ДТС в Сысерти был создан в 1936г. и все, кто тогда были детьми, продолжали состоять на учете и периодически приезжать на лечение. Поэтому там были корпуса и для взрослых. Корпуса - это деревянные одноэтажные дома бывших заводчиков, построенные для них Демидовым (так рассказали мне старожилы.
В корпусе, куда меня положили, было несколько комнат и большая, наполовину закрытая крышей, веранда. В большой комнате стояло около десяти кроватей (все кровати на колесах), пианино, а на нем два телевизора "Луч". В комнате поменьше стояло 4 кровати. На одну из них положили меня. В этом же корпусе был кабинет главврача, рентген кабинет и еще что-то.
Осматривал меня, назначенный моим лечащим врачом, мужчина в морском кителе. Внимательно выслушал меня и дал команду наложить на правое колено гипс.
Через неделю ко мне приехал папа. У нас в это время был тихий час (дневной сон после обеда) и он в ожидании зашел (по профессиональной привычке и из любознательности) в строящееся рядом с нашим корпусом здание котельной. Стройка была заморожена, и он спокойно осматривал, что уже сделано. Когда к нему подошел мужчина, он решил, что это один из строителей. Он начал задавать ему вопросы, почему столько нарушений правил Котлонадзора. Когда же они выяснили, кто есть кто, а оказалось, что это был Гинзбург И.М. глав. врач санатория и его тоже интересовало, когда же будет окончено строительство.
Тут же на стройке они договорились, что глав. врач внимательно осмотрит меня, а папа внесет исправления в проект, которые позволят закончить стройку и пустить котельную.
Через пару дней, во время обхода глав. врача, а такие обходы проводятся раз в 10 дней, меня закатили на кровати в его кабинет и он расспросил меня, с чего началась моя болезнь, где и как меня лечили. После этого он, в моем присутствии отчитал лечащего врача: как он посмел накладывать гипс на колено, не сделав сравнительных рентгеновских снимков. Он сказал, что по тому, что я рассказал, он делает заключение, что главный очаг не в колене, а в бедре. Он велел немедленно снять гипс с колена и сделать сравнительные снимки всех суставов на руках и ногах. На следующий день после просмотра снимков он сказал, что у меня один очаг в тазобедренном суставе, а второй в правом колене и дал указание сделать для меня гипсовую кроватку.
Ее делают так: положили меня на живот, смазали с головы до ног вазелином и начали накладывать куски марли, смоченные в сметанообразном растворе гипса. И так слой за слоем покрыли меня с головы до ступни. Какое-то время я должен был полежать, пока гипс не затвердеет, затем все это оторвали от меня и после окончательной сушки (2-3 дня) внутреннюю часть отполировали.
И вот уложили меня в эту кроватку и хотели к ней прибинтовать, но я отказался и сказал, что вылезать не буду. В этой кроватке мне предстояло лежать несколько месяцев. Глав. врач разрешил мне раз в сутки сгибать правую ногу в колене, и это сохранило подвижность суставов. Я раньше не знал, как быстро теряет подвижность (срастается) больной сустав. После недели в гипсе, я с большим трудом сгибал ногу.
Первые месяц-полтора я никак не мог привыкнуть к режиму: обход врача - раз в 10 дней, да и то не регулярно, рентгеновские снимки - раз в квартал. Все это меня страшно раздражало, а когда попросил врача дать мне таблетку от головной боли и сестры носили мне пирамидон в течение 20 дней три раза в день, и никто не хотел отменять, т.к. врач была в командировке, я устроил скандал: требовал главврача, но весь персонал отнесся к моим действиям очень спокойно. Таблетки пирамидона продолжали носить, но не очень настаивали, чтобы я их пил.
Эля (тогда я еще не называл ее ни мамуликом, ни бабулей. Это позднее Андрей стал так называть: мамулик, папулик, Лёпик) привезла по моей просьбе книги по радиотехнике (оказывается я покупал эту литературу еще, будучи студентом, но читать, не было времени). Теперь же такое время появилось, и я начал читать.
Радиотехнику Жеребцова я прочел от корки до корки не менее 6-7 раз. Первый раз я почти ничего не понял, но разобрался, в какой главе, о чем речь. Последующие чтения были более осмысленными и даже с карандашом в руках.
Однажды ко мне подошли ходячие больные из большой палаты и попросили, чтобы я отремонтировал телевизор. Я сказал, что не разбираюсь в телевизорах, но они говорят: "раз книги читаешь, значит должен отремонтировать", и покатили мою кровать к себе в палату. На пианино стояло два телевизора "Луч". Оказывается, по одному смотрели изображение, а по другому слушали звук.
Как ремонтник, я решил, что нужно начать с проверки антенны, т.к. ни звука, ни изображения не было. Мою кровать подкатили так, чтобы я мог проверить место разветвления антенны. Я оказался прав. В месте разветвления коаксиального кабеля было короткое замыкание оплетки на центральный провод.
На следующий день одна няня предложила принести из дому старый приемник "АРЗ", чтобы я его отремонтировал, и пока буду лежать в санатории он будет около меня. Этот приемник стал первым стендом, на котором я изучал реальные схемы. Всё это я делал лежа в своей гипсовой кроватке. Поскольку родной схемы на приемник не было, мне приходилось рисовать её с натуры и приводить в вид, соответствующий описаниям в книгах. Таким образом, я стал разбираться, что такое высокочастотный усилитель, гетеродин, усилитель промежуточной частоты – УПЧ, и усилитель низкой частоты – УНЧ. Когда разобрался со схемой, стал прозванивать и измерять напряжение на отдельных элементах схемы (тестер Ц-20 за 19 рублей и кое-какие радиодетали я выписал через посылторг).
Я обнаружил, что на экранной сетке лампы УПЧ нет напряжения, заменил сопротивление (резистор) в цепи этой сетки и приемник заорал. Пожалуй, с этого приемника и началась моя радиолюбительская деятельность. Целый месяц я был постоянно занят приемником, и это отвлекало меня и от болезни и от всех дел в санатории. Я постепенно успокоился, смирился со своим лежачим состоянием, около меня образовался круг ходячих больных (молодых ребят), которым я объяснял все, что делал. А затем мне стали приносить разные приемники на ремонт. Однажды ребята принесли мне из санаторной библиотеки зачитанную растрепанную книгу. Я попросил их достать клей и чистые листы бумаги. Мы подремонтировали эту книгу, а когда они отнесли ее в библиотеку, то библиотекарь пришла ко мне поблагодарить и сказала, что у нее в библиотеке есть новый переплетный станок, но никто не умеет им пользоваться. Я предложил ей принести его мне.
Мой папа умел переплетать книги и журналы, и я имел об этом понятие (мой папа, по-моему, умел делать все своими руками. Правда, когда я занимался с радиоаппаратурой, он говорил: "Откуда ты это знаешь? Я ведь в этом совсем не разбираюсь".). Так вот это был примитивный ручной переплетный набор, в который входили струбцина и нож. Ребята вокруг меня были, и мы начали ремонтировать сначала потрепанные книги, а затем переплетать годовые подписки различных журналов.
Когда в санатории был объявлен карантин по гриппу, все медработники, и приезжающие родственники, должны были надевать марлевые повязки. Ко мне подошла кастелянша и спросила, не могу ли я посмотреть ножную швейную машину, которая давно не работает, а мастер из Свердловска не едет. Я предложил поставить машину рядом с моей кроватью, а после обеда обещал посмотреть ее. И вот в палату завозят ножную швейную машину "Зингер", такую же, какая была у мамы до войны.
Пока мы обедали, а обедали мы лежа, не сидя, а лежа горизонтально каждый в своей гипсовой кроватке. Некоторые так привыкали, что даже, когда они могли вставать и ходить, на обед или для приема таблеток они ложились в кроватки. Так вот пока мы обедали, приехал мастер из Свердловска и наладил машину. После его отъезда не прошло и получаса кастелянша опять ко мне. Говорит, что при мастере машина шила, а как только ушел, так перестала шить. Машину снова притащили ко мне. Я объяснил ребятам, как снять головку и, лежа на спине, отрегулировал ее, а кастелянша прямо в нашей палате начала шить марлевые повязки.
Одна сестра пришла и говорит, что она купила себе новую электрическую машину "Чайка", а она не шьет. Если я сумею её отремонтировать, то можно будет шить повязки сразу на двух машинах. Другая сестра принесла головку подольской машины. Говорит, что муж обнаружил ее в колодце. Машина была густо смазана пушечным салом, ничего не заржавело, но коленвал был погнут и не проворачивался. Я разобрал ее до косточек, ребята притащили мне кусок рельса и небольшую кувалдочку и я, лежа на спине, положив рельс на грудь, отрихтовал коленчатый вал и машина заработала.
Так началась эпоха по ремонту швейных машин.
Я не сказал, что еще в первый месяц (осенью), когда в нашу палату положили годовалого малыша - почти ровесника Андрею, я не мог выдержать его плача и попросил вывезти меня из палаты на веранду и оставить там на ночь. Днем на время дневного сна, в теплое время года на веранду вывозили всех. Прошло какое-то время, и я вместе с одним из больных (травму позвоночника он получил во время службы во флоте) Геннадием, стали постоянно спать на веранде. Нас завозили в палату только, когда температура понижалась ниже -30оС.
Продолжение следует:http://www.proza.ru/2011/07/01/433