ГЛАВА 4.
СТРАСТИ – МОРДАСТИ.
В колхозе дела шли хорошо. Васильев – хозяйственный мужик.
Да и агроном пришёлся ко двору.
- Я, Василий Степанович, хоть и агроном, но и в животноводстве толк знаю.
Надо нам скотиной заниматься: сенокосных угодий много, сенокосилки есть, на них ребятишек приспособим. Полеводство: картофель, морковь,свёклу, капусту - не потянем. А коровы нетельные - и на пахоте, и молока дадут, а отелятся – стадо больше. Овощи на своих огородах люди поднимут: мелюзга у дома пусть копошится. А колхоз людям – сено.
- Молодец. Я и сам так мыслю. А ещё, Аркадий, не завести ли нам коз?
Неприхотливая скотина. У нас осинника пруд пруди. Пацаны в марте
по насту напилят жердей, а козочки их ошкурят за милую душу.
Так и появилась ферма, где мирно уживались и бурёнки, и козы.
А на козье молоко спрос был, так что решено было к ферме
пристрой соорудить. Пришлось и овец завести: налог на шерсть велик.
В марте школьники с Елизаветой Петровной шиповник собирали, сдавали государству, налог такой был. А лозу для колхоза резали: мало ли корзин в хозяйстве надобно!
Приметила Дашутка, что зачастил Аркадий Ильич к ним, когда они с учительницей шиповник собирали. А Райка криво усмехнулась и сказала:
- Шуры-муры завелись.
- Еня! А шуры-муры это что? Что-то плохое?
- Я, сестрёнка, думаю, что слово плохое. А почему спрашиваешь?
- Райка Логинова говорит, что у агронома и учительницы это
завелось.
- Аркадий Ильич – хороший человек. Я тоже заметил, что ему Елизавета Петровна нравится.
- Шуры – это когда нравится? – огорчилась Даша.
- Нет! Так считают плохие люди.
- Райка – вредина! – согласилась девочка. – Она не любит Елизавету Петровну: учительница красивая! А Раю мне жалко: она злится на всех, потому что страшная. Тринадцатый год пошёл, а ни кожи ни рожи. Вся в мать!
В марте в деревне – радость: вернулся отец Раи.
- Ничего, что без ноги! – рассуждали солдатки и с завистью поглядывали на счастливую Клавдию. – Левая, ниже колена – деревяшка.
Работал раньше Семён Логинов бухгалтером, хорошие печи клал и гончар был отменный.
- Ну, Семён, чем заняться думаешь, как отдохнёшь малость? – спросил его председатель.
- Наотдыхался в госпиталях по самую маковку, будь они неладны. Доверишь –
цифирью займусь. Мне теперь сподручнее на стуле прохлаждаться, нежелис кирпичами валандаться.
- Очень хорошо! Я бумажками занимаюсь, а не силён в арифметике– то.
О Семёне в деревне слухи ходили, что не только никакое дело у него из рук не выпадало, но и редкая бабёнка отказывала ему. Был он хорош собой: высокий, широкоплечий, кудреватый, голубоглазый, огненно–рыжий, страстный. Бабы заволновались:
- Охальник возвернулся!
- У Марьи сын рыжий и кудреватый родился! Ему уж, почитай, год? – судачили у колодцев.
Признал Семён сынишку Марьи, проведал, гостинцев принёс, понянчил.
Клавдия раньше догадалась, чей бастрючонок, но мужа никогда не
попрекала.
- Мне, бабы, мужней ласки хватает!
Все дивились, почему Семён на этой вобле женился. Серая мышь, плоская,как доска, волосёнки на голове реденькие, бесцветные, словно пакля, глаза злющие.
Мальцом Еня вечерами сиживал у Семёна на крыльце. У него перенял мальчишка любовь к гармони.
Через день после возвращения гармониста убаюкивала усталых людей знакомая песня: «Степь да степь кругом…» - вздыхал трофейный баян.
Март. Оттепель. Дремлет деревня. Притихли полусонные поля,окрестные леса.
Как-то зашёл Семён в школу, спросил у учительницы, как его дети учатся. Познакомился с девушкой, про жизнь спросил, а уходя, за руку с ней попрощался:
- Елизавета Петровна! Спасибо Вам за моих сорванцов. И Петька, и Лёнька Вас обожают.
Она обомлела: его рука была особенной! Всю её обдало жаром, щёки
стали пунцовыми. Никогда она не испытывала ничего подобного!
Семён заметил её смущение.
- До встречи! – ласково обронил он и ушёл.
Всю ночь ворочалась бедная девица c боку на бок. Собиралась она с Аркадием Ильичом через неделю расписаться, но поняла, что свадьбе не бывать.
Сладкая нега томила её: хотелось ласки, поцелуев, страстных объятий.
Ничто не могло бы её сейчас остановить, если бы ...
Утром на уроке не могла сосредоточиться и на доске в словах делала ошибки.
Аркадий Ильич заметил её недомогание, предложил отвезти в больницу, но она отказалась. Вечером поднялась температура под 40. Утром приехал врач, выписал больничный, хотя диагноз так и не установил. Написал: «ОРЗ».
Встревожился и председатель: нравилась она ребятишкам.
Заходили ученики, родители. Кто молока принесёт, кто пирогов с морковью или с капустой. Полюбили её люди.
Дашутка каждый день бегала к ней.
Через две недели съездила Елизавета
в район и подала заявление: просила освободить её от работы.
Ей отказали: время военное и замены нет.
Семён пришёл ночью, когда Аркадий уехал в район.
Он стукнул тихонько в окно. Поняла, кто это, замерла, съёжилась.
Не открыла. Он долго стоял под окном, курил.
Через неделю Елизавета и Аркадий расписались.
Свадьба была скромной. Аркадий перешёл жить к жене.
А ещё через неделю деревня содрогнулась от неожиданного известия:
Аркадий Ильич внезапно скончался.
Оказывается пуля, затаившаяся у
сердца с Финской войны, сдвинулась и убила его.
Узнав о случившемся, Анна обмерла:
- Батюшки! Ужасти! Страсти-мордасти какие!
А Лиза плакала, жалея мужа, и сознавала: « Господи! За что? Пропала я!»