Бидон
Он был обычным алюминиевым бидоном. Новеньким, только что из магазина. Бидон горделиво рассматривал себя во всех отражениях: начиная от ярких магазинных витрин, кончая мутными придорожными лужами и восхищался – „Ах! Вот я какой! Матово-Блестящий! И где ж я теперь пригожусь?!“ Бидоны обычно служили для хранения различных жидкостей, которые без их твердой руки растеклись, разлетелись бы в разные стороны, как начинка ручной гранаты потерявшая чеку. Раньше это было в основном молоко, но в последнее время, в них все чаще стали наливать пиво и класть квашеную капусту и малосольные огурцы. И нашему гордецу пришлось походить залитому по самую макушку „Жигулевским“ особо скверного разлива. При встрече с ним знакомые бидоны воротили нос и бормортали – „Фи, а перегаром-то как от тебя прет, братец! Прям не продохнуть!“ И наш бидон стыдливо натягивал на себя крышку, по самые уши. Но однажды его основательно помыли и поставили на свежий воздух, чтоб он хорошо подсохнул и проветрился. Потом бидон и десяток его собратьев повезли на машине по разбитой, ухабистой дороге в полную неизвестность. Под вечер они оказались в сельской местности. Кругом пахли травы, дурманили цветы, колосились рожь и пшеница. Но им не дали вдосталь полюбоваться диковинным для них пейзажем. Бидоны сразу стали наполнять неким содержанием. Так заполняются чернильными каракулями новые тетрадки, их белые страницы. И неизвестно еще, что там напишут. Внезапно бидон ощутил благородную, тягучую тяжесть во всем своем тонкостенном организме. Его наполнили чем-то вязким и светло-прозрачным, как концентрированный солнечный свет. „Да это же пчелиный мед!“ – вдруг прозрел бидон и почувствовал всю прелесть Весны, таянье снегов, журчание ручьев, цветенье подснежников. Почувствовал и жар лета, и пенье птиц, и очарованье заката, и прохладу утренней реки, и дурманящий запах цветущих лип… У него завертелась голова от восторга и не в силах сдержать себя, он сочинил стихотворение:
Медоносный сбор
В тягучей, вязкой капле меда
Пчела собрала терпеливо
Всю прелесть жаркого восхода
Румянобокого светила.
Благоуханье лип цветущих
И запах трав и свежесть сена,
Так окрылить способных душу
И сделать море по колено.
И путеводных звезд мерцанье,
Их кинув карточной колодой,
Ночь коротала за гаданьем
Грядущего – часы работы.
И даже от деревьев тени,
Что пролежали день без ветра.
И стопку школьных сочинений
На тему: “Как провел я лето!”
Все, все собралось в капле сладкой
И соты в улье - след от лета,
Как и квадраты от палатки
И от костров круги из пепла!
„Да, я теперь сам как маленькое солнце! Могу теперь щедро дарить людям тягучую сладость!“ – вовсю мечтал он. Время в эйфории летело незаметно. Из омута восторженных дрем его, как ленивого карася бредень, выудил некий громкий грохот. Словно кто-то бил в пожарную рельсу. Оказалось, это пустые бидоны сбились в крепкую стаю и требовали для себя полного равенства в правах и справедливости. „Это на французком одноевровике написано: „Egalite“, вам туда бы и надо! И то я сильно сомневаюсь, чтоб за один евро кто-нибудь пять или хотя бы пару монет давал! Несмотря на все их задекларированное равноправие!“ – активно заерепенился ночной нахальной продразверстке бидон и постарался отползти от решительных, новоявленных революционеров как можно дальше. Но кто-то оказался сердобольнее и видимо, поделился, потому что шум вскоре стих. Под утро набатный звон возродился и при тех же, прежних, решительных лозунгах. Бидон почему-то вспомнил, что и по немецки “egal“ – означает: безразлично, все равно. И пришел к выводу, что полное равенство может быть только там, где всем наплевать друг на друга, где не хотят вглядываться и видеть различия! Которые всегда имеются. И неизвестно чем бы дело кончилось, но тут заскрипела, отворилась дверь и вошел хозяин. Он смачно выругался: „Что ж я наделал! Мед в дырявые бидоны налил!!! Ладно, отволоку их в цветмет на переплавку!“ И он унес пустые бидоны, а полные и заполненные наполовину загрузил в грузовик и повез в город. Бидон тяжело колыхался на дорожных ухабах и думал – „Какой хороший виток жизни проходит, а сколько их еще будет впереди?! Пожалуй и не сосчитать!“ – и он опять сочинил стих, только грустный, грустный:
Шоры
Благодаря милосердию шор,
Кони надеются, что они мчаться
В поле ночном … И не видят повтор,
В беге по кругу, скупых декораций.
Перед грядущим зажмурю глаза,
Вместе со стрелками черпая время,
Чтоб не кружилась моя голова
От вида бездны витков повторений.
„Нет! Чем бы тебя ни заполняли: от черного битума, даже гудрона, до белого молока или солнечного, растительного масла – все от тебя прок, все от тебя кому-то польза. Ты просто надежный хранитель, ну не белокрылый ангел, конечно, а как крепкий швейцарский банк! И здесь главное, не прохудиться, не стать дырявым! Тут уж чем ни заполнят, все равно разольешь, растеряешь. А каким содержимым ты зальешь себя, да по самую крышку – это уж от тебя только полностью зависит!“ – гордо раскидывал своими мозгами алюминевый бидон в долгой дороге к неведомой ему цели. И я не стану его разубеждать в этом! У всех есть свое право выбора чем себя наполнить!