Ничего не хочется. Разве что — грипп, ангину:
Отличный повод хотя бы недельку побыть с собой.
Я пишу записку: уважаемая Маша, Лена, Марина….
Марта не придет к вам больше. Она болеет. Любовь.
//Марта Яковлева
Лакмусовой бумажкой лёлиной любви был лифт. В обычные дни Лёля даже внимания не обращала на регулярные громкие постукивания старых дверей и скрежет, к которому в доме ещё хрущёвской постройки все уже давно привыкли. Зато раз в две недели по субботам эта металлоконструкция приобретала для Лёли просто судьбоносное значение, заставляя слух обостряться почти до боли, сбивая все биоритмы сердца и обволакивая колени чувством невесомой ваты.
Любила Лёля преданно и беззаветно. Перешагнув за свои 30, она было погрузилась в долгие размышления по поводу своей женской судьбы, сделав один единственный и, как ей казалось, правильный вывод – дорожить нужно тем, чем имеешь. А уж все эти разговоры про неверность и богатство выбора – участь стройненьких девочек за 20 с хвостиком. Поэтому когда эти субботние визиты незаметно вошли чётким пунктом в лёлину внешне строго организованную жизнь, необходимость глубоких размышлений и честных ответов на скользкие вопросы и вовсе отпала - бери то, что есть и старайся сделать из этого лучшее!
Утра таких субботних дней напоминали Лёле череду священных обрядов, выполнение которых было для неё и награждением за длинное ожидание, и предвкушением чего-то сладко-воздушного. Это как ребёнок, долго болевший, радуется возможности снова съесть мороженое. В такие дни кофе Лёля заваривала покрепче обычного, ловила по радио любимую волну, долго ходила по дому в шелковой ночной сорочке, соблазнительно покачивая бёдрами и рисуя объект своего обожания то сидящим на кухонной табуретке, то демонстративно развалившемся на её стареньком поскрипывающем диване.
Затем Лёля долго мурлыкала в ванной, сдувала лёгкие пузырьки невесомой пены, не щадя сил тёрла себя щетками и скрабами, зорко осматривая прелести своего упругого тела, и не обнаружив на нём явных недостатков, успокаивала своё критическое внутреннее «я» молчаливыми коплиментами.
Объект обожания звонил в дверь ровно в 7. Первые признаки его приходя Лёля уже давно выучила наизусть по особенному скрежету лифта - не раздражающему и громкому, а как будто кто-то его обшил изнутри бархатной тканью, приглушив все ненужные звуки и запахи. Так наверное перевозят сокровища или музейные достояния.
Изредка в качестве знака привествия Лёле доставался букет цветов, по большим праздникам – флакон духов или дорогая коробка конфет. Лёля назвала подарки «стандартным мужским набором», и большого значения всем этим атрибутам она не придавала. Гораздо важнее для неё были эти первые обнимания в тесной прихожей, прижимание к его холодному носу, запах знакомого одеколона и брошенное вскользь «раздевайся, я согрею тебя чай» с её спешным ускользанием на кухню.
Лёле никогда не приходила в голову мысль провести этот субботний вечер в каком-нибудь уютном кафе или дорогом ресторане. Ведь тогда возникла бы необходимость делить её скромное женское счастье с другими, отказав себе в удовольствии долго сидеть у него на коленях, гладить намокшие от дождя волосы и просто молчать, когда сказать особо и нечего. Спустя несколько дней Лёля пыталась восстановить в памяти предмет их коротких разговоров, а не вспомнив, приписывала это родству душ, единение которых – в тихом безмолвии.
Заканчивались свидания ровно в 10. Обнявшись на прощание, Лёля ещё долго вслушивалась, как старый лифт увозил её счастье в обратном направлении, на этот раз громко покашливая и скрипя. После она еще долго не могла уснуть, ощущая, как сладко ноет спина и немного подрагивают ноги, крепко прижимая к щеке подушку с родным запахом и понимая, что отсчет новых четырнадцати дней начался.
***
Сегодня суббота. Уже три часа Лёля меряет квартиру маленькими шагами и прислушивается к кашлю лифта. А в двери Лёле так никто и не позвонил...