Любовь, ты ведь знала о нашей непрочной судьбе,
Зачем ты избрала такое жилище себе…
Шелли
…Она позвонила.
Как всегда неожиданно, и просьба неожиданная:
– Не хочешь встретиться?
– Хочу, – выдохнул прежде, чем подумал…
– Мне некому поплакаться в жилетку, кроме тебя… Некому…
Сколько он ждал этого момента!
Прошло четыре года после их недолгой любви…
…А месяц назад он сам решился позвонить ей, поздравил с днем рождения – круглая дата. Заготовил пожелания: счастья, любви, гармонии. Выразил надежду, что ей комфортно: с собой, с миром, с любимым, с…
– Он (любимый) ушел, по-видимому, ему было не слишком комфортно со мной, – прервала она тусклым голосом заготовленный им монолог.
Тотчас же позабыл все, что намеревался сказать. Скомкал поздравления, из него полезли косноязычие и бессмысленная вязь слов. Нет, не от удовлетворения, от сострадания…
…И вот, сейчас этот неожиданный звонок, так легко выбивший из привычной колеи.
Старался успокоить себя, урезонить ожившие надежды.
Договорились о встрече…
…Ее красная машина.
Подсел, протянул цветы, поднял глаза и… утерял весь пыл, забыв все, что заготовил.
Всегда искрящиеся лучистые глазки, а тут – потухшие, больные, несчастные.
Бедненькая, осунулась, похудела.
Первая слеза из уголков глаз проложила дорожку по щеке для следующей, они закапали, как первые капли дождя, не уверенного еще – прольется ли.
Сердце сдавило, физически ощущая ее боль.
Она (боль), эта когтистая мерзость, нехотя выползла из нее, надеясь прижиться и в нем. Он не мешал, напротив заманивал, завлекая новым жилищем, а она оглядывалась назад, огрызаясь, рассчитывая поживиться и тут, и там…
Внимает ей, негромкий голос:
– Почему так? Чего ему недоставало? – обида и горечь в вопросе, не знающем ответа.
– Он ведь любил меня, я это точно знаю! Что случилось, что произошло? Что не так?..
Если бы мы знали, что так, что не так, мы бы все всегда и навеки были счастливы, мир бы поперхнулся, подавился всеобщими счастьем и благоденствием.
…Не слишком связный (сквозь всхлипывания) рассказ о несостоявшейся любви.
Пытается переключить ее…
Рассказывает о собственных невзгодах, о гибели брата. По принципу – если кому-то хуже, чем тебе, твое уже не кажется столь безнадежным (не так уж ты и несчастна).
Успокаивается…
Вышли из машины, идут вдоль леса по лугу, по не скошенной траве. Хорошо – раздолье и покой.
А она вновь о своем:
– Я ведь от него ничего не требовала, ни денег, ни внимания, а всего-то хотела: каждый день засыпать и просыпаться рядом с ним, мечтала, что это продлится долго, а хватило на несколько лет.
Бедная девочка, этого хотят все, а совместно до конца жизни доживают лишь единицы, да и то по привычке, забыв, растеряв то, что когда-то связывало…
– Я просто любила, очень любила, очень…
Она умела любить, это он хорошо знал.
Почему-то у нее не получалось любить вполсилы, не удавалось умерить любовь, вновь сорвалась, утратив чувство меры.
Ее же избранник не мог отдавать столько же, барахтался в ее любви, захлебываясь, рвался, как из омута.
Она не понимала, чего ему недостает, не знала, как проникнуть в его мысли, он замыкался, на объяснения не шел…
…Идут по лугу. Пахнет разнотравьем…
Она немного впереди. Любуется ее тоненькой ладной фигуркой. Какое обманчивое впечатление. Ведь без одежд она совсем другая – по-женски округлая, налитая, упругая, и вызывает помыслы далекие от платонических…
– У нас было много планов, совместная работа, совместный проект – продолжает она, – что-то я сделала не так. Переусердствовала?..
Кто знает, что не так? Да и не мог он объяснить ей, что мужчине нужна свобода или хотя бы ее видимость, нельзя форсировать любовь, необходимы хотя бы коротенькие передышки – лечение расставанием?..
Светлая, ласковая, добрая девочка, она лишена была задних мыслей, открыта, как на ладони. Так и не научилась играть роли, столь свойственные женщинам, хитрить, дозировать любовь, выгадывать, а не просто дарить…
Да, от стерв мужчины так просто не уходят, задерживаются надолго – порой и до конца жизни, увы, укороченной "непомерностью" навязанного счастья…
…Едут в машине (в никуда), просто едут, дорога требует внимания, это ее понемногу успокаивает…
– Здесь где-то невдалеке летают дельтапланеристы? – спросил он, отвлекая от невеселых мыслей.
– Да, а хочешь, поедем, посмотрим?..
…Крутой склон – что-то их сегодня не видно, оглядываются по сторонам, а сам вспоминает другое – недолгую их любовь. Ужели это было?..
Дорога делает поворот и устремляется на предзакатный огненный шар, пронзая его.
На небе ни облачка, лишь на горизонте темные тучки, за которыми уставшее светило намерено укрыться.
Остановила машину, вышла из нее, сделала несколько шагов вслед уходящему солнцу, протянула руки к нему, потянулась всем телом, взмахнула руками…
Он не вышел из машины, обездвиженный чудным видением – силуэтом большой черной птицы на фоне багряного светила…
Постояла, уронила руки – не взлететь. Оглянулась на него, выходящего из машины. Подошла, благодарно взяла за руку, оплела его пальцы своими, крепко сжала.
Господи, что она творит? Его плоть стремительно теряла вес.
Забыла? Как же так, забыла?
Нет, не забыла, в глазах отчаянье, решимость и… сомнение?
Умоляюще глянул на нее:
Похоже, вняла, начали отрываться от земли. Вот и славненько.
Он был уже там – в предзакатной синеве…
Спохватилась, разжала пальцы:
– Не могу, – ее голос тих и бесплотен.
Но ведь получалось же, ей было дано. И не только летать, но и дарить это состояние другим! Нужно всего лишь любить!..
Вновь распустила руки-крылья, как раненная птица, что в последнем предсмертном порыве тщится взлететь.
Увы…
Заговорила:
– Он не поверил мне… Нам так и не удалось оторваться от земли... А ведь любили… очень… очень…
В ее глазах – блики отраженного светила.
– Его держала земля, не пускала. Видимо, много грехов за ним, за которые он расплачивался – чужие ли, свои; из этой ли жизни, из той?..
– Увы, мы нередко платим за чужие грехи.
Теперь и он не очень-то верил… Неужто, это было с ними, и они парили? Держась за руки, удивляя птиц, в упоении от полета, от любви, от счастья, купаясь в лучах вечернего солнца?..
В отчаянном порыве схватил ее за руку, все еще надеясь.
– Я не смогу, одной твоей любви недостаточно, разобьемся.
– Достаточно! – он, как зашаливший, только-только научившийся летать птенец, тянул ее вверх, отрывая от земли.
Какие невозможно печальные прекрасные глаза! В них – и горечь, и боль, и сожаление, и покорность судьбе?
– Поздно, солнце садится.
Сели в машину. Устремились вслед за уходящим светилом.
Где там! Разве догонишь?
От солнца осталась лишь половинка…
Все.
Темень стремительно укрывала землю, хороня надежды…
Неожиданно его пронзила мысль.
А ведь если бы она вдруг сейчас сказала:
– Ты мне нужен, – бросил бы, оставил все свое благоразумие, вновь кинулся бы в омут и… пропал бы, видит бог, пропал…
И снова вымаливал бы ее любовь…
И вновь бы видел ее виноватую улыбку, ускользающий взгляд…
…Сидят в кафе, она пьет сок, он – вино…
Ее губы тронула пока еще неуверенная, едва-едва наметившаяся улыбка, забегали знакомые лучики в глазах, которые он так любил.
Улыбнулся и он. Похоже, ее отпустило – вот и славно…
Молчат. Ему хорошо от того, что ей хорошо, ему достаточно видеть ее счастливой или хотя бы не несчастной.
Вспоминает ту свою (их) любовь… Эта женщина (девочка), как много для него она тогда значила... да и сейчас. Для нее же он – всего лишь незначительный короткий эпизод…
Как же она его зацепила! Растопила, превратила в воск, что, роняет слезы всего лишь от тепла…
И они пролились! Какой стыд для мужчины – не от горя, от счастья, от любви!..
Пора, прощальный поцелуй. Встретятся ли?..
Она спокойна, отстранена, ее мысли далеко.
Садится в машину, уезжает…
Неожиданная вспышка боли роняет его на обочину.
Ее боль, так легко перекочевавшая к нему, прижившись, вдруг опомнилась. Опоздала, стерва, нет пути назад!..
С трудом поднимается...
Теперь можно отпустить и себя. Глубоко прячет ожившую было любовь, укрывает (укутывает) болью, убаюкивает…
Вот и все…
Ведь можно жить и без любви.
Жить ли?..