Предыдущая глава:
http://proza.ru/2011/06/24/1244
Глава 9
Трудоустройство, прощания, прощение, последнее письмо.
Главный редактор вызывал у меня ассоциации с ёжиком. Нет, не тем крышетёчным, который в тумане. Скорее, это… ммм… это – собирательный образ Ежа из советских мультов. Такой флегматичный, поучающий, неторопливый, хитро прищуренный, правильный до скуки, впрочем, приятный. (Да простит он меня, ежели случайно это прочтёт).
Я принёс свой отчёт (на репортаж это, пожалуй, не тянет). Он одобрительно и скептично, – это надо уметь, – поиграл светлыми бровями. «Вы уже писали корреспонденции?» – «Да… Для Интернет-сайтов…» – «Вот это и вот это здесь лишнее, это всё-таки не публицистика, – лучше говорить строго по делу. А так – всё нормально. Идите начитывайте.»
Господи! Я второй раз в жизни – перед микрофоном! (В первый раз я начитывал стихи в музыкальной студии, но там была другая атмосфера – дружеская, несерьёзная, прикольная.) У меня дрожат руки. А когда я, по команде режиссёра, – он был за стеклянным окошком передо мною, – стал читать текст, выяснилось, что и голос тоже дрожит. Успокойтесь, это не прямой эфир, мы просто записываем для информационной программы, увещевал режиссер, несколько суховатый, интеллигентный дядя средних лет. А сейчас – я просто настраиваю на ваш голос.
Скороговорку надо какую-то… Как там… сотрудники предприятие приватизировали-приватизировали да не выпри… выпре… да не выпрезервати… Тьфу ты!..
Начитал я, наверное, с двадцатой попытки. Но зато это было интересно.
В тот же день я сделал дома генеральную уборку и сел за комп. Письмо моей Первой Женщины глубоко потрясло меня, хорошо, что на студию надо было явиться только через пару дней, потому что я ходил как в тумане, ничего не соображал. Хотелось выпить, но я держался.
Я написал ей огромный ответ, хоть она и сказала, что закроет этот е-мейл. Я каялся, почти плакал в своём письме, я проклинал её за этот омерзительный и подлый розыгрыш, который затянулся на несколько месяцев и выставил меня дураком на сайте ПрозаРу, я жалел её, выспрашивал о её муже, который и увёз её в Беларусь, я требовал её физического адреса… Часа полтора я правил это письмо. И вот, наконец, нажал «відправити», с замиранием сердца ожидая, что же будет? Насколько мне, чайнику, известно, если ящик заблокирован, то мне сразу же придёт какая-то хрень на английском языке. По крайней мере, так у меня бывало, если я слал письмо на адрес, который набрал с ошибкой.
Никакая хрень не пришла. Я выдохнул с облегчением. Странное чувство охватило меня… «И хорошо, и плохо», – как выразилась Нани. Всё равно я был рад, что моя Первая Женщина снова мелькнула в моей жизни, и та дикая, яростная, жестоко-сладостная, огненная, молчаливая ночь – ночь палача и пытуемой – не осталась последним, что я помню о нас с ней. Её чувства были естественными и объяснимыми, да. Но сам тот факт, что мы снова ГОВОРИМ с ней, – казался мне чудом…
Вечером я на последние деньги купил исполинский букет хризантем и пришёл к зданию детдома. Я ждал долго, уже все сроки прошли. Небо темнело. Наконец, я не выдержал. Обошёл забор и открыл маленькую калитку «на задах». Робко шагнул во двор. «Э… Добрый вечер! Извините, – обратился я к какой-то женщине, которая запирала дверь в ближайшем крыле здания. – Вы не могли бы позвать Веру. Или она уже ушла?»
«Гэно! (Я узнал тётю Катрусю и ещё раз поздоровался, с улыбкой, поклонился.) Пробач, красунчику (хорошо, что я был в блайзере), Віра звільнилася. Два дні тому.» – «Как?!» – «Ось так. Ми її вмовляли, щоб не ішла, та вона не слухала. Рішуча була. Каже, знайшла іншу роботу.»
И вот я сижу за ноутбуком, просматриваю написанное. И больше меня волнует не текст, а какая-то совершенно новая сосущая пустота во мне. На кладбище съездить, что ли? А, мам?
Честно говоря, я не знаю, как закончить «Закрытие проекта Геннадий Петров». Рассказать о людях, которых я превратил в героев этой повести?
Недавно мне позвонил Олег. «Дружаня! Я своих в Турцию отправил! На неделю! И контракт заключил – на мильйон! Будем три дня гулять, давай, собирай манатки!» – «Не… это… Прости, Олежа. Я не очень… Не до того мне.» – «Гена, бля! Ты ж для меня самый лучший собутыльник, ты ж как… как с Марса! (пауза) Обещаю. Без этого самого… без адью…» – Меня тронуло, что «без адюльтера», но я всё-таки отказался. Тошно как-то.
Все мои материалы на радио берут и почти не правят. Мне даже дадут одну программу – «Лоцман споживача» (Лоцман потребителя). Я уже был в областном управлении по делам защиты прав потребителей, договорился о первом интервью. Олесю с первого гонорара бутылку поставил. У него скоро свадьба, я приглашён.
Моя Венера Пандемос, видимо, уже уехала в свою Испанию, – домашний не берёт, мобилка – вне зоны.
Вера… Вера уволилась (цветы я отдал тёте Катрусе), но я прекрасно помню, где она живёт, и завтра же пойду к Вере. Или в выходные. Вот, пока с духом собираюсь. Я от неё отстану только если увижу, что Вера влюблена.
Первая Женщина на мои письма не ответила. (Я отправил ей ещё одно, потому что пожалел кое о чём, что написал в первом.)
Что ещё?..
В дверь позвонили. Это была Нани. Я с радостью пригласил её в комнату.
– Сегодня уезжаю в Киев, – сказала она. – А там… Тю-тю! Прощавай, нэнька-Украина!
– Очень хорошо, что ты зашла! Прости, не могу тебя ничем угостить.
– Да не кипишуй, Гена.
– О! У меня есть холодный чай! – я сбегал на кухню, достал из холодильника кастрюльку (я завариваю кастрюлю некрепкого зелёного чая, отделяю его от заварки, а потом настаиваю, – с лимоном и ложкой сахара – и охлаждаю), налил в бокал, принёс ей.
Нани отхлебнула. «Спасибо, милый.»
Я её пораспрашивал про разные подробности, связанные с документами и переездом. Она рассказала о своей «испанской» тётке. А я рассказал о том, что меня скоро возьмут работать на радио. Нани от души порадовалась за меня. Ещё я признался ей, что она стала прототипом персонажа в моём последнем произведении, героини, которую я назвал «НАни». Она не слишком заинтересовалась повестью, зато очень долго смеялась «с этой клёвой кликухи».
– Жаль, что ты уезжаешь, – сказал я совершенно искренне, впрочем, неожиданно для себя.
– Спасибо тебе за тот вечер, Гена…
– Это тебе спасибо. Ты была такая красивая. То есть, ты и сейчас очень красивая!
Усмехнулась, поглаживая коленки. На ней были голубые, крайне облегающие джинсы, кокетливая рубашечка и короткая кожаная курточка кричаще-лилового цвета, на руках – тонкие золотые браслеты.
Повисло томительное молчание.
– Хочешь, я сейчас тебе сделаю сладенько? – вдруг сказала она.
(На самом деле она в конце фразы выразилась более кратко, грубо и недвусмысленно, но я не хочу приводить здесь это свистящее словечко.)
Совершенно неожиданная брутальная нотка на общем фоне нашего разговора вызвала в моём теле, в животе, в груди, лёгкую горьковатую вибрацию, словно волна меня окатила… Может быть, именно поэтому я сразу же отрицательно помотал головой.
Пауза.
– Ты бы помнил. Уж поверь, – добавила она, поправив рукой свои волнистые волосы. – Да и я тоже. – Облизнула губы.
Я снова покачал головой, я был не в силах отвести взгляда от её бледноватого лица.
«Это был тест», – с маленькой грустной улыбкой сказала она. Встала, хрустяще потянулась, потом, деловито хмурясь, открыла сумочку и что-то достала.
– Вот. Это тебе, – протянула серебряное распятие на простой нитке. – Это принадлежало моему отцу.
– Ты что! – испугался я. – Спасибо, это трогательно… правда! Но я… не могу принять.
Снова улыбка. С ироничной складочкой.
– Я слишком долго цеплялась за него. Недавно мне приснилось, что он приехал на каком-то смешном игрушечном паровозе… Я встречала его, ждала, вся тряслась… А он выскочил, обнял меня… Крепко-крепко. Опять запрыгнул в паровоз, улыбнулся и помахал мне рукой. Весело так, счастливо. И уехал.
Она положила крестик на стол, возле моего ноутбука.
– Слушай, прекрати… – я встал. – Это же память. Жалеть потом будешь.
Она посмотрела мне в глаза. На самом деле, люди всегда смотрят в один глаз собеседника, – её зрачки прыгали, – она смотрела поочерёдно в оба моих глаза.
– Тогда… будет повод вернуться, – она порывисто поцеловала меня в щеку. – Прощай, Гена. Я рада, что мы были соседями.
Подёргивая брюки у колен,
садился я, как настоящий денди,
и словно шумный и хмельной Силен,
я восхвалял тебя, наш пир… и бренди!
И я тебе гитару подавал,
задев случайно запонкою струны,
и голос твой таинственно звучал,
черча в ночи чарующие руны.
Тех вечеров старинный гобелен
в моей оконной раме ткёт мерцанье…
Подёргивая брюки у колен,
сажусь я, погружаясь в созерцанье.
Надоело мне писать эту повесть, дамы и господа, высосала она меня. Пора покончить с этими исповедями и внутренними диалогами, в которых я, как правило, посылаю себя подальше. Да здравствует фикшн.
И всё же напоследок приведу письмо, которое я получил сегодня. Я не сразу решился открыть вам, моим желанным читателям, всё до конца. Но теперь уже всё равно.
«Гена, спасибо тебе за письма. Я все-таки, решила рассказать все подробно. Сначала (как давно это случилось!) я очень обрадовалась, что нашла тебя в Интернете. Сетевой писатель! Инфернальный поэт! Исповедник. Я предвкушала. Но потом… Потом, Геночка, я читала твою «Моль в головоломке». Ты причинил мне боль. И даже не тем, что рассказал о нашей истории Интернету. Ты показал мою жестокость. А я ведь прожила большую часть своей жизни в простодушной уверенности, что добрей меня нет существа. Наивная дура. Ну, ладно, дело прошлое.
Однако в этой твоей повести «Закрытие проекта», которой ты выматываешь из меня душу, ты упомянул о нашей Последней Случайной Ночи. Ты растоптал меня. «Театральная» подлость… Воистину.
Публичность – ерунда. Имя мое ты изменил, многие факты – тоже. Даже мои близкие друзья не догадались бы, что это я, если бы прочли. Нет, ты растоптал меня не публичностью, а обличением моей души…
Ты написал: «Она совершенно потеряла волю, словно кукла подчинялась и делала всё, что я хотел. Всё терпела. Даже моё агрессивное молчание в перерывах. Я ИМЕЛ УЧИТЕЛЬНИЦУ! Я обработал её так, что и сам еле поднялся утром. Чтобы махнуть Карине ручкой и забыть её навсегда, предательницу.»
Понимаю, тебе тогда и в голову не пришло, ЧТО ЭТО МОГУ ПРОЧЕСТЬ Я. Хотя ты уже давно общался с «Альтером». Бог наказал меня за мою мистификацию.
Получила по заслугам. За все. Я не знала, что ты так страдал из-за нашей разлуки. Прости меня, мой мальчик. Ты знаешь, я потеряла ребенка. Старая уже для этого дела. У нас умер сын. Муж фанатично хотел сына, помешан был на этом желании. У него был сильнейший стресс. Это меня и спасло, наверное. Хлопотала вокруг него. Некогда было убиваться.»
Моя… Первая… Я представил её такой симпатичный ёжик на голове, несколько резковатые, но очень женственные черты лица… Изящные фактурные запястья, ладони, музыкальные пальцы… И у меня впервые в жизни заболело сердце.
«Теперь я переоценила всю свою жизнь. В чем была моя трагически-непоправимая ошибка, мы оба знаем. И все же, наверное, ты – лучшее, что у меня получилось, Гена. Ты не подумай! Я не умаляю твоих заслуг. Ты боролся, ты работал… Я же вижу. И очень рада. Забудь о тех письмах «Альтера», в которых «он» называл тебя злодеем, – это все демагогия разгневанной, побитой жизнью интеллектуалки. Мне тогда было так больно от твоих слов…
Очень хочу тебя поцеловать. Но это уже невозможно. Как бы не сложилось твое будущее, оно будет интересным. Ты прав, мой милый маленький мудрец. Человеком надо быть. Господи, помилуй нас.
Живи, Гена. Больше ни о чем тебя не прошу. Прощай.
P.S. Пожалуйста, не говори, что любишь эту свою Веру! Молю тебя! Ведь это же неправда?»
Я был очень взволнован письмом, когда только увидел его в почте, в папке «отримані», так спешил открыть текст… и не сразу заметил, что к нему прикреплена фотография.
А теперь – посмотрел. Она. Постарела, конечно… Глаза такие горькие. Впрочем, в ней всегда было что-то как бы надтреснутое.
Проект закрыт, дамы и господа.
Ну что, прощай, Кевка. Посмотри мне в глаза напоследок. О! Видишь, не так страшен этот лысый, лупоглазый бородач. Спасибо тебе за компанию в «закрытии проекта», малыш. Я тебе не нужен, да и ты мне тоже. Тебя давно нет, и меня скоро не будет. Будет какой-то другой Гена.
Ты не бойся, Кевка… тьфу, Генка! Не бойся, – мы с тобою будем всё-таки жить. Долой всякие игрушки. Мы ещё и прикольнуться сможем )))
Хе-хе…
– FIN –