ГЛАВА 29. ЧАСТЬ 2. ОНИ ГОТОВЫ ПОЛЗАТЬ ПО…ПОТОЛКУ
Проводив врача, в «кают-компанию» пришли Сударь Горох и Сударыня Горошина. Они разговаривали, не замечая присутствующих.
- Вы видели, друг мой, что она немного разгибается? – мама спрашивала и заглядывала папе в глаза, словно, боялась услышать, что ей это почудилось.
- Разгибается! Ура! – папа, вместо ответа, закружил маму в танце.- Есть движение! Значит, все наши усилия не пропали даром. Мы на верном пути! – проделав несколько весёлых «па», он усадил Сударыню Горошину на диван.
Все от удивления оторопели. И лишь попугай позволил себе выкрикнуть: «Эврика!». Птица немного подумала и сказала: «Браво! Бравис-с-с-имо!» Потом попугай ещё подумал и в напряжённой тишине выдал: «Ждём-с-с-с!»
Папа, всегда несколько сдержанный в выражении эмоций, папа схватил огромную клетку попугая и закружился с ним в танце:
- Молодец! Именно - эврика! Именно – браво! Мы поняли: есть шанс победить болезнь. Я, конечно, не доктор, который свободно изъясняется по-латыни. Но одно древнее изречение помню: «Мэнс сана ин корпорэ сано» - здоровый дух в здоровом теле. Надо надеяться на лучшее и всё будет хорошо.
- Что вы говорите так иносказательно, - не сдержался от замечания дедушка. – Что разгибается? Кто разгибается? Ничего не понимаю.
- Интрига! – ещё больше запутал ситуацию попугай.
Папа, словно ничего не слышал, продолжал кружиться вместе с клеткой и попугаем, а мама шепталась с Почтенной Горошиной.
Дедушке это надоело, и он строго приказал:
- Смирно!
Приказ прозвучал так грозно, что папа едва не выронил клетку. Это вызвало общий смех. Наконец-то, все смеялись без слёз, но до слёз.
Сударь Горох поставил клетку с попугаем на место. Вытащил платок, вытер зарумянившееся от треволнений лицо, подошёл к Маршалу и сказал:
- Ножка у Феи разгибается. Вот чему мы радуемся. Она уже давно могла немного разгибаться, но мы боялись причинить Фее боль, и осторожничали.
А доктор, на то он и доктор, сразу определил, что есть, как он выразился, «положительная динамика»…Но ещё много-много надо потрудиться, чтобы эта положительная динамика была ещё более положительной…
- Я готов! – Маршал встал, вытянувшись в струнку, как солдат на плацу во время военного парада. – Говорите, что нужно делать? Ради внучки я готов на любые жертвы.
- Нет, жертвы не нужны. Вы были правы: в движении жизнь. Доктор предупредил: «Не ждите быстрых результатов. Воробьиными шагами будет идти выздоровление». И не осторожничать: ставить Фею на ноги, водить, уже можно высаживать её в манеж, чтобы она пыталась сама подниматься на ноги.
Мы решили на пол в детской постелить несколько ватных одеял. Теперь почти весь день Фея будет играть на этих одеялах. Пусть учится ползать. Ей сейчас, конечно, трудно. Но доктор сказал: «Надо помогать ей, ползайте вместе с ней. Откладывайте подальше игрушки, чтобы она пыталась добраться до них сама». Вот такие дела!
- Как вы меня обрадовали, - сказал дед. – Я так радовался лишь в армии, когда в строй после ранения возвращались мои солдаты. Здесь я не могу приказывать. Поэтому готов нести вахту при внучке в любое время дня и ночи, и делать всё, что потребуется. Нужно ползать – буду ползать. Нужно на голове стоять – буду стоять…
- Нет, - рассмеялся Сударь Горох. – К счастью, никому из нас на голове стоять не надо. Хотя… Может, и придётся стоять на голове, ползать по потолку… Врач расписал всё лечение. Вот здесь на каждый день…
Семейка Рыжих обступила Сударя Гороха со всех сторон, стараясь определить, что может сделать каждый для выздоровления девочки. Потом дружно устилали большую детскую комнату толстыми ватными одеялами. И первой на них оказалась, конечно, Фея.
А ещё кто, догадались? Конечно, ползающая (черепаха и черепашата), прыгающая (кошки), лающая (собаки), летающая ( маленькие попугайчики, чижик, щегол, канарейка и другая порхающая братия) живность.
Все, кто был на полу, сразу же стали наслаждаться радостями жизни. Повеселело в доме Семейки Рыжих. И не надо даже сомневаться, что радостная весть была сдобрена вкусными запахами из кухни.
Завидовал всей этой кутерьме лишь большой попугай. Он долго обиженно молчал, лишь скашивал в сторону веселящихся то правый, то левый глаз. Наконец, он выдал свою коронную фразу: «За свободу - рупь!»
Все засмеялись. А дед открыл клетку, подставил руку. Попугай, делая вид, что вовсе не рад свободе, всё же быстренько бочком-бочком подрулил к дверце клетки и переместился на руку деда, оттуда - наверх клетки. Торжествующе (всё-таки выпросил минуту счастья!) встряхнулся всем телом, вернее было бы сказать – всеми своими перьями, походил важно по крыше клетки, на секунду замер и сказал:
- Р-р-рай!
Ему похлопали. Попугай внимательно выслушал аплодисменты, почесал когтем свой хохолок. При этом он наклонил голову низко-низко и получился поклон. Попугай поклонился публике, оценившей его способности, как благодарит за внимание зрителей актёр на сцене театра.
Все Горошины поняли поклон птицы именно так. Это понравилось, и аплодисменты стали ещё громче. Тогда попугай выпрямился, и смело выкрикнул:
- Гонорар!
На толстых ватных одеялах от смеха образовалась куча мала.
- Какой гонорар? Что ты хочешь, Граф? – спросил один из мальчиков Горошин.
- Меню! Меню! Меню! – важно говорил попугай, расхаживая по крыше клетки.
Бабушка от удивления всплеснула пухлыми ручками:
- Как складно у него всё получается! И где он всего этого набрался?
Если бы попугай мог говорить длинными фразами, он бы ответил:
- Где, где? От всех вас и набрался. С кем поведёшься – от того и наберёшься!
Но Графу было трудно говорить длинными фразами, да и короткими – тоже, зато запас слов у него был очень приличный. Поэтому он и выдал своё меню:
- Бублик! Пончик! Чебурек!
Те, кто, отсмеявшись, стали подниматься, снова повалились на одеяла и задрыгали от восторга ногами.
Сударь Горох и Сударыня Горошина были рады, что дети смеются, и сами немного повеселели.
Вдруг мама схватила папу за руку. Он повернулся к ней. Она молча показала ему глазами: «Смотрите, смотрите!». Папа проследил за её взглядом и увидел такую картину: в центре этой кучи малы лежит на спине Фея и старается изо всей силы дрыгать ногами, так же, как её братья и сёстры. Одна ножка плохо её слушалась, но всё же немного сгибалась. А во второй пока не было никаких движений.
Папа был сегодня явно в ударе. В танцевальном. Он схватил Фею на руки, поцеловал её ручку и начал танцевать на одеяле, осторожно ступая, чтобы не наступить на руки и ноги своих веселящихся чад.
О попугае, конечно, забыли. Но Граф хорошо уяснил, что ему положен гонорар и напомнил о себе сердитым выкриком:
- Интр-р-р-ига! Кушать! Кушать! Кушать!..
- Ты заслужил сегодня угощение, - ласково сказала птице Почтенная Горошина. – Хочешь орешки? – попугай в знак согласия потряс своим ярким хохолком. – Ешь, ешь… Приятного аппетита! И воды тебе свежей налью.
Я тебя, миленький, понимаю, ты проголодался. Все мы почти не притрагиваемся к пище последние дни. Но ничего, ничего… Мы всё восполним. Раз есть надежда, что моя внучка будет потихоньку выздоравливать, я напеку столько кренделей, что хватит на всю нашу округу. Что ты на меня смотришь? Я знаю, что крендели ты не ешь. Будет и тебе то, что ты любишь.
Почтенная Горошина украдкой вытерла слёзы, и начала вязать шапочку для Феи.
Так прошёл лишь один день из большой череды последующих дней, заполненных не только личными делами каждого гражданина этой большой Семейки Рыжих, но и помощью самой младшей в том поколении сестре. Она нуждалась в лечении, в том числе и таким сильнейшим антибиотиком, как ЛЮБОВЬ.
Ещё долго в ту ночь не гас свет в «кают-компании» - там пополнялся план лечения Феи. А девочка спала и улыбалась во сне. А кто сторожил её сон? Вестимо, Манюня.