Семья – боль наша
Телефонный звонок удивил: со мной хотел встретиться почти незнакомый слепой человек. В назначенное время я нашел его на одиночной скамейке, уже догадываясь, отчего меня не зовут в комнату.
Несколько лет назад двое решили жить вместе: помогая друг другу, на старости лет так значительно легче. А сегодня в одной квартире они - врозь. Ежедневно ссоры, скандалы, обстановка невыносимая.
- Вы в газету пишете, с людьми встречаетесь… Может, подскажете, что делать?
Мне не по себе стало: ничем не мог я порадовать или успокоить
измученного 80-летнего человека. Не станешь ведь рассказывать про другую семью, где, поставив целью
выжить бывшего мужа из его
же квартиры, женщина всячески старается спровоцировать скандал, даже драку - чтобы
отцу ее ребенка присудили срок подлиннее…
«Все романы на свадьбах кончают недаром, потому что не знают, что делать с героем потом», заметил когда-то Константин Симонов. Потому что после свадьбы вместо
желанного счастья часто приходят ссоры, беспричинные недоразумения. И все труднее вернуть любовь, с которой так прекрасно
начиналось… И хотя виноваты
обычно обе стороны, таинство сохранения семьи природа доверила все же женщине, и ее
тактичность или грубость, мягкая забота или холод раздражения определяют многое, почти все.
Помните знаменитый рассказ Алексея Толстого «Русский характер» — про девушку, дождавшуюся с фронта тяжело раненного любимого? Мне страшно: неужели и она, не выдержав тяжести быта,
несколько лет спустя стала жестокой, бессердечной, эгоистичной, про что автор не захотел нам рассказать?
Или подобное возможно
только в нынешней «мирной» жизни, когда мелкие укусы заслоняют действительные несчастья?
Юрий Сергеевич передвигается с трудом, опираясь на палочку. На нее же вешает сетку с молоком, когда возвращается из
магазина. Картошку себе почистить не может. Чтобы пришить пуговицу, спускается на два этажа к соседям. С детьми, знакомыми заговорит, про здоровье спросит. Очень хочется доброго слова, нормальных человеческих отношений, которые находит у большинства жителей своего обыкновенного пятиэтажного дома («Весь подъезд за него!» -рассказывали мне). То¬лько в «родной» квартире, рядом с женой и дочерью ему плохо. Очень плохо. «Ссоры, ругань, скандалы почти каждый день — идет борьба за то, чтобы выжить меня из дома», -
написал Юрий Сергеевич в редакцию. В надежде, что хотя бы газета поможет ему в безвыходной ситуации.
Был здоров — был нужен. И дома, и на работе, где провизор с высшим образованием в большой цене. Настолько, что однажды его
командировали в Москву — запас медикаментов пополнить. По пути с вокзала — что такое?! — в сторону повело, голова закружилась, за стену схватился, чтобы не
упасть. Два милиционера тут как тут — не пьяный ли? В «Скорой» потерял сознание. Очнулся в палате, встать попытался —
и повалился на пол.
Галина Ивановна примчалась к мужу сразу же. Он был неподвижен, безразличен, лицо перекошено, голова не держится, левая
половина тела парализована — инсульт. Ухаживала за ним с утра до позднего вечера, кормила, убирала. Взяла очередной отпуск, потом за свой счет. Отказалась от зарубежной команди¬ровки, хотя документы уже были
оформлены. Более трех месяцев провела с больным. Затем привезла домой. На вокзале их встречала десятилетняя Лена.
И вновь Галина Ивановна искала дефицитные лекарства, приглашала дорогих массажистов, вечерами вела его на прогулку — разрабатывать омертвевшую ногу.
Разговаривая с ним, потом с нею, пытаюсь понять: когда же хорошее, доброе, естественное в их
отношениях стало сменяться отчуждением и озлобленностью. По-видимому, она просто крайне устала от всего свалившегося, пережитого. К тому же, надо признать, не получая в ответ на доброту и заботу благодарность и признательность, столь необходимые женскому сердцу. Болезнь и беспомощность вызвали в
характере мужа раздражительность, обиду на судьбу, на окружающих, прежде всего — на жену
и дочь. Это не мои предположения — так вполне
самокритично оценивает себя тогдашнего сам Юрий Сергеевич.
Пенсию получал
небольшую, по дому помогать не мог — а затрат души, сил и денег
требовал немалых. И обижался, что
внимания ему уделяют не столько, сколько хотелось. Взаимное неудовольствие, раздражение тщательно
скрывались, прятались, но — накапливались. И грозили взрывом.
Бессмысленно упрекать полупарализованного, беспомощного инвалида. Как и женщину, от больного мужа торопившуюся на работу, в коллектив, где она пользовалась уважением руководства и
около двадцати подчиненных. Что ж, не всем дано искусство полного
самопожертвования во имя близкого человека.
Грубые, злые слова все чаще вырывались из ее и его уст. Супруги стали закрываться в отдельных комнатах, отдельно готовить и питаться, стирать и убирать, выписывать каждый свои газеты. Постепенно дело дошло до развода. Самое страшное, что нередкие скандалы подчас завершались потасовками. Хотя силы слишком неравны: чуть толкнуть -
и он упал, ползает на четвереньках, приподняться
не может, нашаривая рукой разбитые очки. Потом идут к участковому, излагая собственную версию происшедшего.
— Дважды я разбирался. Трудно, однако, в чужой семье рассудить, кто
виноват. Хотя, если по-человечески: жена должна укаживать за больным мужем, — говорит мне инспектор милиции.
Моя задача не судить того или другого — понять. Чтобы если не этим людям, то хотя бы другим
помочь в непростых житейских проблемах.
Соглашусь: их взаимоотношения
очень испортили его жалобы. После одного из скандалов с дочерью — на нее в школу, в детскую
комнату милиции. На Галину Ивановну — в народный суд, руководству в Киеве, генеральному прокурору,
журнал «Человек и закон», в газеты… Хотя, кроме авторучки, другого оружия самозащиты у него нет. И все же убежден: ни одна жалоба, тем более в делах семейных, никогда еще не помогала, приводя лишь к еще большей неприязни.
— Пусть ее накажут, персональное дело разберут, вынесут предупреждение, — подзуживает
Юрия Сергеевича натура бывшего секретаря парторганизации, убежденного, что снятием портрета с Доски почета или выговором можно кого-то исправить.
— После писем становилось лучше? — спрашиваю.
— Ей руководство покровительствует…
А ей невмоготу встречаться с
очередным проверяющим его «сигналы».
— Дайте мне возможность работать, и чтобы больше не приходили… На сколько меня еще хватит?!— рыдает. И кричит в исступлении:
— Да вы понимаете, что он - мой первый враг!
С упоением повествует про его домашние прегрешения, а я
вспоминаю его истории, не менее красочные, и вижу, как все мелко и противно. Что в действительности никто не стремится специально пакостить, вредить, как кажется другой стороне. Все происходит у них (и
в тысячах других рассыпающихся семей) от взаимонепонимания, обыкновенных недоразумений, которые озлобление заставляет истолковывать вопреки
разуму и самой реальности.
Знаете, какого аргумента я меньше всего ожидал от недавней
супруги парализованного? Что он… переписывается с женщинами со всей страны. (по его объяснению, то были письма от однокурсников). Воистину ревность всеобъемлюща и
вездесуща! А ему-то, повторюсь, обыкновенное человеческое
тепло нужно, добрые, мягкие слова. Пусть хотя бы на бумаге, если не слышит он их в собственной квартире.
Теперь, вероятно, семью уже не склеить. Мать и дочь ищут размен, в первую очередь стремясь не обидеть себя. В конце концов, вероятно, найдут. Тогда, крепкие телом, они смогут, наконец, пожить для себя. А как же он, если без посторонней помощи не в состоянии
пуговицу к рубашке пришить, пол подмести?!
— Женщина хочет от него, обузы, избавиться. Любым путем. Сколько мы знаем случаев, когда люди собой жертвовали ради близкого человеха, а тут… — говорит мне Виктор Николаевич, сосед-строитель. - Лучше бы ей
научить дочь помогать больному — приготовить, погладить, а не против отца настраивать. Юру
много лет знаю, он не изверг какой-то, чтобы на добро злом отвечать.
— Галина Ивановна считает, что он и умственно не вполне здоров, к врачам обращалась, — пытаюсь
проверить еще одну «улику».
— Да вы что! Он же здраво мыслит, умный, грамотный человек, — слышу в ответ. — Обстановка в
семье психологически очень его угнетает. Будь иначе, может, и вылечился бы скорее…
Пока размен не получается. А я вспоминаю десятки и сотни дру¬гих семейных осколков, что и после развода десятилетиями
продолжают мучиться в
атмосфере вражды и усталости. Создать бы для них специальный разменный фонд — сколько
скандалов удалось бы предотвратить, сколько людей вернуть к
нормальной жизни! И надежде.
Пусть простит меня Галина Ивановна за невинный шантаж. Не
меняя имен, на этот раз не буду указывать их довольно
известную в городе фамилию. Знаю: не ему, ей это было бы
неприятно, грозило осложнениями
по службе, которой она очень дорожит. Пока не назову, в надежде, что таким путем помогу сдержать эмоции, вернуть в стены хотя бы худой мир. Который, говорят, все же лучше самой доброй ссоры.
Кстати, у меня для таких случаев свой принцип оценки выработался: из двоих «противников»
прав тот, кто молчит, другого не задевая, без крика и ругани обходится, предотвращая тем новые стычки.
…Нередко встречаю на улице того слепого старика, тоже не нашедшего семейного счастья. Он торопится куда угодно — к родственникам, знакомым, в крошечную квартирку дочери в Харькове — лишь бы из дома…