить.
Вот – великий русский чел, ославившийся на жарких заграничных курортах своей уникальной лингвистической непроходимостью. В слове «yes» делает три ошибки или вовсе его не знает. А вот – монументально чопорный английский милорд, для которого русский язык труден, как путь на Голгофу. Такие разные! А я скажу – такие похожие.
И дело здесь даже не в обезьянах, от которых мы все, якобы, произошли. Хотя особей, живым примером подтверждающих мизантропскую теорию Дарвина, хотелось бы встречать пореже. Библейского Адама, перенесшего операцию на брюшной полости, мы по пустякам тоже беспокоить не будем. А дело в том, что когда-то, очень давно, предки англичанина, русского и – Bharat Rus bhai bhai – индуса вместе тусили у костра, обсуждая события в стране и за рубежом на общем языке-прародителе.
Отголоски этого общего индоевропейского языка до сих пор можно услышать в нашей речи. А услышав – лучше понять кто мы и что мы. Одним словом – понять себя. Если для кого-то интереснее оприходовать мешок картошки – майна-вира. А мы продолжим.
Услаждать себя этимологией и делать маленькие персональные открытия может каждый. Для этого нужна самая малость – знание пары-тройки языков. Впрочем, чем больше – тем лучше. Это потому, что основным методом этимологии является сравнительный анализ. Метод – это такой инструмент, вроде лопаты у ботаника. Без инструмента, сами понимаете, никак нельзя.
Сравнительный анализ предполагает сопоставление словоформ из различных языков. Ученые зануды называют такой анализ компаративным. Наверное, чтобы никто не догадался. Им всерьез кажется, что чем больше мудреных слов, тем «имплицитно релевантнее» научная работа. Предлагаю собрать наши формочки, словоформочки и совочки и уйти в другую песочницу. Антинаучные открытия должны быть понятны самой широкой публике.
Говорят, будь проще – и к тебе потянутся люди. Маленький пример. Допустим, мне нужно объяснить структуру английского вопроса группе интеллектуально непроницаемых матершинников. В родном языке избежать заикания им помогают нецензурные слова-связки наподобие «на». Ну, или «нах». В английском это не принято, что сильно мешает гопоте и наполняет ее речь мучительными пробелами. Мой собрат по разуму из мира науки назвал бы их лакунами.
Пацаны, я знаю, как вам помочь! Представьте, что «at» – это «на», и поставьте эту фиговину на привычное для вас место – в конец вопроса: «Что ты зыришь на?». Получится классическое английское «What are you looking at?». И у пацанов все сразу чики-чики.
С синтаксисом, считай, порядок, да вот беда – лексики не хватает. Зато в избытке деклассированной ненависти к буржуинской манерности. Шариковы не делают книксенов. Сказать «That’s nonsense» у реальных пацанов язык не повернется – чай, не графья. Но мы и здесь им поможем. Есть в американском сленге слово «hooey» со значением «чушь, вздор» и очень характерным произношением. Поставь его на место «nonsense» – и сойдешь за цветного из трущоб Гарлема, не поступившись при этом ни каплей великорусской самоидентичности. И вот пацаны уже в натуре говорят по-английски, на!
Но вернемся к нашим баранам. Впрочем, нет, как раз у них мы только что были. Давайте лучше поговорим о курвах, лярвах и сексе. Для разминки взглянем сквозь призму этимологии на курву. Благо, нам известно испанское слово «curva», идеально созвучное своему русскому визави. Созвучность созвучностью, да только что-то здесь не срастается. Ах, ну, да: испанская «curva» обозначает «поворот», а наша, местная – сами знаете… Не коррелирует, как выразился бы очкастый член-корреспондент из конкурирующей песочницы.
Ладно, может быть, с лярвой повезет больше. Таки нет: неожиданно выясняется, что английская «larva» является «личинкой» и к женской стервозности непричастна. Как минимум, до своего перерождения в баб… ну, в общем, в бабочку.
Ну, уж «sexton»-то точно – любитель «клубнички», думает начинающий этимолог. Недаром «sex» в корне. Связь, так сказать, налицо. И снова попадает пальцем в небо, потому что английское слово «sexton» означает «кладбищенский сторож».
Что же мы сделали не так? Наша главная ошибка состоит в том, что мы пытались делать выводы лишь на основе созвучной формы слов. И не учитывали при этом их содержание. А это все равно, что делать выводы о человеке только на основании его внешности. Для этимологически правильного вывода необходимо, чтобы внешняя схожесть интересующих нас слов сопровождалась взаимной семантикой, т.е. значением. Например, «hypocrisy» («лицемерие» англ.) не стоит увязывать с Гиппократом. Иначе, придется предположить, что Гиппократ был лицемером, а никаких оснований для этой гипотезы, согласитесь, нет.
Перейдем к этимологически корректным примерам. Испанское слово «popa» означает «корма» (задняя часть судна), а морское пожелание «viento en popa» соответствует нашему «ветер в спину». Осмелюсь предположить, что наша отечественная «попа» имеет самое непосредственное отношение к испанской, поскольку понятия «корма», «спина» и «попа» объединены по общему семантическому признаку – расположенности сзади. Теперь, когда некто знакомый поэтически называет зад любимой супруги кормой, я смотрю на этот зад этимологически вооруженным глазом.
С некоторой неохотой отвлекаюсь от приятного зрелища и поднимаю глаза выше. От слов, объединенных семантическим компонентом «голова, глава» просто рябит в глазах. Латинское «per capita» из «на голову» превратилось в «на душу населения». «Captain» (англ. «капитан») – глава корабля. Хотя под настроение он может обернуться брандмейстером или даже метрдотелем – главным по тарелочкам. «Сар» (англ. «кепка, шапка») – без наличия головы на плечах сразу теряет функциональность. «Cabeza» (исп. «голова») в комментариях не нуждается. «Capitulo» – исп. «глава книги». «Капитулировать» – по сути, снимать шляпу.
С корнем «кап» все ясно, но появляется интересный момент в виде головастого корня «тул». «Tollere» – «снимать» по-латыни. «Патуліць галаву» – это «склонить голову» по-белорусски. В русском языке этот корень можно встретить в «шапочно» знакомом нам слове «тулья». И, наконец – в глаголе «притулиться», в определенной мере потерявшем «голову», ибо притулиться можно чем угодно. Хоть попой.
Ну, что, коллега? Are you still ‘searching’ my thoughts? Яшчэ ‘сачыш’ за маімі думкамі? ‘Сечешь’, чего говорю? Тогда продолжим.
Иногда иностранное слово настолько похоже на родное, что ‘просечь’ сходство может даже турецкоподданный. В смысле, лингвистически обиженный русский чел, поддавший в Турции. Русское слово «гость», например, – вылитое английское «guest». Или немецкое «Gast». И вот уж какой-то клерк записывает его в заимствования. Хотя, на самом деле, еще неизвестно, кто кому должен. И кто у кого гастарбайтер, умляут! Извините, погорячился. А пошто англичане нос картошкой без спросу называют «bulbous nose»? Бульбаши требуют сатисфакции.
Иногда же иноземцы ухитряются препарировать наше слово так ловко, что вернуть ему знакомый облик сможет лишь «mature» (англ. «зрелый»), «maturo» (ит. то же), в общем, «матерый» специалист по антинаучной этимологии. Нет, вы гляньте, что эти бриты утворили с нашим исконным прилагательным «угрюмый»! Вероломно лишили его приставки «у», а в корне подменили целый согласный – «р». Получилось «gloomy» («темный, мрачный, угрюмый»). Потом, очевидно, у них проснулась совесть, и букву «р» они нам вернули («grim» англ. «мрачный, страшный»), но при этом умыкнули корневой гласный «ю», заменив его на «i». Так недолго и замарать репутацию. Недаром английский глагол «mar» означает «портить, ухудшать». Но никаких инсинуаций на отношения Маруси с маралом мы не допустим. Марать Марусю и марала аморально.
Английское «step» («шаг, ступень») визуально и семантически приходится родней русской «ступеньке», а вот в «stairs» (англ. «ступеньки, лестница») об этом родстве напоминают лишь две буквы основы – «st». Остался, правда, соблазн отвинтить от «stairs» «air» («воздух» англ.), рассмотреть летучую субстанцию под микроскопом и получить «лестничный пролет». Правда, за такие вольности официальная наука запросто может на нас наложить. В смысле, вето или епитимью. С них станется.
Итак, орфографически мы уже заматерели, в корень зрим очень даже качественно, и мелкими различиями в написании нас не сбить с толку. Неплохо бы теперь управиться с фонетическими подвохами. Не стоит, например, английское слово «fuck» («поощрять демографическую политику») ассоциировать со словом «факультет». Даже если звучит очень похоже, а декан – сволочь. «Факультет» восходит к латинскому «facultas» («возможность»), а еще ранее – «facere» («делать»). В современном испанском «делать» – «hacer». Таким образом, обучая студентов, преподаватели предоставляют им большие возможности. И делают важное дело. А декан пусть задумается о своем моральном облике.
Мы, этимологи, требуем к себе бережного отношения. Не показывайте нам козу, не злоупотребляйте приставкой «псевдо», и за умеренные деньги мы решим ваши проблемы. В качестве промо-акции поможем этнографам. Некоторые несчастные этнографы погрязли в заблуждениях – без слез не взглянешь. Считают, что цыгане пришли из Индии. Раскроем им глаза и зафиксируем спичками в этом положении. По-английски цыган – «Gipsy», но может писаться и «Gypsy». А Египет по-английски – «Egypt». Ничего не напоминает? Так, может, цыгане пришли из Египта? Да отстаньте, вы, этнографы, со своими поцелуями. Не надо… фамильярностей. Достаточно простого человеческого «спасибо».
Кстати, заслуживает внимания трансформация самого слова «спасибо» при его продвижении от германских «thank» (англ.) и «danke» (нем.) к славянским «dziekuje» (пол. – произносится «дзенкуен») и «дзякуй» (бел.). В белорусском слове «дзякуй» германский аналог уже почти не просматривается, а в русском языке он исчезает вообще. Вместо него появляется выражение «спаси Бог», слившееся в одно слово и утратившее конечную букву «г». А Беларусь к почетному статусу геополитического буфера между Россией и западной цивилизацией может смело прибавить статус буфера лингвистического.
Одно соображение по поводу исчезновения анализируемого корня в русском языке, впрочем, имеется. И связано оно со словом «деньги». Можно предположить, что «danke» и «деньги» не только подозрительно созвучны, но и объединены идеей благодарности. Ладно, не обращайте внимания. Такие мысли – всего лишь следствие маленькой зарплаты филолога. Закончу тему «спасибо» на хинди: «dhanyavad». Ну, чем не «thank you very much»?
Продолжим проводить параллели и удивляться. По-словацки «jar» означает «весна». Слово «jarniatko» буквально значит «из весны», а переводится как «потомок, отпрыск». «Весна» по-английски – «spring». «Из весны» – «off-spring». И как, по вашему, переводится «off-spring»? Совершенно верно: «потомок, отпрыск».
«Халявщик» по-английски – «deadbeat» (дословно «бить мертвого»). Русская халява – это работа «не бей лежачего».
Русское обращение «сударь» восходит к слову «государь» – царь, глава государства. Белорусское обращение «спадар» восходит к слову «гаспадар» – «хозяин». Напрашивается интересный вывод: изначальный смысл слова «государь» – это «гаспадар», т.е. хозяин, а «государство» – «гаспадарка», т.е. хозяйство.
Английский глагол «to cover» («покрывать, накрывать») кажется сугубо иностранным, пока не взглянешь чуть внимательнее на слово «ковер»: то, что покрывает пол, а у местечковых эстетов – еще и стенку. Так, может, есть связь и между словами «облако» и «облачение»? Конечно, есть. Облака покрывают (облачают) небо, а облачение покрывает (облачает) тело.
Английское существительное «skull» означает «череп». Русские аналогии выглядят как «оскал» и «скалиться». Согласитесь, что скалиться без черепа как-то неудобно – не тот эффект. Проследить этимологическую связь между «skull» и «скалка» на личном примере у автора не получилось. Его супруга отличается редкостным антинаучным гуманизмом.
Основные значения «rest» в английском – «остаток» и «отдых». Тот же корень имеют белорусские «у рэшцы рэшт» («в конце концов») и «нарэшце» («наконец»). «Остаток» и «отдых», на первый взгляд, никак не связаны и кажутся результатом многозначности слова «rest». «Полисемии!» – страдальчески пискнет мой околонаучный антипод. Думается, что связь, все-таки, имеется в виде семантического компонента «конец»: остаток – конец чего-то вещественного, отдых – конец работы.
Идиома «мановением руки» является смысловой тавтологией. Дело в том, что в корне слова «мановение» уже имеется «рука» – «la mano» (исп.) или «manus» (лат.). «По мановению волшебной палочки» тавтология исчезает. «Учебное пособие» и в английском, и в испанском пишется «manual» – оно у нас «под рукой». А в белорусском это «падручнiк». Тот же корень «рука» заложен в английское слово «manager» – руководитель. В русском языке латынь сохранилась в словах «манить, заманить, поманить» – по сути, «сделать приглашающий жест рукой».
Почтенная публика уже устала удивляться, но кто-то искушает нас все новыми и новыми лингвистическими соблазнами. Откуда взялся «дьявол», с точки зрения английского языка? Очень просто: «evil» – зло, «devil» – этот самый искуситель, порождение зла. А первая буква «d» может являться немного видоизмененным определенным артиклем «the».
Все-таки, английский изумительно похож на русский. Если любое развитие идет по спирали, скоро мы снова заговорим на одном языке. Ну, чем их глагол «grieve» – не наш «горевать»? Чем «deal» так уж принципиально отличается от «дело», а «prostrate» – от «распростертый»? В «measure» (грань, граница) легко просматривается русская «межа» и белорусское «замежжа» (заграница). «Confectionery» (кондитерские изделия) представлены в русском языке словом «конфета», которая раньше, между прочим, была «конфектой». Докатились. Антиглобалисты могут начинать запасать тухлые яйца.
А мы перейдем к десерту. Сегодня на сладкое – отрывок из эпической поэмы «Беовульф» («Beowulf»), датированной 10 веком. Поэма является одним из первых памятников письменности на древнеанглийском языке. Автор неизвестен. Мы постараемся понять, во что превратились древнеанглийские слова, пройдя тысячелетнюю историю.
Итак: «Hwilum heatho-rofe hleapan leton, on geflit faran fealwe mearas». Оригинальное написание несколько изменено во избежание возможных казусов при публикации. Мы не использовали черточку над рядом гласных – показатель долготы и ударения. В «heatho» сочетание «th» заменяет букву, которая используется как один из знаков современной английской транскрипции. Этот знак пишется в виде шестерки с перечеркнутым хвостиком, обращенным налево, и обозначает звонкий межзубный «th». В «geflit» на месте «g» правильнее использовать знак, в современной английской транскрипции обозначающий «ж». Перевод фрагмента: «Временами храбрецы пускали бежать, наперегонки мчаться буланых коней».
«Hwilum» («временами») прекрасно чувствует себя в белорусском языке в виде слова «хвіліна» («минута»). Хоть и небольшое, но время. В современном английском оно превратилось в «while» («в то время как»). Правда, двум первым буквам пришлось поменяться местами. Интересно, что первозданный порядок букв сохранился в фонетике американского варианта английского. Вместо «уайл» они по старинке произносят «хуайл».
C «heatho-rofe» («храбрецы») пришлось помучиться. Первым предположением была гипотеза о «храбром сердце»: «heatho» имеет очертание «heart» («сердце»), а «rofe» можно принять за «brave» («храбрый»). С «rofe» я угадал, а «heatho» оказалось «войной» («сердце» – «heorte» др. англ.), так что смысл «heatho-rof» – «прославившийся храбростью на войне». Теперь возьмем по две первые буквы от «heatho» и от «rof» и соединим их в одно слово. Именно так, судя по всему, образовалось слово «hero» («герой»). Имелась гипотеза и о том, что гордое слово «heatho-rofe» легло в название крупнейшего лондонского аэропорта Heathrow. Все оказалось гораздо прозаичнее: «heath» – это «пустошь, поросшая вереском», а «row» – «ряд, линия». Теперь на месте вересковых полей – гудронированные взлетно-посадочные полосы.
«Hleapan» («бежать») в современном английском присутствует в виде «flee» («убегать»), а «leton» («пускали») отчетливо просматривается в глаголе «to let» («давать, разрешать»).
Предлог «оn» из «on geflit» («наперегонки») совсем не изменился, сохранив как внешний вид, так и значение «на». Слово «geflit» в древнеанглийском имело смысл «соперничество, конкуренция» и дошло до нас уже в виде корня слова «конфликт».
«Faran» переведено как «мчаться» для сохранения поэтики эпоса. Буквальный смысл этого слова – идти, ехать, путешествовать. Уверен, что в английском 21 века его древний собрат представлен наречием и прилагательным «far» («далеко, дальний»).
«Fealwe» («буланый») обозначает светло-желтую масть лошадей. Вот и сегодня мы знаем это слово как «yellow» («желтый»). Не так уж сильно и изменилось-то. Любая женщина мечтала бы так выглядеть, отметив свой миллениум. В смысле, не желтой, а со следами молодости.
С «mearas» («коней», именительный падеж единственного числа «mearh») тоже ничего особенного не приключилось. Если, конечно, не зацикливаться на том, что кони сменили пол. Современное английское слово «mare» обозначает кобылу.
На этом, пожалуй, остановимся. Надеюсь, мне удалось подсадить вас на кобы… на этимологию. Разумеется, если в школе вам не сделали прививку от иностранных языков.
Мой ученый друг лихорадочно чиркает спичками и сквозь зубы ругается по-латыни. Он уже успел защитить диссертацию и водрузить «корочку» туда, где у его бабушки стояла икона. Дама, запретившая этимологию, с презрением смотрит на его неуклюжие попытки разжечь ритуальное огнище. Официальный вкус со времен Бруно совсем не изменился. Похоже, они снова собираются вдарить по шашлычку. Хочу дружески помахать им рукой, но веревка крепче, чем я думал. «Мой костер в тумане светит, искры гаснут на лету»…