Начало - http://proza.ru/2011/06/27/178
В тот день он позвонил мне из Киева. Из трубки лился пафос.
— Братик, сижу в «Маракане» с большими дядями. Веришь, самые лучшие телки Киева с нами. Набрали их ***ву гору, по 500 за ночь. Из-за опта скидку сделали. Сейчас еще по 150 ляпнем и поедем на яхте кататься. Ты как жив — здоров?
— Нормально, Санечка, нормально. Завтра утром в Шарм-эль-Шейх улетаю, хочу бархатный сезон продлить. Вернешься — набери. Пересечемся, чайку попьем. О своих подвигах расскажу.
— Давай, брат лихой. Обязательно наберу.
Я положил трубку и начал допаковывать чемоданы. Через какое-то время я закончил и уже собрался ложиться, когда опять зазвонил мобильный. Высветился номер Гаврилы. Я понимал, что он находится в состоянии коматоза, и 15 секунд думал, стоит ли отвечать. Но почему-то все-таки ответил.
— Алло, — голос Гаврилы был тусклым и безжизненным, особенно контрастным после звонка из «Мараканы».
— Что, совсем нажрался? Или девки все соки высосали?
— Я еду в Харьков, — мне показалось, что он меня не услышал.
— Час назад Оксана повесилась.
Как будто воздушная яма в самолете. Потом мысль, ****ь, на *** я взял трубку. Потом: таким не шутят. Потом: надо ему что-то сказать. *****, что говорить… Длинная, длинная пауза. Он тоже молчит, я только слышу шум движения машин. Ночь, октябрь за окном, шум машины в трубке, и мороз по плечам.
— Держись, братан. Держись, — понимаю, что все это до ****ы, ничего другого сказать не могу.
— А что мне остается? — отстраненно отвечает он и вешает трубку.
Я не был на похоронах. И Слава Богу. Я не видел, как билась в истерике их дочка, которая первая обнаружила Оксану в петле, еще дергающуюся. Я не видел, как плакал Гаврила, и говорил, что теперь он ее простил. Я не слышал перешептывания Оксаниных подружек, которые говорили, что в тот вечер у Оксаны были гости, попросили показать фотографии из ее юности. Она поднялась на второй этаж, открыла семейный альбом, посмотрела на него и полезла в петлю. Я этого не слышал и не видел. Я был далеко. Но мысль об этом не покидала меня ни на минуту.
«Прошел где-то год, и спалили вора под Ростовом», — пел Михаил Круг. Действительно, прошел где-то год. Я был у Гаврилки в гостях. Мы сидели возле бассейна во внутреннем дворике его красивого дома. Маша, его дочка, теперь жила с ним. И должен признать, в Гаврилке реально проснулись отцовские чувства. Все свободное время он уделял ей. Маша в полной мере ощущала родительскую любовь и ласку. Глядя на вальяжного Гаврилку, развалившегося в шезлонге со стаканом виски, подставившего пузо ласковому майскому солнышку, в черных очках от Prada; на Машу, плавающую в бассейне на ярко-желтом надувном матрасике; на девочку Олю, которая жила с ним в течение последних 1,5 лет, и тщательно следила за тем, чтобы виски и лед всегда были под рукой; на садовника, обрезавшего кусты сирени, можно было поверить в то, что в этом доме, наконец, воцарился душевный покой и простое человеческое счастье.
— Ну, как ты, братик? — я сделал большой глоток и с удовольствием закурил.
— Как видишь, — он задумчиво смотрел куда-то в даль. — Телок забросил, стараюсь не бухать, занимаюсь семьей, точнее тем, что от нее осталось.
Повисла пауза, и, глядя вслед Оле, направившейся за очередной дозой спиртного, я вдруг с саднящим ощущением в груди осознал, насколько несправедлива порой бывает жизнь. В этой картинке из глянцевого журнала все было прекрасно. И этот дом, и этот бассейн, и мерин 221 модели, стоявший в гараже, телефон Vertu, тускло поблескивающий на столе в момент, когда на него падало солнце… Одного не доставало. Оксаны. Она все это выстрадала. Она шла к этому с Гаврилой бок о бок, вырывая у жизни счастье зубами. Маленькими, маленькими кусочками. Она строила все это, как строят карточный домик, внимательно и бережно, боясь неосторожно дунуть, чтобы не рассыпался. Рассыпался. А самое обидное, рассыпался из-за девочки, чье имя уже давно все забыли. И Гаврилка — первый. И в результате, Оксана получила место на кладбище, а персонажем глянцевой картинки стала Оля, потрудившаяся ради всего этого разве что ****ой. Обидно, Господи.
— Это ж как надо любить деньги, чтобы со мной жить, — Гаврила приподнял очки и смотрел на меня своим фирменным немигающим взглядом. У меня началась истерика. Я давно так искренне не смеялся. Красавчик, он всегда был очень самокритичен. Ха-ха-ха…
Говорят, история повторяется. Один раз в трагедии, другой раз в фарсе. Готов поспорить, когда у человека в жизни все хорошо, он стремится поделиться радостью с окружающими. Гаврилка не был исключением...
Окончание — http://proza.ru/2011/07/01/415
Читать целиком на сайте http://www.antisemyanin.com/animals_read.html