Интересный опыт приобретаешь с годами: где-то как-то узнаешь, где можно купить пистолет, а где-то – деньги обналичить. А еще узнаешь, что девушка, стоящая у дороги, не мерзнет и не скучает – а работает. Но самые интересные впечатления у тебя складываются с годами в бесценный опыт общения с людьми разной национальности. Например… с евреями.
Мне повезло – у меня нет детской предвзятости к людям другой национальности, кроме того – фамилия у меня такая, что при выяснении родственников антисемиты убеждаются в крайней чистоте голубых кровей, а евреям могу сойти за своего: окончание «…ский» - туда-сюда. Учился я в двадцать восьмой школе и сидел за одной партой с Женей Заволковским, и любили мы нашу преподавательницу украинского языка – лютую антисемитку и националистку - терзать фразой: «Шо Вы маетэ проты еврэев, Клавдие Дмытривно?». И урок бывал сорван, пока однажды она не парировала: «Помовч, Закрэвськый – я пэрэвирыла – ты не еврэй!»
Так что к двадцати четырем годам я еще не знал, что если тебя один еврей знакомит с другим, чтобы заиметь какой-то бизнес – это означает то, что тебя избрали за лоха в этой комбинации. Да и подумайте сами: если бизнес выгодный – то почему бы самому не вложиться? А если бизнес выгодный, но человек сам не вложился – то может быть что-то с партнерами не то?
Появился на моем пути направленный от одного из родственников Тизинбергов (кто не знает – это очень серьезные и богатые жители Запорожья) Юрий Черкес. В холщевой рубашке и штанах серого цвета он вошел в мою жизнь как Рэб Климрод в жизнь Дэвида Сэнтиньяза – узник Украины, он вырвался из нее на простор Прибалтики, потому что здесь его долгое время ждал суд за молодежные кредиты начала девяностых годов. По мере того, как развивался наш бизнес со стеклорезкой, я решал Юрины проблемы с пропиской, паспортом и старыми долгами. Все он бросил, когда уехал отсюда.
Надо сказать, что в обработке стекла он понимал, был работящим и рукастым, с хорошим пространственным воображением и знанием предмета. Он наладил технологический процесс, я организовал офис и работников, привлек себя и своего друга в инвесторы, и работа пошла. Эх, если бы я тогда имел свой теперешний управленческий опыт и знание людей, то были бы мы миллионерами. Но я был двадцатичетырехлетним честным парнем-лошком, которого лошили компаньоны и сотрудники, и который не сообразил, что как только дело пойдет, все захотят избавиться от лишнего звена.
Вначале один компаньон откололся (не в этом бизнесе), потом второй зачудил, и под раздачу по вечной судьбе «несчастного еврейского народа» попал Юра.
Вскрылось дело случайно: для производства нам были нужны специфические абразивные ленты, и мы имели геморрой с объемом заказа на заводе. И вот мне говорят, что все океюшки – ваша партия готова, можете забирать. Заказами занимался Юра, но я решил сделать доброе дело и забрать ленты самостоятельно. Целый день я промучился с забором лент – мы работали по короткому договору и вносили деньги в кассу магазина при заводе, поэтому приходилось самому «заводить» ленты на магазин. Вкусно пообедал в дешевой столовой и получил на руки количество лент вдвое превышающее наш обычный заказ. Поначалу обрадовался, а потом то ведь дошло… (сижу, печатаю, улыбаюсь).
Во-первых, я не сразу сообразил, что можно зарабатывать на копейках. Ну не стоили эти ленты таких денег, чтобы с них воровать, в моем понимании!
Во-вторых, куда он эти ленты девал? Я поначалу подумал, что он заказывает сто лент за тысячу гривен для нас, делает двести, а потом вторую сотню продает нам же еще раз. Я решил проверить, и тут все вскрылось.
Оказывается, что как только дело пошло, Юра открыл еще одно предприятие, но не с двумя партнерами, а с одним. Умное теля у двух маток сосет – так и Юра раскручивая нас на вложения в технологии второму партнеру, предоставлял уже вторые и третьи поколения станков. Уводил к нему наиболее интересных клиентов и так далее.
Я встретился с этим конкурентом, мужик жал плечами и что-то бурчал про деньги и Юру, а я взял своего зава по производству и поехал Юру искать.
Надо сказать, что Юра сразу что-то заподозрил, но выйти из машины я ему не дал.
Мы приехали на Хортицу, и мой подчиненный, прочувствовав, что просто так в самый тупик проселочной дороги не заезжают, постарался как можно быстрее уехать.
Вначале я отобрал у Юры все бумажки, потом я отобрал у него плащ (он был заказан за мои деньги), потом подумал и начал раздевать его. О чем думал Юра в тот момент – я могу только догадываться по тому ужасу, который читался на его лице, но я просто отпустил его голого бродить по демисезонному хортицкому лесу. Учитывая то, что даже в самые лютые морозы он не признавал свитеров – для его закаленного йогой тела это были пустяки.
Я ему наказал больше не попадаться мне на дороге.
Прошло буквально три недели, и я снова увидел его эйнштейновский профиль в окружении эйнштейновской шевелюры. Он шел по проспекту Ленина, по моей стороне дороги, заранее улыбаясь. Его улыбка означала «чего уж там, да ладно», когда он приблизился ко мне, разведя руки в стороны, я ударил его коленом в пах.
Рядом были телефонные будки с разбитыми стеклами, в одной из них была женщина. Она в ужасе смотрела в лицо Юре, когда он вцепившись в телефонную трубку говорил: «смотрите на меня, я Юра Черкес, меня бьет Андрей Закревский».
Еще через неделю я зашел в кафе, сел за столик и увидел спину поспешно удалявшегося Юры Черкеса.