Жила-была царевна-лягушка. Поначалу вовсе и не царевна. Да больше скажу, не совсем и лягушка то. Мутации ее подобно инструкции по умерщвлению Кащея происходили. Нет, чего то я погорячился. У Кащея яйцо было, как одна из фаз, а тут- икра. Разные, выходит, классы животных. А судьбы похожие. И у обоих- так себе, со смертельным исходом. Что у Кащея, что у Настеньки. Так ее звали. Наверное.
Так вот, как то, еще в головастиках, плавала Настенька в пруду отчем, широком, да просторном, и горя не знала. Планктон покушивала, к метаморфозам подготавливалась. А мимо принц ехал. И купаться ему подавай, жарко, дескать. В марте то. А не поперечишь, ибо чревато от особи крови царской немилость получить. Кулаком, или еще как. Но, пребольно. Нырнул, в общем, да водицы ты сдуру и заглотил. А с ней и Настеньку. Вылюнул быстро, негоже гадость всякую во рту венценосном держать. И уехал далее, от холода в пледы мягчайшие зарываясь.
А Настенька поступок дурацкий иначе поняла. Решила, специально он так. Целовался он. Страстно, но неумело. От неумелости, стало быть, и предложение жениться забыл вслух произнести, а невслух произнес. От робости и убежал, значит. Загордилася Настенька, заважничала. Даже в лягушку превращаться передумала. Да только супротив природы не попрешь. Заснула как то головастиком безногим, а просыпаться уже пришлось в виде ином, потребством тоже не блещущим. Ага, и гонор остался. Невеста же принцева. Опасалась одного, что не признает ее суженый в обличье новом. Поначалу пыталась ноги-руки себе пооткусывать, чтоб больше на головастика походить,да никак. У земноводных из зубов- насмешка одна. Не у всех, но у лягушек точно. Палец я как то совал одной в рот- так и не перекусила. А тут- ноги, орган с костями и ногтями везде. Нет, не получилось.
Тогда за правило взяла себе Настенька, каждый день на кочку повыше забираться, да кричать погромче, фразу заученную из книжки с картинками – «Дарлинг, ай эм хире». Выходило неплохо, и многие даже послушать приходили. Еще больше загордилась Настенька. Мало, что невеста, да еще и с талантами полиглотическими. Так бы и жила, надеждами и комарами питаясь, а трагедия.
Летел мимо селезень. Это по нашему если читать то получается что Настенька- лягушка. А если по-селезлиному- то Еда всего лишь. Подлетел, съел ее. Там, кстати, в желудке птичьем, согласно мифологии, если кто первый абзац пропустил, и яичко еще было. Настеньку, хоть и съели, а не убили. Осмотрелась она в требухе птичьей, освоилась. Как то выбираться надо. А из опыта прошлых поколений у нее только инструкция- «Как взбить ногами сливки в крынке, и слинять по маслу» . Рядом- только яйцо. Вы пробовали разбить изнури чрево летящего над- горами-над-долами селезня яйцом? А она стала. Раз ударила, два. Разбила. Соответственно, не чрево. Яичко. А там- игла. Тыкай- не хочу. Тыкала, тыкала, аж вспотела. А селезень, не будь дурак, возьми, да помри. Прямо на полете бреющем. Ему то, мертвому, чего. Падай камнем вниз, да разбивайся в свое удовольствие. А Настенька? Так ведь и она кузнец судьбы своей. Разбилась, куда деваться. Напоследок еще умудрилась и иголку сломать. Не из баловства, так получилось. Нелепо.
В замке своем сидел Кащеюшка. Хандрил. Простыл он с весны, да коликами желудошными маялся, аккурат с того случая, когда по глупости в пруд купаться полез. Да воды нахлебался. Так и мучался, с антацидов на антисептики перебиваясь. Иногда и Финалгоном не брезгуя. И чего то помер вдруг. Вот удивилсь все- Бессмертый, а мертвый. Недели три ходили, пальцами тыкали, языками цокали. Некоторые даже руками разводили. Похоронили потом, да и дальше жить стали.
Вот и конец сказочки. Мораль осталась. Без морали сказки писать- бумагу на ветер. А вот и она-
«Пожалуйста, будьте осторожнее при купании на водоемах»
Теперь все. Конец. Впрочем.Секундочку еще. Кто Настенька была? Верно, принцесса. А какая? Сами вы- лягушки. Мертвая! А значит, все еще только начинается!