…рана, конечно, серьезна, крови много. Я слышу, она уже пропитала все белье и одежду... Но при этом чувствую себя вполне сносно, больше того, минутами охватывает какое-то счастливое возбуждение. Это оттого, что вышло по-моему. Уж как они изворачивались, как извивались, - а я добился дуэли! Победил! Значит, с прошлым покончено. И хорошо, что не убил его: он недостоин пасть от моей руки. А если рана смертельна - что ж? С прошлым покончено, и это победа, и впервые я дышу свободно.
О нет, мне жизнь не надоела,
Я жить люблю, я жить хочу! -
откуда эти строчки? Надо вспомнить - потом. А-а! Вот теперь очень больно, очень... Кстати, стихи могут отвлекать от боли - важное наблюдение, может пригодиться...
Боюсь, не ранен ли я так, как Щербачев?
...Какая-то барышня жалела Ленского: мол, лучше бы Онегин его не убил, а только ранил в плечо или в руку. Если умру, будут говорить, что сам предсказал свою судьбу, - ведь Ленский тоже вызвал и убит. С кем он дрался? - Надо вспомнить... Но, боже, какая бывает боль! И все усиливается... Болит не только в левом боку - все болит, все...
Если останусь жив - сошлют в деревню. А что может быть лучше? Никаких балов и присутствия при дворе, спокойная жизнь, труды, постепенно освобожусь от долгов - это если останусь жив. Посмотрим. Кажется, мысли прыгают, или ошибаюсь? Посмотрим. Приятно, что Белинский заметил те два стиха об Алеко:
Он, молча, медленно склонился
И камнем на траву свалился.
Боже, о чем только я думаю!... Пригласить Белинского в "Современник" - это рано или поздно сбудется, если сейчас не услышу от докторов: "Рана Ваша смертельна". Приехали, наконец-то...
Грустно тебе нести меня? Не сюда, не сюда -
неси в кабинет, на диван.
...О, наконец, удобно, покойно, можно ноги выпрямить. Надо переодеть белье, Наташа захочет войти, так чтоб не увидела крови. Вот она!...
N"entrez pas!
...А-а, доктор приехал...
Здравствуйте! Плохо со мной. Что Вы думаете о моей ране? Я чувствовал при выстреле сильный удар в бок, и горячо стрельнуло в поясницу. Дорогою шло много крови. Как Вы находите рану? Скажите, она смертельна?
Вот как... Смертельна... Благодарю Вас, Вы действовали в отношении меня, как честный человек... Да, да, еще узнаем мнение доктора Арендта… Нужно привести в порядок домашние дела. Да, нужно кое-что привести в порядок.
...О, опять сильнее, я не смогу этого выносить, скорее чем-то отвлечь себя! Книги, книги, проститься с ними...
Прощайте, друзья!
...Как Брюллов тогда спросил: "На кой черт ты женился?" Никто так не посмел... Непринужденность большого таланта. А все просто: царь не пустил за границу, я не знал, что с собой делать, и женился. И вот теперь - "Гибель Помпеи". Мы с Жуковским только что были у него в мастерской. Вчера? Не помню. Ведь не отдал он мне того уморительного рисунка, а я сначала хохотал, как безумный, потом, стоя на коленях, умолял: "Отдай, голубчик!" Неужели вчера? Нет, не вчера, ну да все равно... Вот пожалел рисунок отдать, теперь, небось, будешь себя упрекать! Брюлов, успокойся, я тебя прощаю: ты не мог знать...
Если кураж не поможет (в прошлом часто помогал), и это действительно конец, невольно пожалеешь: ведь я только что перебесился, я полон сил, я могу еще много, много работать, даже могу - боже, какая боль!...
Делайте со мной все, что вам угодно, я на все согласен, на все готов.
Позовите жену... Наташа! Как я счастлив: я жив, и ты возле меня! Не надо
плакать! Ты не виновата, не виновата! Но знай: доктора меня приговорили, моя рана смертельна.
...Я все сказал ей, чтобы за дверями кабинета она не показалась людям равнодушной, чтобы не обвиняли ее напрасно. А-а, лед принесли, хорошо, что наколот маленькими кусочками. Можно потереть виски, лоб. Начинает тошнить, лучше бы воды...
Дайте воды, тошнит. Нет, я сам могу взять стакан с полки. Позовите Данзаса
и оставьте нас одних... Слушай, я продиктую тебе те долги, на которые нет расписок.
Готов записывать?... Все? Прочти, что ты записал. Хорошо... Дальше. Найди на столе под книгами и бумагами такой узкий листок, написанный по-русски.
Да, этот самый. Его надо сжечь, да, прямо сейчас... Хорошо... Теперь найди там же, на столе, шкатулку, да, эта. Открой, просто подними крышку. В ней кольцо с бирюзой. Мне подарил его наш общий друг Нащокин, оно от насильственной смерти. Возьми его, носи.
...У-уф, как я устал. Стихи хоть сколько-то отвлекают от боли. Посмотрим...
Я не умру, нет, весь я не умру.
Душа меня переживет
Вместо "меня" что?
Мой век переживет
Еще тоска откуда-то взялась, она-то зачем? Одной боли вполне довольно. Но я добился-таки своего, нашел единственный выход из положения, в котором бился, как в плену. То есть я победил, хотя, кроме меня, никто этого не понимает. Так что там у нас?
Нет, весь я не умру.
Душа в бессмертной лире
Меня переживет
Кажется, я уже сочинял эти стихи, почему они знакомы? Кусочки льда на язык - какая роскошь! Боже мой, зачем эта боль? Впереди только боль? Я почти готов, почти согласен умереть - только бы без боли. Бо-о-же, только бы не застонать! Ведь жена рядом, за дверью. Бедная, бедная жена!
и тленья убежит -
душа меня переживет - мой век переживет
и тленья убежит
Но неужели сочиняю это впервые? Боль, жар, и не могу разобраться. Все равно.
мой век - нет, мой прах переживет
и тленья убежит
Вот так оставим:
Мой прах переживет и тленья убежит.
Вот так будет хорошо.
Скажите государю: я умираю и прошу у него прощения за дуэль. Прошу
прощения за себя и за Данзаса. Он ничего не знал. Я подхватил его на
улице. Он мне брат.
...Мечтал написать Историю Петра (хотя это непомерная трудность), Историю Александрову (пером Курбского), наконец, Историю своего времени. Многое начал - есть наброски в Дневнике, есть и отдельные записи. Мой Дневник - две толстые тетради в обложках со стальными замочками. Первая уже заполнена, пишу во второй. В деревне все эти труды докончил бы и принялся за новые... Не суждено? И стихов - не суждено?.. Если бы не вынуждали обстоятельства, всю жизнь писал бы только стихи, для прозы не обмакнул бы пера в чернила... Мысли какие-то отрывистые или обрывистые. Забываю, о чем только что думал. Кажется, я уже не раз на короткое время терял сознание. Ну, посмотрим...
Кто у жены моей? А-а, столько знакомых... Я бы всех их хотел видеть, но
у меня так мало сил. Спасибо всем... Если увидите Греча, скажите ему: я
принимаю душевное участие в его горе - потере сына... Да, я, конечно,
готов исполнить христианский долг. Какого священника пригласить? Любого.
... Когда узнаю, что у нас в доме с утра до ночи люди и перед домом экипажи и толпа, - это, конечно, волнует. Спасибо всем, кто сейчас мной интересуется. В голове немножко мутится: стало казаться, что доносится шорох шагов... И пришли на память стихи:
Что ты значишь, скучный шепот,…
От меня чего ты хочешь?
Ты зовешь или пророчишь?
Я понять тебя хочу,
Смысла я в тебе ищу.
Впрочем, боль держит в таком напряжении, - тут ничего не стоит вообразить как "зовешь", так и "пророчишь". "Я понять тебя хочу, смысла я в тебе ищу", - да, это так... Боль и тоска, разом и по очереди, долго ли так мучиться?
...Немножко скребет совесть одно воспоминание: стихи 831-го года о Польше. То, что в них высказано, - правда - и в "Клеветникам России", и в "Бородинской годовщине", - но я совсем прошел мимо того, что ни один народ нельзя лишать права бороться за свое освобождение... Когда-то, в 21-ом году, в Кишиневе, я был всей душой на стороне восставших греков и был прав. А в 31-ом году - не прав. Слишком поддался Жуковскому. Но теперь поздно... Примочки не помогают, видно, ничто уже не поможет, один кураж.
Памятник нерукотворный
К тебе не зарастет тропа
Опять что-то знакомое, не то сочиняю, не то вспоминаю. Пусть, все равно.
К тебе не зарастет народная тропа,
Вознесся выше ты столпа
такой же столп, памятник Помпею, есть и в Египте, в Александрии, его называют "александрийским". Да, но как же?... Нет, пусть так и будет:
Александрийского столпа.
Сквозь завесу боли и страдания, при том, что Арендт меня приговорил, - меня занимает "народная тропа" - что я имел в виду, так написав? Можно ли это определение как-то увязать - у меня, действительно, жар! - с тем, что у нас (мне говорят) с утра до ночи зала и передняя полны людей? Приходят узнать обо мне... Нельзя. Потому что "народная тропа" - бесконечно больше, значительней, выше. Ее протоптали не бальные туфли, а - лапти, то есть люди, обутые в лапти, - вот, что лежит в глубине, в основе этого образа. Едва хватило сил додумать... "Народная тропа" - это дорога, общая для всех народов (языков) Руси великой, дорога к грамотности, к просвещению. Что обязательно сбудется. Вот тогда мой будущий читатель и "потреплет лавры старика". Хорошо, что не напечатал: все так, но недостаточно скромно, что ли... О чем это я? Что "хорошо, что не напечатал"? Не помню! Но, боже мой, зачем, для чего нужны эти ужасные мученья, если человек все равно умрет? Чувствовать все оттенки даже не побеждающей, а уже победившей боли... Я иногда сам отираю пот и, кажется, слезы - они-то откуда? Окружающие так добры, так стараются облегчить мое состояние. Но они бы очень удивились, узнав, о чем я думаю, когда лежу с закрытыми глазами. И, слышу, они тихо переговариваются: "Опять впал в забытье". Нет, я не в забытьи, мысли и чувства бегут с такой скоростью, я только успеваю хоть что-то уловить...
Мне данные судьбой два ангела во дни былые,
Но оба с крыльями и с пламенным мечом...
И оба говорят мне мертвым языком
О тайнах вечности и гроба.
Нет, трудно вспомнить, почти ушло из памяти, но такими стихами заглядываешь в бездну...
А как жалко расставаться, например, вот с таким:
Приди, огнем волшебного рассказа
Сердечные преданья оживи.
Поговорим о бурных днях Кавказа,
О Шиллере, о славе, о любви.
Кюхля... Как далеко он и все они: заснеженные леса, тысячи верст до их пустыни. Друзья, товарищи, братья... Пять дорогих имен нельзя даже произносить вслух, обозначу первыми буквами, нет! - вот что эта адская боль делает с человеком! - я сейчас могу назвать их имена вслух, но молча, - Пестель, Рылеев, Сергей Муравьев-Апостол, Бестужев-Рюмин, Каховский. Еще раз: Рылеев, Пестель, Сергей Муравьев-Апостол, Каховский, Бестужев-Рюмин - вечная вам память!.. А мой Пущин? Мой Кюхельбекер? - в Сибири. Там и Мария Раевская, уже давно - княгиня Волконская.
Как я завидовал волнам,
Бегущим шумной чередою
С любовью лечь к ее ногам.
И до них, в Сибирь, дойдет весть обо мне - погиб на дуэли. Прощайте, мои милые!...
Что это? Пьявки? Конечно, делайте все, что нужно.
Я сам помогу их ставить... Скажите, кто у жены?
Хорошо, хорошо, только, боюсь, ей там наговорят.
Подите, скажите ей: все, слава богу, легко.
...Да, море, волны... Это в Одессе. Там Элиза. Потом Михайловское, "где я провел изгнанником два года незаметных". Приезд Пущина - слезы текут, надо бы отереть глаза... Лицей, почему-то Лицей в голове. Дельвиг, наши стихи, многие писали, наши шалости. Пущин, Дельвиг, Матюшкин, все-все.
Вольховский сядет первый,
Последним я, иль Брольо, иль Данзас.
Жаль, что теперь здесь нет ни Пущина, ни Малиновского, - мне было бы легче умирать... Что делает жена? Бедная, безвинно терпит. В свете ее заедят. Повыше подтяни меня, пожалуйста. Довольно, теперь совсем хорошо. Надо благословить детей... Уже благословил? Хорошо. Все время думаю, надо успеть благословить детей.
...Почему у всех слезы? Да, понимаю. Я представляю такое зрелище.
Но что это? Я, кажется, вспоминал всю мою жизнь? Слыхал когда-то, это бывает с умирающими. Но я еще могу говорить и думать, и даже немного унялась боль. Так уже было дважды: пульс делался тверже, полнее, мне говорили : "Мы за тебя надеемся". Но все равно, по их глазам и лицам я понимаю свое настоящее положение. Им, конечно, оно виднее. Ну, что ж, кураж, кураж, ведь знал, на что иду, и, клянусь, пошел бы на это снова: останься я жив - ну сослали бы в деревню, там бы спокойно писал - чего еще можно желать? Но с прошлым я славно расчелся... Скорее к стихам, они занимают мысли, поддерживают, но и сбивают с толку, но ничего, ничего:
... нерукотворный что "нерукотворный"? Не помню.
Я памятник себе воздвиг
Какой? Не помню. Сейчас, сейчас... Дальше должны быть пять слогов - это-то я слышу внутренним слухом: не-ру-ко-твор-ный, - вот, слово само пришло.
Я памятник себе воздвиг нерукотворный
К нему не зарастет народная тропа.
Ясно помню, что недавно, уже лежа здесь, обдумывал это сочетание: "народная тропа". То есть, народ, читая то, что я написал, не даст этой воображаемой тропе заглохнуть, зарасти травой, по ней пойдут целые поколения моих читателей... А какая слабость... Опять слезы? Если их видят, не то думают, - сочли бы меня сумасшедшим, если бы узнали: это от счастливого волнения, благодарности каким-то неведомым читателям, это мои "отдаленные надежды"...
Вознесся выше он главою непокорной
Александрийского столпа
И все-таки кажется, что когда-то прежде это сочинял. Немного неприятно, досадно - не удается вспомнить.
Кто у жены моей? Спасибо, всем спасибо, жаль, у меня нет сил... А когда я
вчера кричал, скажи, жена слышала? Ты сам видишь, я сдерживаю даже стоны,
я стараюсь обмануть боль, сжимаю и разжимаю кулаки, двигаюсь сколько могу,
вообще слежу, сдерживаю себя. Но тогда я просто обезумел, кричал и не мог
перестать. Скажи, жена ведь слышала?... Нет? Ты правду говоришь? Слава богу! Как удачно,
какое счастье! Это свыше ей был послан неожиданный глубокий сон, это из-за
ее переутомления. Но меня это ужасно мучило, пока я не знал! Слава богу!
Постоянно приходит в голову одна мысль - вспоминаю "Полководец" - стихи о Барклае и "Объяснение", оно есть в 4-ой (то есть будет) книге "Современника": "Барклай, не внушающий доверия войску, ему подвластному, но убежденный в самом себе, молча идущий к сокровенной цели, останется навсегда в истории высоко поэтическим лицом..." - почему я не могу прогнать эти мысли, почему они постоянно посещают меня? И стихи о том же:
Как часто мимо вас проходит человек,
Над кем ругается слепой и буйный век,
Но чей высокий лик в грядущем поколенье
Поэта приведет в восторг и умиленье...
А-а, новое лекарство! Вы думаете, оно поможет? Доктор сказал? Дай-то бог!
...Вернемся к нашим баранам. Что же? Я в какой-то мере сопоставляю свою судьбу с судьбой Барклая де-Толли? Так? Не хочу погружаться в это сопоставление, к моей постоянной боли присоединяется боль душевная, но все же...
Оставь, не пытайся меня утешить, друг.
Мне не житье здесь, я не доживу до вечера и не хочу жить. Спасибо тебе и
всем вам. Но я знаю - остается только умереть.
...Не хочу в такую минуту себя обманывать. Все, что написано за последние годы, не имело настоящего успеха. "Анджело", "Медный всадник", "Дубровский", "Пиковая дама", "Египетские ночи," лежит и не продается "История Пугачева", то же и со стихами - разве их оценили, как они того заслуживают? Нет и нет. А журналисты? Даже чуткий умница Белинский напечатал: "Пушкин умер или обмер", - ну, чтобы так не понимать, что читаешь? Вот откуда эта моя неясная тяга к судьбе Барклая, есть сходство, есть... Но как же я устал, думая об этом!... Теперь я в холодном липком поту и в полном изнеможении, пульс едва слышен - это смерть идет.
Данзас говорит, что отомстит тому, кто меня ранил...
Решительно запрещаю мстить за меня.
Слишком много ему чести. Ты слышал?
...В Одессе, в 23-ем году, я написал стихи о предполагаемых надеждах на будущее своей поэзии. Был еще совсем молод, полон сил и позволил себе школьническую выходку: предсказал в далеком будущем свою встречу с читателем. Они не видят друг друга, но один читает эти строки, другой знает об этом и даже благодарит за чтение своих стихов. Таким образом, каждому личное чувство позволяет не сомневаться в присутствии, во внимании другого:
Чтоб обо мне, как верный друг,
Напомнил хоть единый звук.
И чье-нибудь он сердце тронет,
И, сохраненная судьбой,
Быть может, в Лете не потонет,
Строфа, слагаемая мной...
Прими ж мои благодаренья,
Поклонник мирных Аонид,
О ты, чья память сохранит
Мои летучие творенья,
Чья благосклонная рука
Потреплет лавры старика.
И, помню, подписал по-французски: "8 декабря, ночью". Силы кипели, стихи самому нравились. Они и сейчас волнуют, и главное, я с ними согласен...
Опять поднимите меня повыше, я все как-то съезжаю. Да, и подушки взбить,
чтоб было повыше, так веселее и легче дышать. Спасибо, вот так очень
хорошо.
...О чем я думал? Чем только что отвлекал себя? Забыл. Какие-то стихи. А-а, "отдаленные надежды" из 2-ой песни "Онегина" - неплохо придумано. Мог бы сейчас сочинить что-то в таком роде? Нет. А вдруг сделается легче? Ведь ни разу не думал о такой возможности. Да, боль. Но вдруг что-то отболит, и все успокоится? Вдруг вообще...? Нет, надо смотреть правде в глаза: умру. Вон у всех слезы.
Ну, еще немножко... Кураж. Плетнев, Александр Тургенев, Виельгорский, Вяземский, Даль, Жуковский, Данзас - пожать им руки. Молча прощаемся взглядом, полным значения. Впрочем, сомневаюсь, чтобы мой взгляд был сейчас выразителен...
Позовите жену... Не плачь. Ты ни в чем не виновата. Не плачь.
Ты повторяешь как заклинание: "Tu vivras!" Но слушай: отправляйся в
деревню. Постарайся, чтоб о тебе забыли. Носи по мне траур два или три
года, потом выходи замуж, но не за шалопая. И будь покойна, ты ни в чем
не виновата.
...И Жуковский, и Вяземский были не совсем на моей стороне в этой истории. Друзья, настоящие друзья, и вот... Я в их глазах представлялся не то что неблагоразумным, - просто безумным. В письме Жуковского: "Беру свою булавочку из вашей игры," Вяземский тоже отвратил от меня взор,- это за избранную мной линию поведения. Но я сделал все по-своему и победил. Правда, они думают иначе, у них свои основания, у меня - свои. Мое имя чисто. И мой конец не хуже всякого другого. Царь не покинет моих детей, он уже обещал это через Арендта и Жуковского и, я уверен, сдержит обещание. Друзья не покинут мою семью. А я ухожу, нет ушел - победителем: с прошлым славно расчелся, славно.
Дол-го-ли - мне - та-ак му-чить-ся? По - ско- ре-е, по - жа-луй-ста
...У-уф! Еле выплыл... Так что я думал о Барклае? Да. Стихи и "Объяснение" - через его судьбу намекнул на свои обиды - вот это что. И, опять же скрытно, - мои робкие надежды на справедливое отношение со стороны потомков. Россия, но не сегодняшняя, с закоренелым рабством, с необразованным народом, - черт догадал меня здесь родиться и навсегда полюбить эту землю! Я надеюсь, нет, твердо верю, душу наполняет надежда на ее лучшее, светлое будущее:
И гордый внук славян, и финн, и ныне дикий
Тунгус, и друг степей - калмык.
Вот, вспомнил, наконец! Это в прошлом году было написано! Но еще не печаталось... Еще не печаталось... Хорошо лежать с закрытыми глазами, много спокойнее, можно обо всем думать...
Скажите, Карамзина здесь? Я бы хотел ее видеть... Уже послано? Скажи,
друг, думаешь ли ты, что я сегодня умру? Я думаю, по крайней мере,
желаю этого. Сегодня мне спокойнее, и я рад, что меня оставляют в
покое, вчера мне не давали покоя.
...Вот она, уже приехала, дорогая, никогда не забываемая. И ее глаза, как всегда, читают в моей душе. Всю жизнь знала, что она такое для меня. Поцеловать руку. Оказывается, у меня совсем пропал голос...
Катерина Андреевна... Перекрестите меня...
... Опять сильнейшая боль - о, опять все мучения возвращаются, опять... Только бы не застонать, не допустить, чтоб боль меня пересилила... Вспомнил: в это воскресенье, днем, у нас гости - кто? Ну, неважно... Мы спорили о "Слове о полку Игореве". Я сидел на стуле, а Наташа - на полу, на медвежьей шкуре, положив голову мне на колени...
Владимир Даль все время держит меня за руку. Положил кусочек льда в рот - сделалось противно. Попросить лимона? Нет, лучше моченой морошки. И чтобы Наташа покормила с ложечки...
Попроси, чтобы послали купить моченой морошки. А когда ее принесут,
скажи жене, я хочу, чтоб она меня покормила.
... Слабость, искал у себя пульс - он редкий, совсем слабый. Это смерть идет. Морошки хочу, долго ее нет, жалко... А-а, принесли...
Наташа, ты здесь... Нет, дай ложечку сока, еще одну, теперь ягодки
хорошо, хорошо. Спасибо. Не надо плакать. Видишь, все же хорошо, все
слава богу. Поди.
... Зачем менять белье умирающему человеку? Ведь больно делают, тревожат все тело. Ну да, это чтобы потом лежал во всем чистом...
Ну, что? Кончено?... Нет, Даль, ты не понял: я спросил не о том, что вы
делали, я спросил о себе: жизнь кончена? Дай мне руку, подымай выше,
выше... пойдем вместе... Жизнь кончена. Тяжело дышать, давит.
... Думал, конец, совсем растворюсь в этой слабости. Показалось, вместе с ним лезу вверх по книжным полкам. Голова закружилась. Еле опамятовался. Нет, скорее за стихи: они одни поддерживают кураж, они - настоящий пульс моей жизни... Ну, скорее, что придет на память:
Брожу ли я вдоль улиц шумных...
вдоль улиц...