Незабываемая гора Кадош

Алекс Лофиченко
               
ГОРА КАДОШ - СКАЛА КИСЕЛЁВА - КОРОТКАЯ ЛЮБОВЬ

Работая в Минсельхозе России, находившемся в Орликовом переулке, мне часто приходилось бывать на соседних улицах: Садово-Спасской, Каланчёвской, Басманных улицах, как в обеденное время, так и после работы.
Позади памятника Лермонтову (метро «Красные Ворота») находится небольшой уютный скверик, за которым в  круглом стеклянном помещении находился центр по продаже туристических путёвок (перед мостом над путями Казанской ж.д. к началу Ново-Басманной улицы). 

Я много раз проходил мимо этого заведения, не обращая на него особого внимания, а когда пришла пора отпуска, я вспомнил про него и решил зайти, чтобы ознакомиться с предлагаемыми этим центром путёвками.   
География продаваемых там путёвок была весьма обширной: от Западной Украины до Камчатки.  Изучая весь многочисленный их перечень, я остановился на путёвке на турбазу у города Туапсе. В моём выборе сыграло  немаловажную роль то, что когда то в студенческие годы, южнее Туапсе (в «Третьей Сочинской щели») находился спортивный лагерь  моего  института, в котором я тогда учился. В том месте были хорошие песчаные и галечниковые пляжи, расположенные между далеко выдающими в море массивными бетонными волнорезами.

Эта турбаза находилась севернее Туапсе на горе Кадош, что меня географически вполне устраивало, и когда я туда прибыл, то увидел ряды небольших фанерных домиков на две комнаты (каждая на три человека) с отдельными входами в них. Почти все домики этой турбазы располагались вдоль нескольких отрогов, умело вписанных в  этот горный ландшафт. 
Задние части всех этих домиков своими небольшими балкончиками (стоящими на вкопанных опорах) выходили на крутые склоны в растущие там густые древесно-кустарниковые  заросли, перевитые многочисленными лианами,  откуда непрерывно звучало стрекотание цикад.   
Ближе к морю находилась площадка танцверанды, где вечерами собирались все отдыхающие, за которой был крутой спуск к морю, и небольшому песчаному пляжу с редкими кустами на нём.
Помню одну  кампанию московских девушек, которые после морских процедур, не желая подставлять свои тела под южное солнце, сразу шли в тень этих кустов, чтобы сохранить белизну своей кожи и там азартно играли в подкидного.   

Массив горы Кадош круто возвышался над находившимся южнее его городом Туапсе, своими размерами защищая его от холодных северных ветров.   
Так, в самом городе (и далее к югу) пальмы росли в открытом грунте, а вот севернее этой горы их приходилось зимой иногда заносить в тёплые помещения. На самом верху горы тогда (за колючей проволокой) находилась большая радиолокационная станция, обслуживающая её военная часть и пограничная застава, охранявшая морскую границу СССР.

Морская сторона горы Кадош была очень красива, её вертикально расположенные геологические пласты выглядели очень эффектно, и была частично визитной карточкой самого города Туапсе, и  в виде почтовых открыток под названием «Скала Киселёва» (по фамилии художника запечатлевшего  на рубеже 19-20 веков её на многочисленных своих картинах), высотой около пятидесяти метров. Отвесно обрываясь в морскую глубину,  эта скала препятствовала сквозному пешему проходу по берегу моря от Туапсе далее на север. 
Со стороны моря эту красивую высокую скалу можно обогнуть лишь на лодке городской лодочной станции.

Чтобы попасть на машине на территорию этого пансионата, надо было вкруговую, с противоположной от моря стороне объезжать массив этой горы. 
Местные жители и работники турбазы, чтобы быстро попасть в город и обратно, вынуждены были спускаться и подниматься по крутому поросшему кустами и деревьями щебенистому склону этой горы несколькими извилистыми тропами.  Также поступали и мы, владельцы турбазовских путёвок. 

В первый день моего пребывания на этой турбазе я решил немного обследовать прилегающую к ней окружающую территорию. На север от неё шла дорога, надо полагать, проложенная ещё жившими тут когда-то адыгейскими племенами (переселёнными потом в Турцию), как все дороги на Кавказе, с одной стороны упираясь в крутой склон, с другой,  обрываясь в такой же крутой склон. Обогнув гору Кадош с противоположной от моря стороны,  эта старинная, вполне добротная  дорога вскоре вышла к морю, находившемуся метрах в сорока ниже.

Передо мной открылась великолепная морская панорама с видом на стоявшие вдалеке на рейде иностранные танкеры, приплывшими в Туапсинский порт за Грозненской нефтью. Внизу виднелась небольшая бухточка и песчаный пляж, на котором были разного размера скальные  обломки, в разное время, отколовшиеся от скалы Киселёва, самые большие из них возвышались над морской поверхностью недалеко от берега.

Чтобы спуститься к самому морю, мне пришлось, держась за ветки кустов и скальные выступы, осторожно скользить по щебенистому склону вниз. Там я очутился на миниатюрном пляже, с  левой (южной) стороны которого отвесно возвышалась, выступая далеко в море, скала Киселёва, разной величины, обломки которой  усложняли комфортное использование этой небольшой горизонтальной территории, быстро переходящей в своей северной части в крутой, недоступный  с моря, высокий морской берег.
Никого поблизости не было видно, и по косвенным признакам я понял, что эта бухточка если и посещалась людьми, то очень редко, и в основном средствами городской  лодочной станции, от нашей турбазы это место находилось на значительном расстоянии. 

Красота этой уютной бухточки была такова, что, несмотря на довольно длительный путь по безлюдной  дороге я почти ежедневно стал посещать  эту уютную бухточку, с исключительно прозрачной водой, не идущей ни в какое сравнение с водой городского и турбазовского пляжей (расположенных с южной стороны скалы Киселёва), из-за их близости к причалам для  нефтеналивных танкеров.

Была ещё одна причина, по которой я сюда приходил, у меня был привычный вывих левого плеча, поэтому, боясь, что это произойдёт со мной в воде, я там плавал поблизости от берега, никого при этом не стесняясь.
Ещё в студенческие годы перед самой поездкой в наш институтский спортивный лагерь, находившийся южнее Туапсе (в 3-ей Сочинской Щели), я умудрился в Подмосковье, прыгая с относительно большой высоты лесного склона вниз, и рассчитывая при этом погасить мою скорость приземления, схватился, по пути схватится за горизонтальную толстую ветку растущего дерева.
Скорость то я погасил, но, в запястье левой руки, была повреждена (хрустнула) одна косточка, и ещё добавочно вывихнул её в плечевом суставе. Потом московские врачи наложили гипс на мою руку от локтя до основания большого пальца.
Через пару недель  гипс раскис от морских брызг, с лопастей лодочных вёсел (рассказ: «Это было в большом Сочи»). А вот левая плечевая суставная сумка временами с болью о себе  «привычно» напоминала, при резких круговых движениях рукой.

Одновременно со мной в комнату нашего домика вселился парень из Ростова на Дону примерно моих лет, с которым я довольно быстро сдружился.
Сергей рассказал, что, на Крайнем Севере,  где служил в армии, застудил свои почки, и теперь обычно отдыхает на лечебных курортах. В этом же году такой путёвки достать не сумел и,  друзья ему посоветовали греть свою поясницу на этой турбазе, где путёвку можно было купить, за наличные деньги прямо  по приезде сюда.
В столовой за столом мы с ним сидели вдвоём, что нас вполне устраивало.
Сергей был парнем очень общительным и щедрым на комплименты обслуживающим нас молоденьким официанткам из Полтавы, и на нашем столе теперь постоянно стояли цветы в вазочке, на зависть другим посетителям этой турбазовской столовой.

Выйдя из столовой, я решил зайти в неподалёку находившийся маленький продуктовый магазинчик. Войдя по деревянным ступенькам  в его помещение,  я неожиданно для себя увидел стоящую в середине очереди высокую девушку с каштановыми волосами, необычный профиль смуглого лица которой тут же привлёк моё внимание. 
Когда я появился в дверном проёме этого магазинчика, только она одна повернула свою изящную голову в мою сторону.
Видимо, она почувствовала мой  пристальный взгляд, обращённый на неё. Ни одна из остальных женщин (а в  очереди стояли тогда одни  женщины) не заметила моего появления, настолько их внимание было занято изучением витрины и чтением ценников.

До этого момента  эту девушку на территории пансионата  я не видел, и поначалу решил, что это индианка, каким-то туристическим  образом очутилась здесь, настолько её облик соответствовал моему представлению об индианках. 
Потом, когда мы с ней стали проводить всё своё время, я время от времени просил её наклеивать на свой лоб (над переносицей) красное пятнышко, как это делают женщины в Индии (признак высшей касты), настолько это органически шло к её красивому смуглому милому лицу. 
Как только она взглянула на меня своими большими глубокими чёрными глазами, я, неожиданно для себя, буквально оцепенел,  так её взгляд подействовал на весь мой организм. Своим внешним видом и смуглыми чертами лица она явно отличалась от облика большинства россиянок.
Её стройную (с тонкими лодыжками) длинноногую фигуру  и высокую грудь облегало чёрное платье в крупных красных цветах, голову украшали волнистые тёмно каштановые волосы, ниспадавшие на красивые смуглые плечи. Ни каких украшений я на ней не заметил, лишь небольшие капельки, на её маленьких ушках. Как потом выяснилось, она была чистокровной украинкой и приехала сюда из Киева, где и успела приобрести  свой смуглый вид на Днепровских пляжах.
Её дальний родственник  был в это время штатным работником на этой турбазе, что значительно ей упрощало своё тут нахождение.

Какой-то  момент не мигая, глаза в глаза, мы смотрели друг на друга,  отчего я враз забыл о цели моего прихода в этот магазинчик и стоял словно загипнотизированный, потом как бы очнувшись, вышел из магазина. 
Через некоторое время моя незнакомка вышла, каким-то женским чутьём зная, что я нахожусь где-то неподалёку, и тут же увидела меня сидящего на лавочке у входа в магазин. 
Мы снова обменялись изучающими взглядами, с моей стороны вопросительно-восхищённым, с её как бы утвердительно-ласковым, после чего теперь я просто онемел.  Задержав на мгновение на мне свой, теперь уже изучающий и в чём-то испытующий  взгляд, моя незнакомка не спеша понесла купленные продукты в модной тогда безразмерной (растягивающейся) авоське.
В этот момент я не смог решиться обратиться к ней с каким-нибудь дежурным надуманным вопросом, откровенно боясь этим самым банально всё испортить. Несомненно, она знала, что я смотрю восхищённым взглядом ей вслед, а я, вконец осознал, что мною овладела та  самая любовь, что с первого взгляда.

Когда она скрылась за растущими деревьями, я стал думать, как мне действовать дальше. Я понял, что она приехала в пансионат совсем недавно и, почти наверняка одна без спутника, иначе он  был бы с ней  в магазине. 

Своё знакомство с ней я решил отложить на вечернее время, когда большинство отдыхающих приходят на танцверанду, предположив, что она, хотя бы из простого женского любопытства, тоже придёт туда.  Но судьба, которая, как известно, делается на небесах, распорядилась иначе,  намного проще мною задуманного варианта и даже несколько раньше.
В тот же день, когда я увидел покорившую меня незнакомку, Сергея и меня пригласили в гости наши официантки на маленькую вечеринку. До ежевечерних танцев было ещё достаточно времени, и я решил не отказываться от такого приглашения, с моей стороны это было бы просто не вежливым. В местном магазинчике мы с ним купили пару бутылок крымского вина и отправились в гости.
Едва я вошёл в их комнатку, как сразу увидел  ту самую шатенку,  которую днём видел в местном магазинчике. На одной из двух кроватей, придвинутых с двух сторон вплотную к столу, сидел незнакомый  мне парень с одной из девушек, другая встала и пошла навстречу Сергею.

А вот на кровати напротив них, сидела она, поразившую меня в самое сердце своей красотой, а теперь и неотразимой белозубой улыбкой. На празднично накрытом столе стояла ваза с цветами, бутылка грузинского сухого вина и всевозможная закуска.
Мы с Сергеем тут же поставили на стол свои бутылки с вином, что было одобрительно воспринято, после чего представились друг другу, и я узнал, что мою симпатию зовут Вера.
Когда все стали рассаживаться за накрытый стол, то я сразу же сел на кровать справа от неё, соблюдая правила  приличия, на некотором расстоянии. Но по причине того, что сетка этой кровати была сильно растянута, и оттого значительно прогибалась в средней  своей части, то в какой-то  момент нашего весёлого застолья моё тело элементарно сползло к середине и коснулось её тела и тут меня словно током ударило.

Позже, когда мы с Верой вспоминали этот день нашей с ней встречи, она мне призналась, что тогда, при нашем соприкосновении Вера ощутила то же самое. После выпитого вина все захотели танцевать, для чего в комнате освободили один угол.  Танцевали под кассетный проигрыватель, Вера танцевала только со мной, теперь я не отпускал от её себя. Конечно, она заметила моё возбужденное состояние, и это было ей явно приятно.
Когда все стали расходиться, мы с ней ещё долго гуляли по территории пансионата. Я крепко её обнимал и, в конце концов, мы поцеловались, что ещё больше возбудило меня, и я ещё крепче прижимал её упругое тело к своим бёдрам.

  С этого вечера, все последующие дни мы проводили вместе,  бывали в  Туапсе ездили на небольшие экскурсии.
 К морю мы ходили большей частью  за скалу Киселёва, в уютную,  теперь как бы нашу бухточку, безлюдную, по причине свое удалённости. Если и появлялись прогулочные шлюпки из-за скалы Киселёва, то проплывали на солидном обзорном расстоянии от нас и гребли дальше на север вдоль берега.
Причалить к нам они не могли по причине мешающих им это сделать больших скальных обломков, в большом количестве торчащих из воды по периметру этой бухточки из морского дна и повышенного морского волнения перед ними.

Серёга без особого труда, влюбил в себя одну из официанток, да так что и сам увлёкся ею не на шутку. В свои любовные дела он меня не посвящал, но на нашем обеденном столе постоянно стояли свежие цветы, а если на второе были порции курятины, то это были непременно куриные ножки, и не только  на его тарелке, но и на моей тоже.
Потом он мне сказал, что всерьёз увлёкся этой девушкой, и сокрушался, ведь у него дома осталась жена с малым ребёнком на руках.

В нашей комнате была ещё одна (третья) кровать, пустовавшая не долго. Подселили к нам, тоже  наших лет, парня из Ставрополя, который в первый же вечер, «набравшись» вина «барматухи», на танцах познакомился с ярко накрашенной женщиной.
При вечернем освещении, эта дама, показалась ему почти ровесницей, и он так воспылал  к ней чувством, что потом, по окончании танцев, успешно уединился с ней неподалёку (по его словам) в каком бурьяне, и чуть не скатился с ней по крутому склону, но к счастью помешали растущие там кусты и деревья. 

Пришёл он в нашу комнату под утро, весь измазанный женской помадой и поцарапанный ветками растущих около танцверанды кустов. Но самое интересное было потом, эта дама так была довольна этим скоропалительным свиданием с нашим новым соседом, что уже утром уселась на лавочке перед входом в столовую в ожидании своего новоиспеченного молодого любовника.
Увидев издалека её на лавке со счастливым лицом, при дневном свете, нетерпеливо ожидавшую его появления, то пришёл в ужас, по годам она годилась ему в матери, и теперь он не знал, что ему делать.
В столовую он не пошёл и теперь сидел в комнате на кровати в полном расстройстве чувств, качался  из стороны в сторону и стонал: « у меня же дома молодая красивая жена, как же это я так мог влипнуть, хоть сдавай сейчас путёвку обратно. 
К вечеру его уже не было  в нашей комнате, значит,  на самом деле так и сделал, сдал свою путёвку и быстро уехал отсюда.

Однажды, Серёга не пришёл ночевать в нашу комнату, не было его и утром в столовой. Появился он лишь вечером, и объяснил своё отсутствие, тем, что его девушка в тот день не работала (официантки в этом пансионате работали посменно – через день) и пригласила его к своим дальним родственникам, живущим в небольшом хуторе из пяти домов севернее пансионата.
Еды она с собой туда принесла из столовой большое количество, и  Серёга, выпив самогоночки двойной перегоночки, охотно остался ночевать у её гостеприимной родни, которая считала его почти женихом их полтавской родственницы.
И теперь, когда у его  подруги был свободный день, они стали вместе исчезать у её родни на целые сутки.
 
Естественно, я воспользовался такой ситуацией, и в такие вечера Вера оставалась у меня до самого утра, но это произошло не сразу, а после нескольких дней моих  усиленных ухаживаний.
Потом, уже расставаясь, в конце нашего тут проживания, Вера откровенно мне признается, что  очень жалеет об этих, не вместе проведённых ночах. После обеда я обычно сидел на ярко освещённой солнцем ближайшей лавке и поджидал Веру, обедавшую в столовой во вторую смену.
Ежедневно, на большой доске на ножках у столовой, вывешивали разные объявления, начиная  с предложений коллективных фотографий и заканчивая автобусными экскурсиями в памятные исторические и особо живописные места морского побережья Малого Кавказа. 

Подошедшая ко мне Вера, прочитав свежие объявления, спросила, не хочу ли я поехать на озеро «Рица», на что я выразительно показал ей известный жест, проведя круговые (по часовой стрелке) движения большим пальцем по двум  другим, указательному и среднему, пальцам, что означало определённую нехватку средств на эту поездку. 
В ответ  Вера, как будто предугадала такой мой ответ, и, вынув из своей сумочки, небольшой, но туго набитый кошелёк и положила его в мою руку, к полной моей неожиданности.

И вот мы едем в комфортабельном автобусе (в то время) «Икарус» в южном направлении, с редкими эпизодическими остановками к исторически всем (советским людям) известному озеру «Рица», где когда-то иногда отдыхал на даче советский вождь Иосиф Виссарионович Сталин.
Так как путь был не близким, то нам предстояло провести ночь в городе Сочи, и ранним утром отправиться дальше, чтобы уже в первой половине дня быть на месте.

В Сочи нас привезли на его окраину, где по обеим сторонам улиц находились частные домики, хозяева которых, по договору с экскурсионным бюро сдавали свои комнаты туристам, и другим отдыхающим в Сочи. Как только наш автобус остановился на одной такой улице, то сразу к нему стали подходить местные старушки и быстро нас между собой разобрав, повели в свои небольшие домики.
Наша старушка привела нас  в маленькую узенькую комнатку, с небольшим столиком, одной табуреткой и пышной кроватью, с тёплым одеялом, украшенным разноцветными лоскутками и на ней большой пирамидой разной величины подушек.

Вечером мы решили перекусить, и вышли в маленькую кухоньку, где уже в это время находился молодой парень кавказской наружности, живший в соседней комнатке  с русской подругой.
Он сразу же стал нам хвастать, что ему на его работе  дали головку сыра, и всё старался продать нам этот сыр (который ему вероятно дали вместо дневной зарплаты) и очень злился, что мы не хотели его покупать.
Вошедшая следом  за нами хозяйка этих комнат стала прилюдно требовать с него плату за проживание, и мы сразу поняли, почему ему позарез нужны  были деньги. 
А на его работе (в каком-то кафе), как я понял, ему за его услуги вместо денег часто платили  залежалыми продуктами, и потом предлагали самому их реализовать.
Мы приехали в конце дня, было душно и жарко, в воздухе сильно парило, и ночью разразилась сильная гроза с проливным, как из ведра, южным тёплым дождём.
Тёплое одеяло мы свернули и убрали в сторону, и, обнявшись, легли отдыхать, поверх нас была одна  лишь простыня.

Было очень жарко, а от любовных объятий было ещё жарче, за закрытым окном грохотал гром и сверкали разряды молний. Откровенно говоря, такой горячей женщины как Вера я не встречал ни раньше, ни потом. В её объятиях я буквально сгорал. В середине ночи я встал и, подойдя к небольшому и единственному в комнате окошку, снял с подоконника все стоявшие на нём цветы, и распахнул его в находившийся там сад, в комнату сразу хлынул свежий, промытый дождём воздух.
Я периодически  садился на этот подоконник поджав ноги, мимо меня проносились плотные струи  дождя, и я, протянув ладонь  в их сторону, получал в ответ веер брызг, приятно охлаждавшие моё разгорячённое тело.

Утром нас опять посадили в автобус, теперь мы ехали уже извилистой горной дорогой, и вскоре приехали на другую турбазу, находившуюся на берегу знаменитого озера «Рица».
Перед нами раскинулась широкая гладь большого озера, на противоположной стороне которого вдали еле виднелись какие-то строения, как нам объяснили, там была строго охраняемая дача Сталина.

На берегу озера при нас на вертеле жарили небольшого барашка, аппетитный дым разносился клубами вокруг, потом его закопчённого до черноты  разрубали на мелкие части вместе с костями и продавали их за «приличную» цену нам, и  другим приехавшим туда на своих транспортных средствах туристам. 
Вид этих закопчённых кусочков с небольшими «следами» мяса был не особо  привлекательным, и я не хотел тратить на них деньги (тем более, не свои), но Вера настояла, чтобы мы всё-таки их купили.

Конечно, главным образом, для всей полноты восприятия этой поездки и, конкретно, присутствия в этом историческом месте, а потом, как я понял,  она уже успела проголодаться.
Получив по костлявому кусочку, мы стали обстоятельно зубами  находить и извлекать из него  кусочки мяса, каждый старательно обгладывая дорогую костяшку.
От этой мизерной порции Вера осталась голодной, и, не спрашивая меня, взяла дополнительно ещё два таких закопчённых кусочка, из которых опять надо было с трудом  выгрызать  мясо худого барашка.

Вероятно, сами продавцы лучшие куски этого  худого барашка преподнесли более важным персонам. 
В производстве местного шашлыка «по Карски» отходов не было ни каких, и мясо и кости этого худосочного барашка были по одной единой цене, но, как говорит старинная русская пословица: «хозяин – барин», да и «качать свои права» в территории иной, хотя на словах «союзной республики» - себе дороже, а как говориться: «в чужой монастырь со своим уставом не ходят», хотя к самим грузинам последняя пословица, как мы все знаем,  абсолютно не применима.

Обратно на свою гору Кадош мы ехали уже без  остановки в Сочи, только несколько раз останавливались на промежуточных остановках для короткой разминки затёкших членов и промочить горло (после знакомства с грузинским барашком хотелось сильно пить). В многочисленных станционных киосках стоимости минеральной воды и сухого вина отличались не значительно, поэтому мы предпочли утолять свою жажду исключительно сухим местным вином. 

Помню, как на три рубля хозяин киоска протянул  нам с Верой два полных больших бокала очень кислого вина. Возвращая пустые бокалы обратно, я взглянул вопросительно в небритое грузинское лицо, наивно ожидая сдачи, но встретив в ответ немигающий и абсолютно непонимающий взгляд, мгновенно вспомнил, что сдачи в этой советской республике ждать бесполезно, её не дают (обычно они говорят в таких случаях - «нэту мэлочи»), находчиво сказал: «на остальные деньги ещё вина». 
К моему удивлению хозяин этого киоска, без лишних слов вновь до верху налил в  наши бокалы этого самого вина.
Пришлось нам выпить и эти два больших бокала вина, точнее: Вера смогла осилить небольшую его часть, остальное за неё мужественно допил я.
Естественно, это привело к тому, что мой мочевой пузырь изрядно перегрузился и на следующей остановке я пулей вылетел из нашего автобуса в поисках туалета.    

На всех коротких автобусных остановках в  небольших местных населённых пунктах, когда все пассажиры выходили немного размяться, на нас с Верой высокую пару (я был 1.86м росту, Вера чуть ниже)  сразу обращала внимание сидящая  в станционных открытых кафешках местная праздная публика.

Когда мы проходили мимо оживлённо разговаривающих и  усиленно  жестикулирующих в основном мужских кампаний, то при виде нас они как по мановению волшебной палочки, сразу замолкали, настолько  мы внешне отличались от обычной курортной публики.

Я тут оговорюсь,  что сидевшая целыми днями за столиками этих небольших кафе вся эта публика жила главным образом за счёт приезжавших на Кавказ российских отпускников и довольно успешно паразитировала на них. 
Такая жизнь им вполне нравилась, и они считали, что это в порядке вещей, потому смотрели на  прибывших в их края россиян, как на своих «законных» данников, а на всех женщин, особенно одиноких  и того хуже.   
Всё вышесказанное совершенно не касается простых тружеников этого благодатного края, чьими руками и упорным трудом было создано всё построенное здесь, и по праву именно эти люди и являлись настоящими  хозяевами этой республики.

Вера  своими совершенными чертами лица, чёрными выразительными глазами и волнистыми (по самые плечи) каштановыми локонами  была просто неотразима и выглядела, как сейчас говорят, очень сексуально, в обтягивающем её изящную фигуру ярком дорогом платье.
Местные мужчины были как-никак южанами и всем своим кавказским естеством понимали толк в женской красоте. И какой бы не была интересной тема их разговора, все они  тут же сразу забывали о ней, и, как по команде, поворачивались в сторону проходившей мимо на высоких каблуках «фигуристой» Вере, бесцеремонно ощупывая её своими откровенно вожделёнными взглядами, без всякого стеснения (не ведомого им с самого их рождения).

Во взглядах некоторых из них, особенно молодых самцов, я видел нескрываемое желание привлечь к себе внимание и поймать её взгляд, чтобы потом, завладев им, попытаться изменить ход текущей мимо них ситуации в желаемом им направлении.
Но Вера с высоко поднятой головой гордо проходила мимо этих полукриминальных кампаний, подчёркнуто не обращая на них ни малейшего внимания.
И лишь потом их взгляд, как бы нехотя, критически переходил на её спутника, то есть  на меня, в шкиперской бородке, ведь  каждый из них был бы не против оказаться на моём месте (несмотря на их небольшой рост, самоуверенности у каждого из них было в избыточном количестве), и при этом сверлили меня взглядом, чем я мог прельстить такую шикарную женщину, пытались понять, что такое она нашла во мне, так как был одет, по их меркам, не достаточно богато для этой дамы. 

Когда мы с Верой приехали с очередной экскурсией в Новый Афон, и стояли в длинной очереди на посещение знаменитых Новоафонских карстовых пещер, кроме нашего автобуса, туда приехало много других  экскурсионных автобусов, я услышал шёпот стоящей рядом девушки: «Кобзон, здесь Кобзон».

Известного певца сразу я не увидел, и когда я спросил эту девушку, где же он? В ответ она также тихо ответила, так он же стоит прямо  за вами. Как я понял, Кобзон стоял за моей спиной очень близко, чтобы его меньше было видно, как бы прячась  от всеобщего излишнего внимания, которое и  в те годы, порядком ему надоело. Уже в пещерах  он потом отстал от основной массы посетителей, чтобы, как я понял, опробовать свой голос и спеть в самой большой  пещере, славившейся своими акустическими свойствами, несколько своих песен.   
Было заметно, что обслуживавший эти пещеры женский персонал не в первый раз встречают здесь Кобзона. Сразу после выхода из пещер последнего посетителя, они радостно окружили его, уже понимая с какой целью он к ним пожаловал. 

Всё время проведённое на этой турбазе с Верой были для меня счастливым подарком судьбы, и, наверное, сама Вера не предполагала, что её ожидало, на горе Кадош. Мне казалось, что ей со мной было хорошо, но иногда на неё находила лёгкая грусть и тогда она вполголоса начинала петь: «ой знаю, знаю, кого кохаю, тiльки не знаю, з  ким жити маю».
Как это не печально, но прекрасные дни не бывают длительными, и как-то совсем незаметно, наступила пора расставания, каждый из нас усиленно и настойчиво уговаривал другого переехать к нему: Вера к себе в Киев; я к себе в Москву, но каждый с сожалением понимал, что скоропалительно решить эту любовную проблему нам не решить.

У Веры была очень хорошо оплачиваемая работа, на производстве, где она давно и успешно работала, за что ей предоставили однокомнатную комнату в ведомственном доме прямо неподалёку от её работы в так называемом тогда «ящике». 
Я же тогда работал в Министерстве сельского хозяйства и, хотя получал там небольшие деньги, занимался интересной и творческой работой (противоэрозионными мероприятиями и террасированием горных склонов), с частыми командировками и в Киеве вряд ли я мог найти подобную работу, там и своих отличных специалистов по этому вопросу было предостаточно.   

По приезде в Москву  я сразу почувствовал щемящую пустоту в сердце и какую-то безысходность в создавшейся любовной ситуации. 
Тогда в моей голове существовала и хозяйничала лишь одна женщина, и имя её было Вера.
Когда я вышел на свою работу, то меня тут же послали в командировку в Ростовскую область (пострадавшую от ветровой эрозии), и мои мысли теперь были поглощены одними лишь профессиональными заботами.
По приезде обратно в Москву меня снова послали в командировку, теперь уже в Краснодарский край, в город Сочи в «Институт горного садоводства и виноградарства». В этом горном крае были уже иные проблемы (связанные с водной эрозией). И отовсюду я старался посылать письма моей любимой женщине Вере, которую не забывал ни  на один день.
Постепенно наступила осень, и я решил в один из наступающих  в это период времени советский праздник приехать в Киев к Вере, и теперь все мои мысли были заняты этой предстоящей поездкой.

И наступивший Новый год я был уже у моей любимой Веры.

А какие чудесные письма я получал в ответ, которые всегда носил с собой и в свободные часы вынимал и перечитывал вновь и вновь, и столько любви было в них, что моё сердце замирало от радости пусть и бумажного общения с  любимой женщиной. Кто знает, согласись я тогда переехать жить к Вере в Киев, моя жизнь потекла бы по совсем иному руслу жителя только лишь Украины, а не всего Союза, как это произошло  потом с многочисленными трудными и одновременно интересными командировками в Среднюю Азию, Якутию, Закавказские республики, Дагестан, Северный Кавказ.

Спустя многие годы  я часто вспоминал о тех незабываемых «Кадошских» днях, которые были светлым и чудесным пятнышком в моей (во многом, нескладной) жизни.
По сию пору, иногда я с тихой грустью достаю из нижнего ящика письменного стола её письма на русской и украинской мове  (настолько протёртые в сгибах, что пришлось эти места скрепить прозрачной лентой) и когда начинаю их вновь перечитывать, то от их строчек моё сердце начинает тоскливо щемить, понимая о безвозвратности  былого короткого счастья, но всё равно те дни были для меня большим подарком судьбы, и я ей за это искренне благодарен.

Ветеран труда, московский журналист  (экс.эксперт по оценке ущербов от ЧС в АПК Российской Федерации).