1870 год.
Притих среди волжских степей уездный городок Царев, (ныне село в Ленинском;районе Волгоградской;области), затерянный в просторах Астраханской губернии.
В такие удаленные места удобно было правительству ссылать бунтовщиков всяких и крамольников. Коротали в Царевском уезде свой век потерпевшие поражение против царя польские повстанцы. Не смирялись со своей участью и неспокойные раскольники. Не случайно, что для охраны порядка в Цареве был приставлен бравый жандармский офицер с командой молодцов.
...Далеко отсюда, на севере, за тысячу верст, в заснеженной Архангельской губернии мучился в ссылке подполковник Генерального штаба народоволец Николай Соколов.
Не ведал, что судьба забросит его в жаркие заволжские края. Отбывая ссылку на берегу студеного Белого моря, под неусыпным надзором, заболел цингой и слег пластом. Безнадежного больного «осчастливил» визитом сам начальник губернского жандармского управления. Увидев кровоточащие струпья на его руках и ногах, он сообщил в III Отделение, что Соколов в таком суровом климате долго никак не протянет.
От опального, дышащего на ладан подполковника поступило к министру внутренних дел прошение — перевести его, Бога ради, в губернию с теплым климатом.
Власти смилостивились над изможденным ссыльным и после длительной канцелярской возни дали на то свое согласие. Однако оговаривали, что, поскольку умный Соколов проявлял крайне вредную деятельность против государя, оказывал упорство в распространении демократических взглядов, его нельзя поселять в местах, где имеются многолюдные центры фабричной деятельности.
Продуманные чинуши остановили свой перст на захудалом городке Цареве (ныне Ленинский район Волгоградской области).
Министерство внутренних дел тревожно предупреждало об опасном ссыльном секретным курьером:
«Господину Главному Начальнику
III Отделения Его Императорского
Величества Канцелярии
Согласно отношения от 20-го минувшего ноября № 1795 сделал вместе с сим распоряжение о переводе отставного подполковника Николая Соколова из Архангельской губернии в г. Царев Астраханской с продолжением за ним самого строгого полицейского надзора. Имею честь о том Ваше Сиятельство уведомить.
Министр внутренних дел».
В результате «монаршей милости» перевели Соколова из стылого и холодного климата в неимоверную жарынь Астраханской губернии.
Так в один из декабрьских дней 1870 года появился в забытом Богом Цареве политический ссыльный Соколов.
Яркую и удивительную жизнь прожил этот «страшный преступник».
Был он родом, действительно, из знати и возрастал в Петербурге. Окончил успешно различные учебные военные заведения и достиг вершин Академии Генерального штаба, что не всякому дано в 25 лет. Участвовал юный офицер в кровавых сражениях Крымской войны. Отличился храбростью в горных боях на Кавказе против непокорного Шамиля. Служил в Восточной Сибири, бывал в Пекине — повидал белый свет.
Казалось, успешная карьера должна поглотить пытливый ум молодого военного. Однако революционный накал 1859-1861 гг. круто повернул его судьбу.
Взяв отпуск за границу, дворянин Соколов разыскивает Герцена, по его рекомендации завязывает дружбу с видным французским социалистом Прудоном. Общение с этими крупными личностями не прошло бесследно, и Соколов возвращается в Петербург с тайным грузом нелегальных книг, призывающих к свержению царизма.
Затем знакомство с Чернышевским, другими яркими свободомыслящими деятелями. В результате Соколов публикует в прогрессивном журнале «Русское слово» ряд острых статей, обличающих царские порядки и произвол. Редактором журнала был Г. Е. Благосветлов, из того же Царевского уезда, учившийся в Камышинском духовном училище.
Кто тогда мог знать, что судьба кинет Соколова в злосчастный Царев?..
Соколов внезапно порывает с военной службой и, презирая карьеру, уходит в отставку из Генерального штаба и вновь устремляется за границу в поисках демократии.
В Германии общается с польскими эмигрантами, покинувшими родину после подавления восстания. Его бросают вместе с ними за избиение полицейских, но он успешно бежит. Объявленный злостным преступником и разыскиваемый в Германии, он объявляется в Париже. Наш беглец навещает умирающего Прудона, произносит яркую речь на его похоронах.
Придясь по душе Герцену, становится его секретарем в издательских делах. Учит его дочерей.
В издаваемом за границей Герценом журнале «Колокол», который нелегально пересылался в Россию, печатались статьи из жизни Поволжья. Сообщалось о царицынском бунте рабочих при строительстве Волго-Донской железной дороге. Предавались гласности издевательства помещицы Камышинского уезда Полянской над солдаткой Сумцевой, надругательства над молодыми крестьянками владельца с. Отрада под Царицином есаула Попова.
Соколов, обогащенный пребыванием за границей, возвращается в Петербург. Однако известность ему принес не яркий калейдоскоп жизни. Дело в том, что он на одном дыхании написал и издал книгу «Отщепенцы», которая в империи стала революционным стягом для молодежи.
Это сочинение звенело обличением против полицейского российского режима, властократии, смело призывало к «неповиновению верховной власти» и выступало в защиту «революционеров-отщепенцев».
Удивительная дерзость: книга в цензуру была представлена на следующий день после покушения террориста-народовольца Каракозова на царя.
Седовласый цензор, закончив чтение последней страницы «Отщепенцев», скрипя пером и зубами, начеркал с негодованием, что книга «представляет сборник самых неистовых памфлетов, имеющих целью подкопать все основы цивилизованного общества. Вера, политика, власть, гражданское и судебное устройство, правила нравственности подвергаются в ней самым необузданным нападкам».
За гневной рецензией последовал незамедлительный арест в типографии еще пахнущего краской всего тиража «Отщепенцев» и его уничтожение.
Однако по небрежности полиции, не опечатанные ею листы бунтарской книги попали коим-то образом в руки студентов, переписывались и в таком виде ходили среди молодежи по рукам.
Только через ряд лет «Отщепенцы» были переизданы «чайковцами» в далекой Швейцарии и вывезены в Россию, где были весьма популярны.
Вот такая колоритная фигура публициста Соколова стала появляться в харчевнях, кабаках и на улицах Царева, будоража закостенелые умы обывателей да раскольников.
Как в воду глядело высокое начальство, опасаясь огромного влияния Соколова на людей.
Высылая его в Царев, специальным циркуляром предупреждало об этом начальника Астраханского губернского жандармского управления: «...Несмотря на понесенное Соколовым наказание, он продолжает высказывать свои идеи,.. никогда не изменит своих убеждений и умрет с ними». Посему и предписывалось подвергать его в Цареве самому бдительному наблюдению, о чем доносить выше.
Нахождение беспокойного ссыльного в Цареве доставляло немало хлопот жандармским чинам, астраханскому губернатору. Вердикт был таков: Соколова из Царева загнать в более гиблое место губернии — городишко Красный Яр:
«...Ввиду влияния, оказанного Соколовым на местное население, принадлежащее к раскольничьим сектам».
Попал Соколов из огня да в полымя. В знойном захолустном Красном Яре свирепствовала эпидемия холеры, никого не щадившая.
«Кругом люди валились, как мухи», — вспоминал он. Обошла его болезнь, который раз не тронула. Сам он объяснял спасение тем, что убежищем от страшной заразы избрал баню, куда перетащил изрядные запасы еды и уйму спиртного, которое считал сильным профилактическим средством. Ел. Пил. Выжил. Но крутые зимние холода сменились палящим летом, что подрывало расшатанное здоровье ссыльного.
Сестры его молодые тревожились о здоровье неугомонного братца.
Из письма сестры: «Сперва исполненная всяких лишений жизнь на Крайнем Севере, а затем пребывание в Красном Яру, отличающемся жарами в летние месяцы, в такой мере ослабили его здоровье, что в настоящее время в письмах своих он постоянно жалуется на грудные страдания и на полное расстройство всей нервной системы».
Здесь одновременно с Соколовым отбывал ссылку известный очеркист — этнограф П. И. Якушкин. Отсюда он посылал в журнал «Отечественные записки» предания о Разине и Пугачеве, собранные среди казаков. Интересно, что к сбору фольклора он ухитрился подключить жандармов, которые его сопровождали. Любопытны его заметки о Царицыне, поволжском люде и быте.
Как и у Соколова, его здоровье было подорвано резкой сменой климата. К тому же, стремясь поближе сойтись с низами народа, он засиживался в кабаках со спиртным. Если Соколову судьба наперед отпустила многие годы жизни, то тяжело больной Якушкин из Красного Яра был переведен в Самару на следующий год, где и скончался.
Прошения же Соколова властям о его переводе в другую местность оставались гласом вопиющего в пустыне.
В голову лезли всякие ужасные мысли, вплоть до самоубийства или сочинения таких дерзких ходатайств:
«Его превосходительству
г. астраханскому губернатору
стоящего под надзором полиции
отставного подполковника
Генерального штаба
Николая Соколова прошение:
За свой образ мыслей, признанный вредным и преступным, после двухлетнего заключения в тюрьме и крепости, я нахожусь уже четвертый год в ссылке. Сознавая вполне, что мой образ мыслей доводит меня до крайне болезненного состояния, близкого к отчаянию, обращаюсь к Вашему превосходительству с покорнейшей просьбой исходатайствовать мне через г. министра внутренних дел высочайшее разрешение на переселение меня в Северо-Американские Соединенные штаты с запрещением возврата в Россию на основании существующих примеров.
21 ноября 1871 г. г. Красный Яр. Отставной подполковник Соколов».
Конечно, его страстное прошение удовлетворено не было.
Тогда прошедший через горнило войн и невзгод ум подсказал единственный, но рискованный выход — побег из проклятой ссылки.
Но сделать сие было непросто. По заметке одного жандармского офицера побег из Красного Яра представлялся невозможным из-за удаленности и изолированности этого городка.
Вызволить из неволи известного публициста решился революционный кружок «чайковцев», который нуждался в очеркистах для своего бойкого журнала «Вперед».
Это «чайковцы» распространяли среди народа книги Маркса, Писарева, Чернышевского, исторического писателя Д. Л. Мордовцева — нашего земляка из слободы Даниловки.
Надо было ввести в заблуждение и усыпить бдительность полиции.
Так до местных властей стали доходить слухи, что Соколов, наконец, угомонился и кается с прискорбием в своих преступлениях, ведет тихую, скромную жизнь затворника и возжелал исправиться.
Мало-помалу слежка за ним прекратилась...
И вот однажды в осенний денек господин исправник с помощниками решили навестить уже призабытого ими отшельника в одинокой келье. Каково же было удивление и ужас всей компании, когда в халупе Соколова они никого не обнаружили.
Только в щелях посвистывал ветер да на столе сиротливо белела записка: «Прощайте, братцы, я уезжаю, спасибо вам за вашу любовь да ласку. Не поминайте лихом».
Гнев начальства был неописуем, разгневан сам император, а беглец был уже за границей.
Впереди его ждали встречи с М. Бакуниным, Н. Огаревым, Г. Лопатиным, открытие с ним знаменитой Русской Тургеневской библиотеки в Париже, этом центре русской эмиграции...
...Весной, прозрачным мартовским днем 1889 г. умирал в веселом Париже с хрипами Соколов. Помещенный с заболеванием легких в бедную больницу, обессиленный алкоголем, он здесь же скончался и был погребен на городском кладбище.
Очевидец писал:
«Еще ни разу в Париже не было таких похорон русского эмигранта по многолюдству и торжественности ансамбля».
Более сотни лет назад Соколов выпуском «Отщепенцев» выстрелил в твердокаменную стену царизма, и удар его не прошел бесследно.
Вот такими путями жизнь народовольца Николая Соколова, вошедшего в историю русской прогрессивной литературы и общественной мысли, прошла по волжским местам.
Выяснить это помогли мне материалы секретного архивного дела на Н. Соколова.
* * *