Избегайте тех, кто старается подорвать вашу веру в себя. Эта черта свойственна только мелким людям. М.Твен
Он давно наблюдал за этой девушкой, но никак не решался с ней познакомиться. Кроме того, рядом с нею всегда была ее подруга – блондинка с роскошным бюстом, которая, казалось, готова была трахнуть любого, кто обратит на нее внимание. Или наоборот – любой был бы рад оказаться в постели с такими формами. Но Латэ почему-то привлекла не она, а та, что сидела в кафе рядом с нею. Он знал, что ее зовут Дженни. Она была намного меньше своей подруги: и рост невысокий, и размер ее груди - не больше второго. Но зато у нее была точеная фигурка, фарфоровая кожа и огромные, в половину лица глаза. Вот эти глаза и притягивали его сильнее магнита. Было в них что-то неуловимо-манящее, многообещающее и…какое-то надрывное. Латэ прекрасно знал, что он не сможет ничего ей предложить и оттого мучился днями на пролет, представляя их возможную встречу. «С ней же надо будет о чем-то разговаривать, - думал он, - а я даже не знаю, с чего начать, не про патчи же ей рассказывать».
Обычно Латэ легко сходился с девушками, у него всегда в запасе была пара-тройка анекдотов, которые почему-то приводили барышень в щенячий восторг. Но Дженни казалась ему совсем другой, и ей бы он точно не стал их цитировать.
Осторожно, как бы случайно, он стал выяснять у медперсонала подробности жизни Дженни. Но никто ничего толком не знал, кроме того, что девушка снимает квартиру вместе с подругой, с которой дружит с самого детства. Тогда Латэ сделал проще – залез в базу госпиталя и нашел ее личное дело. «Дженни Брайт. 26 лет. В разводе. Детей нет. Проживает…», - прочитал он и поразился тому, как неприятно его задела формулировка «в разводе». «Надо же…С виду – такая тихоня, а уже успела и замужем побывать, и развестись, - подумал Латэ и тут же одернул самого себя. – Хотя, какое я имею право судить ее. Сам-то…».
Думать о себе ему не хотелось. Прожив почти 30 лет Латэ, как ни странно, ...не чувствовал своей жизни: обрывки, какие-то отдельные моменты, как правило, негативного свойства. И ни одного яркого, запоминающегося всплеска. Все как-то ровно-скучно, приземлено-тяжело и в постоянном напряжении от подсознательного ожидания чего плохого. Как такое могло случиться? Он не в первый раз задавал себе этот вопрос, и ответ находился сразу же. Но…даже самому себе Латэ не мог признаться в том, что над его жизнью всегда довлел один единственный человек – его мать. При мысли о ней Латэ скривился, как будто вместо шоколадки засунул в рот едкий лимон. Он ненавидел свою мать и любил одновременно. Любил и…боялся. Она руководила им всегда, с самого детства.
Детство. Еще один опасный участок мыслей.
Латэ было лет 14, когда ему вдруг захотелось посмотреть семейные альбомы с фотографиями. Альбомов было много. В большинстве из них хранились фотографии матери. Отец ее безумно любил и снимал везде. Вот мать Латэ – красивая женщина с властным лицом, тонкими губами и недоверчиво прищуренными глазами - стоит, обняв какое-то деревце, вот она чему-то смеется, запрокинув голову. Везде – либо мать, либо они вдвоем с отцом. И вдруг, на фотографиях их становится трое. Мать, отец и Латэ. И ничего необычного не было бы в этих изображениях, если бы первыми снимками были стандартные фотографии счастливого семейства возле роддома, или с младенцем в коляске – зная, как отец боготворил его мать, Латэ не мог поверить, чтобы тот не запечатлел особый момент - появление в их жизни маленького Латэ. Но, сколько бы он не просматривал фотографий, ни на одной из них не было пухлощекого мальчика в пеленках-распашонках, ни одна фотография не хранила воспоминаний о том периоде, когда Латэ еще лежал в колыбели. Все изображения, где присутствовал сын, начинались с его трехлетнего возраста… Тогда, в ответ на его вопрос о причине отсутствия фотографий, запечатлевших его появление на свет, мать ответила довольно жестко: «Тебе этого знать не нужно!», а Латэ впервые задумался о том, как он появился в этой семье?
Пока родителей не было дома, он скрупулезно изучал фотоизображения отца и матери, сравнивая их детские фотографии со своими, и с каждым разом все больше и больше убеждался в том, что…он не похож ни на того, ни на другого. Через пару лет он с тем же вопросом обратился к отцу, но тот, всегда подавляемый матерью, как-то разом смутился и поспешил отделаться странной фразой: «Если бы ты знал, с каким трудом нам достался, ты бы не задавал таких вопросов».
Латэ ничего не понял, но в его душе появилось сильное сомнение в том, что мужчина и женщина, которых он называл мамой и папой – на самом деле его родители. Нет, его не обижали в семье, не били за всякие детские провинности, но и…не любили. Латэ всегда тянулся к матери - как всякий ребенок, он нуждался в материнской ласке и заботе, но мать всегда была чрезмерно строга к нему и почему-то всегда недовольна его успехами. Что бы Латэ не сделал, ей всегда и все не нравилось. Она никогда его не хвалила, даже если для этого был явный повод. Максимум одобрения, которое он мог от нее получить, - это обязательное сравнение его достижения с каким-либо предыдущим промахом: «Да, вот это было неплохо, не то что в прошлый раз».
И сейчас, став уже вполне взрослым мужчиной, Латэ ловил себя на мысли о том, что до сих пор старается понравиться матери. Он все стремился делать так, чтобы заслужить ее похвалу. Но за тридцать лет в его жизни так ничего и не изменилось. Мать по-прежнему скептически относилась к его работе, насмехалась над его увлечениями и постоянно унижала сравнением. Как и отец, Латэ увлекался фотографией, но матери никогда не нравилось то, что он снимал. «И это ты называешь фотографией? – пренебрежительно отзывалась она о снимках, которые вызывали восторг даже у мэтров художественной съемки. «Нет, тебе никогда не дотянуться до отца», - жестоко резюмировала она и отворачивалась от сына.
Сейчас, анализируя ее поведение, Латэ все больше приходил к выводу о том, что он не был их родным ребенком, но задать этот вопрос матери так и не решился. «Я трус. Обыкновенный трус! Я боюсь узнать правду», - вынужден был он признаться самому себе. «И вся моя жизнь – бестолковая и бессмысленная только из-за нее. Она всегда и всем, что я делаю, была недовольна, а я, как дурак, продолжаю слушать ее и стараюсь сделать так, чтобы ей понравилось», - думал Латэ, глядя в окно.
Правда, в последний год ему показалось, что мать стала чуть более терпима и к нему самому, и к его образу жизни. Скорее всего, причиной тому стал ослепший отец, который больше не мог обеспечивать более чем комфортное существование своей супруге, и она поняла, что единственный, с кого она может продолжать тянуть соки, - это ее сын. Да и ухаживать за больным отцом у нее не был ни сил, ни желания. Но она понимала, что если не изменит своего отношения к мальчику, ставшему уже взрослым мужчиной, тот попросту разозлится на нее и перестанет помогать. Мать Латэ была хоть и злой, но неглупой женщиной, которая знала, как ей получить максимальную выгоду из своего окружения. И, в первую очередь, от сына.