Я с детства была на удивление стеснительным ребенком. Меня невозможно было вытащить на стульчик, чтобы исполнить какую-то нетленку а-ля «Наша Таня громко плачет …». Визиты Деда Мороза с дальнейшим вымогательством заслуженных подарков путем скверного исполнения песенки «В лесу родилась елочка», были пыткой. А когда меня спрашивали «Девочка, как тебя зовут?», я пряталась за маму и предоставляла ей право самой общаться со всякими любопытными дяденьками и тетеньками. В общем, все было очень и очень плохо - не было во мне искры и любви к показательным выступлениям. Однако, как каждому советскому ребенку, мне не удалось сбежать от театральной славы. Самодеятельность – это наше все! В ноты можешь ты не попадать, но принимать участие обязан! Под таким лозунгом меня отобрали в музыкальную постановку «Волк и семеро козлят». И даже дали слова. Никогда не забуду этот громадный отрывок текста. Бодро прыгая по сцене, под еще более бодрую музыку, мне следовало крикнуть - «Помирать так с музыкой, запевайте, братцы». И увести шестерых козлят в домик. Все. Все!!! Больше от меня ничего не требовалось! Никаких гамлетовских страстей. Никаких терзаний «быть или не быть козлятам в домике». Ничего! Просто попрыгать, прокричать и снова попрыгать. Я умудрилась испортить даже это. Может не совсем я, а плохая организация процесса, но факт остается фактом. Появившись на сцене в козлином образе, я заметила некое сооружение, обращенное лицом к зрителям. По форме сия конструкция напоминала домик. А стоит заметить, что на репетициях никакого домика не было и мы дружной козлиной толпой отправлялись в угол. На сцене же домик был! По гениальной задумке режиссёра, она же – учительница первая моя, следовало отходить в домик. Но мы же этого не знали! Поэтому бодро по привычке вернулись в угол. Дальше были страшные глаза режиссёра, зловещий шепот «в домик, в домик», попытка незаметно проползти по сцене и дикий хохот зрителей. Занавес! С тех пор с театральными мучениями было покончено. Все стремления вовлечь меня в какую-то самодеятельность заканчивались отказом, ибо козлиный образ парил в моих мыслях и не давал поверить в себя.
И вот на старости лет меня снова понесло на сцену. Почему то мне показалось, что во мне умирает гениальная актриса. Именно гениальная и никаких сомнений. В запасе был некоторый жизненный опыт, который позволял думать, что вот теперь-то я могу сыграть все. Ведь как можно играть любовь-морковь, не попробовав на практике, что это такое и с чем ее едят? А тут и слезу пустить можно и бровки домиком в нужный момент выстраиваются. Подалась на театральные курсы. Женщинам свойственно фантазировать, и я еще и до курсов не дошла, но уже представляла себя на вручении премии «Оскар». Как я сжимаю статуэтку этого лысого мужчинки и лепечу благодарности всем-всем-всем, включая своего кота Есенина.
В первый день меня не покидало ощущение психушки. Мне даже взгрустнулось, что я слишком «нормальна», чтобы играть с собственной обувью, представляя, будто это некий предмет. Изображение гаммы чувств от ненависти до страсти вызвало не меньшее удивление, учитывая, что в любви стоило изъясняться фразой «Какой чудесный день». А уж изобразить ненависть такой фразой… Я усиленно пыталась вытащить свой бесценный опыт, для изображения чувств, но проклятый козленок во мне никак не давал расслабиться, снова и снова возвращая меня в позор детства. Образ Оскара мерк и таял. «Кушать подано», похоже, было моим максимумом. Я бы, наверное, бросила все к чертовой матери, но, во-первых, сдаваться так быстро не хотелось, а во-вторых уж больно преподаватель был симпатичен.
А потом начались какие-то танцы, сценки, импровизации. Стало больше конкретики и понимания, что же я собственно играю и для чего. Танцы всегда были моим коньком, так что проблем покрутить пятой точкой не было. Импровизация тоже проходила на ура. Импровизируя на тему своих семейных проблем, я так прониклась собственной фантазией, что разрыдалась вполне натурально. Вполне можно было подумать о благодарственной речи на церемонии вручения. Но тут на горизонте замаячила личная жизнь и театральная несколько померкла. Никакая игра в чувства не заменит чувств настоящих. Хотя, что уж тут скрывать, сценки «Обида», «Страшная обида» и «Я обиделась, шо капец» проходили с успехом. Это, так сказать, чтобы не терять мастерства. И вроде обиделась ты не так уж и сильно, но играется с размахом. Всем становилось стыдно. В общем, театральный опыт в хозяйстве вещь нужная. Но в меру, в меру, а то ценитель вашего мастерства сбежит раньше, чем откроют занавес.
Казалось бы, что вот так и дальше буду применять артистические способности в быту, но меня вдруг пригласили на кастинг. От быта роль ушла недалеко, надо было изобразить сварливую жену, недовольную покупкой мужа. Вволю накричавшись и поговорив с воображаемой собачкой, как свидетельницей преступления, я себя снова почувствовала практически звездой местного разлива. Даже сама удивилась, откуда во мне столько экспрессивности и истеричности. В жизни реальной все конфликты проходят в режиме шипения: пошипели, поязвили и баиньки. Тут же была широта размаха и максимальная громкость. Оператор пугливо выглядывал из-за камеры, и по его лицу было видно, что он очень сочувствует моему мужу. Не объяснять же человеку, что это я так в роль вошла. Ушла довольная. Даже если и не пройду, то хоть оторвалась. Когда еще найдется повод устроить разнос из-за ерунды? И лучше бы все эти поводы находились только в игре, а не в жизни. Глядишь, так поиграешь, поиграешь, а там и «Оскар, иди сюда, мой дорогой!».