Часть вторая
* * *
Актом самовыражения в этом смысле стали ежедневные выходы с колонкой (микро-концерты) в окна квартиры на пятом этаже после работы.Танцевала же моя муза в своей комнате и я тоже хотел чтобы люди услышали мой голос. Больше всего впечатляло естественное эхо, или как сегодня говорят - задержка (delay). Мне везло, потому что время выхода в оконный эфир приходилось на 4-5 часов дня, основная масса взрослых еще не возвращалась с работы. Дети как раз шли из школ домой. Быстро по району поползли слухи, что живёт где-то тут музыкант, выставляет тумбу в окно и даёт жару...
* * *
С Рагнаром связь не терялась, периодически созванивались. Я ему обещал, что с первой получки приеду забирать магнитофон. Это была чуть ли не первая модель магнитофона "Аидас", изготовленнaя в Литве. Считалось что он очень надёжный, потому что ламповый. Единственный недостаток - перегревался очень сильно, а это коробило ленту со временем. Бобинная эра тогда только расцветала с первыми ласточками союзной радиопромышленности магнитофонами "Днипро" и "Яуза". Но меня устроила цена - 20 рублей, которые тоже надо было заработать. Наконец долгожданный день настал, я получил в институте получку и поехал на Таллинас к Рагнару в гости. Самым главным в мечте о магнитофоне была его способность писать звуки, именно эта особенность моего первенца привлекала меня. Что-такое запись - это фиксация твоего волнового следа в постоянно изменяющейся среде. Это всё-равно что в темноте наблюдать светящийся пунктирный след от любого источника света, фонарика или свечи. Этот эффект с успехом применялся в фотографии. Парадокc момента заключался в том, что ты, твоё тело, то что реально существует - со временем должно исчезнуть, испариться, аннигилироваться. А то что эфемерно - твой след, который раньше нельзя было даже зафиксировать, останется навсегда записанным на матрицу - носитель информации. Остались от "козлика" рожки да ножки, вот как, вот как - рожки да ножки...
* * *
Рагнар давно уже ждал, когда, наконец, его старенький "Аидас" обретёт нового хозяина. Он честно сказал, что проблемой могут быть резиновые пассики магнитофона, это был дефицит, потому что эта модель была уже снята с производства, но меня это не остановило. Он сказал, что микрофон я могу купить в любом радиомагазине. Сделка была совершена. Дела подгоняли меня и я распрощался, взяв за ручку изрядной тяжести ящичек - мой первый магнитофон. Для кого-то магнитофон - бытовой прибор, для меня же это был magic box, предназначенный совершать чудеса, а чудесами должны были стать собственные записи, которые вскоре я стал делать. Когда я рассказал на работе Коле Тимошкину о своей покупке, он посмеялся надо мной и сообщил, что я купил весьма старую модель и скоро у меня начнутся проблемы, но плюсом было то, что этот хлам, как он выразился, можно модифицировать путём настройки некоторых блоков. Можно было перенастроить блок записи и воспроизведения, чтобы качество улучшилось вдвое. Купив небольшой пассивный микшер (микро-пульт для записи) можно было, пусть примитивно, но записывать несколько инструментов сразу и даже делать наложения, то есть записывать, играя самому несколько разных партий, имитируя студийные многодорожечные магнитофоны. Коля помог мне продвинуться в вопросе познания самого процесса записи на студиях. Перенастройку "мага", как я стал называть свой магнитофон, мы произвели, микшер на три входа был куплен, микрофон МД-1 тоже. Начались времена экспериментов со звукозаписью. С этого момента я стал не просто музыкантом, а архивариусом собственного архива или первобытным звукоинженером. Что мне это дало? Это дало ключи к постижению процесса музицирования во всём его многообразии. Это способствовало возникновению редкого тембрального слуха, которым далеко не каждый музыкант обладает - умением слышать не только себя в пространстве, но и регистрировать все изменения внутри ритмически организованного музыкального обьема, избирательно настраиваясь на любой необходимый звук, автоматически отключая любые неинтересующие тебя фрагменты. Это слух, которым обладает гениальный композитор, сочиняющий и слушающий всё у себя в голове. Именно возможность формирования идеального баланса среди всех звуков сразу, звучащих в голове - между двух ушей, даже не воспроизводя это на каком либо инструменте, позволяло великим композиторам завершать свои шедевры на бумаге, выстраивая и группируя умопомрачительные фиоритуры разных ветвей многочисленного симфонического оркестра, включая разные типы инструментов внутри него. Просто во сне многие из них слышали и видели наисложнейшие партитуры. Где я тогда мог прочитать об этом, кто мог мальчишке показать все эти секреты? Только его величество - Анализ эксперимента. Конечно, будучи мальчишкой я об этом не думал, но накапливался "опыт - сын ошибок трудных"...
* * *
В инструментальном цехе института на первом этаже были станки всех типов по производству и обработке деталей из разнообразных материалов, металла, пластмассы, текстолита... Cверлильные, токарные, слесарные, шлифовальные, мастурбальные...извините за выражение. Был гальванический цех (хромирование, никелировка металлов), прессы разных калибров, существовал неограниченный выбор материалов любого типа - всё это способствовало возникновению самобытного творчества у молодёжного контингента завода. Кто и что там только не выпиливал, точил, сверлил, сжимал, сдавливал, раздвигал... Можно было запросто подойти к любому станку и начать что-то делать, если там не выполнялся какой-либо спец-заказ регулярным рабочим цеха. Мне почему-то захотелось сделать себе пику. Вот захотелось изготовить такое холодное оружие и я не отдавал себе отчёта - почему? На изготовление её ушло несколько дней, но по мере вырастания стального штыря с резьбой и оргалитовой резной ручкой у меня стали появлятся странные ощущения, мысли, которых я раньше у себя не замечал. В голове проецировались и разыгрывались сцены нападения на меня разных хулиганов и как я, обороняясь, оперирую своим оружием, чуть ли не до ощущений буквального всаживания пики в тело врага. Это не было связано ни с чем, ни с просмотрами кино или чтением каких-либо книг. Я помню, что показал свою поделку мастеру, сидевшему напротив, он только спросил, а зачем тебе это...так для самоуспокоения, - отвечал я ему. На следующий день я хотел её вынести с завода, просто в кармане, как вдруг меня внезапно вызвал начальник цеха Пётр со странной птичьей фамилией - то ли Гриф, то ли Стриж - говорит, - выкладывай... я спрашиваю что, - то что недавно сделал, ...я попытался соврать, что ничего не делал, тогда он прямо говорит, - давай сюда пику... Она лежала в ящике моего рабочего стола. Сумбур мыслей пронёсся в голове, а что если? ...Hо глас разума заставил принести и положить ему на стол плод моего труда нескольких дней. Он взял повертел её в руках и, ни слова не говоря, бросил себе в стол, - больше чтобы я этого никогда не видел!
То, как это произошло и как его слова были сказаны, произвело комплексное и неизгладимое впечатление. Это был урок воспитания от настоящего мужика. Урок - смысл которого стал ясен мгновенно. Сначала показалось, что это было резковато, но потом я оценил его наставнический манёвр и никогда больше такого искушения не возникло. Сегодня мне кажется , что это был пример идеального мужского урока, не позволившего судьбе пойти другим нежелательным для меня путём. В старину говорили - ангел хранил.
* * *
Буквально на следующей же неделе начался на заводе час боевой подготовки два раза в неделю после обеда для всей молодёжи института. Это была очередная возможность профилонить рабочее время, что всем так импонировало. На этих курсах я быстро сдружился с щеголеватым молодым человеком, опять же на пару лет старше меня. Его звали - Олег Шварцбург и он причислял себя к центровой "штелле", по его собственным словам. Он был слегка хамоват, развязен и отец его был директором очень серьёзного дома культуры в Вецмилгрависе. Олег сильно заинтересовался моим гитаризмом и скоро у него представилась возможность услышать меня живьём. Чувак, я должен показать тебя одной моей знакомой группе, - были его слова, сказанные в перерыве между отделениями. Всё это говорилось с некоторым вызовом, что провоцировало недоверие к сказанному. Но Олег не забыл своих слов и через неделю сообщил, что договорился привезти меня на репетицию этой самой группы. Это было где-то ближе к концу недели и я решил пропустить занятия в вечерней школе. Репетировали они в центре города в доме офицеров на Меркеля. Центральный дом культуры был шикарным богатым особняком в сердце Риги. Четырёхэтажное здание белого цвета, большие колонны, древнегреческий орнамент на фасаде и напротив Кировский парк. Внутри огромного фойе - паркеты, богатейшие люстры, просторные, но гулкие залы. Это была вотчина командного состава Советской Армии и это вам не подвальчик в домоуправлении. Мы поднялись на второй этаж и зашли в просторный танцевальный зал, где наверно проводились балы лет сто назад. На большой сцене расположилась группа. Весь набор аппаратуры неизвестного образца. Очень мощные - усилители, тумбы, голосовые тумбы по бокам сцены, микрофоны на стойках, приличная ударная установка. Нас встретил гитарист группы Сергей Равинский, как он отрекомендовался. Остальная часть группы была на сцене и они были в процессе репетиции. Мы сели с Олегом и стали слушать. Они запели и заиграли песню "Анжела" на русском языке и сначала это резануло слух, но потом экспрессия песни увлекла. Живо артикулируя, мы с Олегом обменивались впечатлениями. У них был полный состав: басс, соло-гитара, ударные, ритм-гитара. Звучали прилично, хорошие голоса, раскладки на два голоса. Как сказал Олег, должен был еще придти руководитель группы и автор русской песни, которую мы прослушали. Якобы её готовили на конкурс. Потом группа сыграла несколько фирменных вещей, что-то из Bad Company, CCR, "Paint in Black" Rolling Stones. Я бы не сказал, что они отличались особым инструментализмом. Соло- гитарист Сергей, с которым мы уже познакомились, был весьма посредственен. Потом настал перерыв и наконец пришёл их главный с женой. Он был высок, но посмотрел на меня исподлобья. Поздоровались. Он кривовато улыбнулся, с усмешкой, - Игорь Мадрит, Ада...кивком показал он на жену... я внутренне продолжил, - из Ленинграда. Играть умеешь? - спросил он, - да нет, говорю, - вчера только струны поставил. А вот Олег говорил, что ты новый Jimi Hendrix, - опять начал интриговать Игорь, - не, говорю - для Hendrix(a) у меня еще "опыта" маловато, - сказал я, имея ввиду английское - Experience - все засмеялись, - оценили юмор. Ну давайте, сыграйте что-нибудь, предложил Игорь, и я пошёл подключать фузз. Предложил ребятам сыграть сначала быстрый квадрат, а потом, Good Golly Mrs. Molly. Гитару одолжил их ритм-гитарист Сёма. У Равинского тоже был фузз, но я знал, что лучше моего звука нет ни у кого. Я уверенно вёл группу за собой, исполняя риффы в начале, но когда заиграл соло, я слегка оторвался и краем глаза видел реакцию Игоря и Ады, они переглядывались и брови их безудержно поползли наверх, независимо от их эмоций. Музыканты уверенно неслись за мной, а в момент своего соло Равинский просто начал запинаться, в таком темпе он никогда не играл. Первенство было установлено безгласно и безоговорочно. Сергей выглядел растерянным. Good Golly, мы начали почти без перерыва и когда я запел, а скорее зарычал голосом, имитируя Джона Фогерти, подтверждая каждую фразу громогласной соло репризой, Игорь с Адой уже не сдерживая эмоций, сорвались с мест и вошли в крутой рокенролл, отплясывая на полную. Звук фузза просто снёс все внутренние барьеры и самоупрочился прямо на макушках их голов в точке верхнего центра. Тысяча лепестков начали вращаться, вызывая калейдоскоп немыслимых форм и красочных образов. Этот рокенролл был характерен своим странным внезапным концом, создавшим дополнительную шокотерапию. Попробуй остановить бешено несущийся поезд, будет примерно та же реакция. Тишина в зале оглушила всех и навалилась на уши действием обратного хода, Так закладывает уши в самолёте в момент резкого набора высоты, а потом толчок и свободное падение. Все вместе, свободно падая, начали мы возвращаться в зал дома офицеров. На лице Олега было написано блаженство Моисея, спасшего свой народ. Игорь и Ада глядели на меня, как бы беззвучно спрашивая, - парень, откуда ты? Музыканты просто были счастливы. Глаза у всех искрились, видно было, что им не жалко было прожитого дня. Мы сошли со сцены и сели все вокруг Игоря и его жены. Игорь начал говорить от своего лица. Видно было, что он и не собирался ни с кем советоваться. "Мой брат Юрка в армии, он еще один гитарист нашей группы, когда он вернётся мы опять будем играть вместе. У тебя, - говорит, обращаясь ко мне, - божья искра...я не знаю, что ты будешь играть у нас, но мы тебя берём... Следующую игру поедешь с нами!" Он даже не спросив, уже решил всё за меня, это выглядело симптоматично. Все стали знакомиться со мной. Олег Гентош - басс, Сэм Соловей - ударные, Сёма Димант - ритм. Группа называлась - Juniors Beat
* * *
Как и предсказывал Коля с магом начались проблемы. От частых перегревов порвался приводной пассик и бобины перестали крутится. Естественно в магазине необходимого пассика просто не было в продаже. Я купил резинку для другой модели и конечно она не подошла. Традиционным решением было бы связаться с заводом через мастерскую или напрямую, но я предпочёл другой путь. Лихорадочные мысли привели в кабинет физики в моей школе. Там было много специальных приборов для проведения опытов с электрическим током. На одном из них я заметил приводной механизм, где был очень похожий резиновый то ли ремешок, то ли пассик. В голове зародился план. Чтобы привести его в исполнение, мне пришлось вызваться на дежурство в классе и остаться после уроков для уборки помещения. Я задумал снять этот пассик с прибора. Но рассмотрев его внимательно, убедился, что легко и просто сделать это не удастся, прибор придётся вынести из школы. Oн был таким громоздким и состоял из больших крутящихся колёс, вращающихся в разные стороны. Снова пришла в голову шальная мысль - а что если через окно, ночью? Это было совершенным безрассудством, но шансов уже не осталось, я вынужден был закончить уборку. Oглядев огромные окна, величиной во всю классную комнату до потолка, и приоткрыв одно из них, я влез на подоконник. Закрыв форточку, оставил её не запертой. Потом вышел на задний двор, чтобы удостоверится, можно ли туда с улицы добраться? На счастье, я заметил большую пожарную лестницу, прислонённую к дому. Всё складывалось удачно. Осталось разработать план проникновения в здание ночью. Я понимал, что одному мне не справиться. Пойти со мной на такое дело мог только друг Янка, но как он на это посмотрит? Я сел в троллейбус и уставился в окно. Процесс брожения продолжался. Если бы Янка стал отговаривать меня, может быть я и оставил эту затею, но он сразу согласился и мы стали готовиться к ночной вылазке. В жизни никогда ничего подобного не случалось и мыслей о провале мозг не допускал.
В последнем ночном троллейбусе мы были вдвоём. Он нёсся от остановки к остановке и лишь изредка, на пару минут, забегал одинокий пассажир или запоздалая парочка. Мы с Янкой методично обсуждали каждый последующий шаг после выхода из троллейбуса. Подойти к зданию школы сзади было можно, лишь перемахнув через высокий забор. С одной стороны, на открытом пространстве, стояла большая двухэтажная столовая института инженеров гражданской авиации, а с другой, был жилой дом у холмистого сквера со скамейками и редкими, рослыми клёнами. Скверик был небольшой и весь просматривался. Напротив школы, через улицу располагались корпуса всё того же института РКИИГА и вечером там жизнь замирала. Троллейбусная остановка была как раз у дома культуры института, а через дорогу - знакомый забор и парадный вход в школу. Наконец, мы были у цели. Двери пустого салона отворились и мы вышли на тротуар. Фонари ярко светили и мы, спокойно перейдя улицу, двинулись влево в обход забора. Было пусто вокруг. Кое-где еще светили одинокие окна студенческого общежития. Мы двигались неторопливо, направляясь в проход между столовой и двухметровым зелёным забором. Дойдя до угла, убедились, что забор ушёл вправо, вглубь двора, и слева оказался двухэтажный жилой дом, утонувший в темноте. Пока намерения не читались, мы были в безопасности. Теперь же - сердце с каждым шагом подступало к горлу. Мы шли в тени, вдоль проулка и вдруг, о везение, рядом с сараем у забора заметили огромный мусорный бак. Нам оставалось взобраться на него и, перевалившись через забор, оказаться там. Как два серых призрака, слегка шелестя одеждой, мы буквально взлетели и ,спустя мгновение, оказались внутри заросшего школьного двора. Теперь надо было перевести дух и прислушаться к пространству - всё ли спокойно вокруг? Ничто не нарушало безмолвия, и мы осмотрелись. Сзади, за забором, дом утопал в зелени и был невидим. Cпереди, была школа с заветным окном, в центре второго этажа. Cлева - примыкало здание жилого дома и больших окон, на ярко-жёлтой, кирпичной стене, не наблюдалось. Tо там, то сям вентиляционные окошки - там было спокойно. Справа же, была площадь перед столовой и за забором - вообще ничего не было видно.
Останови нас кто нибудь и спроси, - ребята, зачем вы это делаете? Ответить мы не смогли бы. По другую сторону ночи, приключение уже стало нашей сутью. Всё, что нас вело - это была жажда действия по реализации замысла и ощущение этапа настоящего момента. Последующее произошло, как в сомнабулическом сне - мы подняли лестницу, взобрались. Я влез в окно, зная где стоит физический прибор, схватил и передал его Янке. Вылез из окна, спустившись вслед за другом. Вдвоём, мы оттащили лестницу, поставив её на место. Сунув прибор в большую, холщовую сумку, вернулись тем же путём назад, оказавшись возле пахучих мусорников, на заднем дворе. Осмотрев друг друга скользящим взором, спокойно двинулись в обратный путь. Дело было сделано - это придало сил и уверенности. Пустырями пробрались до трамвайной линии, чтобы незаметно вернуться домой. Дождавшись ночного трамвая, рассмотрели содержимое сумки - там скрывалось изобретение Майкла Фарадея, то , ради чего мы не спали этой ночью. А вот и резиновый пассик! Тут Янка деловито заметил, - а вдруг резинка окажется больше или меньше... Я возражал ему. Мой глаз точен и я ручаюсь за успех. Часа в два ночи, добравшись до Янкиного подвала, принялись за операцию "распиливания груши" и через часа полтора я получил искомый продукт. Полусонные, распрощались и разбрелись по домам. Над утренней Шкиротавой гремели транс-пунктирные перекрёстные речи сортировщиков товарняка, усиленные мощными раскатами многократно повторённого эхо..."Кому не спится в ночь глухую?"...
* * *