"Пассаж запеньюаренный,
и лев забудуаренный,
а возле грифа у окна,
сидит царевна с бодуна".
(с)
***
Никос Соседский жил в глубине двора в третьем проходе недалеко от бывших коммунальных казарм Гарнизонного полка.
Соседский по праву говоря, считался интеллектуальным «квартиросъемцем» в настоящем доме, и довольно таки образцовых дворовых походок деятелем.
Каким с начала времен, каким после - две разные середины, - но некстати и, наверное, с полсотни раз как.
Всегда выглаженное с жирком овальное лицо Н.Соседского, воспламеняло душевный интерес у массы попечительского звена женских обожаний, околачивающихся у двери млечного всюду отовсюду ненарочного подъезда.
Пузатая вдова Торповских, когда Никос услужливо пропускал её вперед себя в узеньком проходе у дворика, выла от счастья и задерживалась, отдаваясь минутам «застревания» с лиходейством и юностью немолодцеватой.
Потный подбородок Соседского в таких ситуациях задействовано побывавший у «чуточки» налегке. Отбрасывал ненужные капли в сторонку и соотносительно трясся.
Было совсем другое также. Джозефена Кларнетовна, со своим развинченным по поведению кремовых оттенков пуделем красовалась загодя.
И не просто так, от нехотя лишь бы, а постыдно, в раскрывающем все дамские нюансы халатике, и задерживая очень, слишком очень занятой взгляд господина Соседского на этих нежных глупостях и даже лучше.
Неуютно, конечно, создавая у человека впечатление полной потери памяти.
А Лишманц. Лишманц Томара совсем бурю в уме посеяла у Никоса. То на лестничных завитушках из пролетов в трусах засветится, то прямо даже без.
Никос глаза затер до дыр, что ни говори, до последнего момента сомнением сторожа свой недельный разум, а тут вот так вот.
Ядреный корень Соседского, который, не принимая рассуждений, выручал в такие минуты. Доставался из фирменных брюк. Тут же и тогда представал поразительным. Похожим на вверенное достояние отечества и смуты перед царским режимом. Ушедшим с прошлым веком спать навсегда.
Но!
Народный, каменный корень хрена, который Соседский носил на удачу, отпугивал практически всех «домосмежцев», из числа которых встречались постоянно и где-то рядом.
Тридцатисантиметровый бивень хрена, в руках Соседского означал только одно: бегите.
И все бежали, унося, и уносились, уносясь, и даже дальше.
И тут же.
Госпожа Торповских устремлялась галопом, с высоко поднятыми коленями, перегибая все препятствия одним разом.
Джозефина Кларнетовна подбрасывая своего кремовых оттенков пуделя, нежно колесила конечностями, в так называемом па-де-коле до пале.
А Лишманц. Лишманц Томара стремглав давая пуль ногам своим отчасти, застревала во всех проходах, какие попадались на пути том и там, где, увы, были встречены проходы эти. Мимо нет. Только и по нутру. Но как. Как случилось, что корень хренов засох, Никос Соседский не вяжет в своих барракудах. Не трет, растирая, как по намазанному пупу всю ту самую «замуту», и уж тем более без паче, не отбивается от этих искренне-честных дам, жаждущих не засохшего, а настоящего, терпкого и острого хрена. Тык вот. А вот-вот так.
.