В дверь позвонили не ко времени. В семье похороны, и я, заскочив домой буквально на минутку, собиралась уже уходить. Распахнув дверь, увидела на пороге женщину. Платочек. Тапочки. Линялое ситцевое платьице. Одним словом, полная экипировка «беженки». В руках – стопка засаленных десяток и пакет с какими-то банками. Поразило её лицо: при скорбно поджатых губах – бегающий, словно что-то выискивающий взгляд. Не ожидая приглашения, незнакомка по-хозяйски втиснулась в прихожую.
- Подайте Христа ради, - заученной скороговоркой затараторила она. Потом более тихо и менее внятно, предупреждая мой недоуменный взгляд, стала толковать что-то то ли про пожар, то ли про брошенное не по собственной воле насиженное место.
Отключившись наконец-то от своих личных проблем, попыталась полностью сосредоточить внимание на «гостье». И тут до меня дошёл смысл сказанного и цель её «визита». Схватилась за кошелёк. Увы, он был пуст. Вспомнила, что накануне пришлось потратиться на похоронные атрибуты. Извиняясь, попыталась объяснить, что в данный момент ничем не смогу помочь. В кошельке пусто. Искать что-то из одежды - нет времени. Меня ждут скорбные и неотложные дела.
Женщина слушала мои объяснения, сурово нахмурив брови, словно призывая всех святых в свидетели моему бездушию. Входить в моё положение она явно не собиралась. Ситуация становилась критической. Я уже не видела абсолютно никакого выхода. «Гостья» стояла как монолит, всем своим видом говоря, что без «положенного» ей подаяния никуда не уйдёт. Складывалось впечатление, что именно от моей подачки зависел её месячный план, и она от своего не отступит.
- Ну ладно, дай хоть масла кусок, - сменила она наконец гнев на милость. Облегченно вздохнув, я кинулась на кухню к холодильнику, совершенно забыв, что масла там осталось совсем немного. Открыв дверцу и заглянув в него, поняла, что выход из квартиры вновь откладывается на неопределённое время.
Дыша мне в затылок и заглянув одновременно со мной в холодильник, «гостья» с осуждением глянула на меня, словно укоряя за его содержимое. Её взор был беспощаден. В её глазах я прочла приговор своей несостоятельности.
И тут в прихожей, куда мы вновь вернулись, взгляд женщины, словно магнитом, притянула обувная полка. Проследив за ним, поняла – ей приглянулись «дежурные» новенькие велюровые гостевые шлепанцы. Шлепанцев было, конечно, жаль, равно как и гостей, перед которыми замаячила перспектива разгуливать отныне по моей квартире босоногими.
Словно упреждая и делая тщетными мои колебания, женщина елейно изрекла, - Ну ладно, дай хоть тапки, - всем своим видом давая понять, что торг здесь абсолютно неуместен. Окрылённая близостью развязки этой до неприличия затянувшейся сцены, схватив шлёпанцы и сунув их женщине в руки, я широко распахнула дверь. Окинув прихожую долгим пристальным оценивающим прощальным взглядом, словно прикидывая – не прогадала ли, она шагнула за порог, скорбно поджав губы. Я наконец-то обрела свободу.