Одиннадцатое столетие с рождества Христова, едва разменяло свой пятый десяток. Правитель значительной части земель Нормандии барон Гилберт де Брионн недавно погиб от рук мятежных баронов, спасая жизнь юного герцога Вильгельма.
Питер уродился непохожим на своих, известных на всю округу, предков. Его неказистая фигура повсеместно вызывала насмешливые улыбки соседей и хмурые взгляды родни. Крошечного для своей семьи роста - чуть более метр семьдесят, мальчик был невероятно худым, торчащие кости просматривались даже сквозь грубую домотканую камизу. Тонкие почти женские черты лица, русые волосы и голубые глаза делали Питера белой вороной на фоне огромных как сказочные големы рыжеволосых предков. Все они были мастерами кузнечного дела, та же судьба готовилась мальчику, независимо от его желания или способностей - не могли же три селения остаться без кузнеца, только потому, что парня угораздило родится похожим на дохлого воробья.
Он появился на свет ранней весной. В тот год в поселке не было человека счастливее кузнеца Олафа. Его дело переживало небывалый подъем, даже городские вельможи заезжали в их поселок поправить лошадиную сбрую у лучшего мастера в округе. Тут еще жена после двух дочерей подарила долгожданного сына. Радости кузнеца Олафа не было границ, пока не настало время сыну стать у отца учеником.
Многие ребята щупленькие в детстве становились с возрастом крепкими мужчинами. Не физическая сила беспокоила кузнеца Олафа, и даже не копна светлых волос над большими голубыми глазами, а вечная рассеянность мальчика пугала отца больше всего и ставила под вопрос продолжение семейного дела. Стоило чему-либо привлечь внимание Питера, и он замирал как вкопанный на долгие минуты, забыв обо всем. В кузне так недолго остаться без руки, и то и без головы. Днем Олаф порол сына, наказывал его грязной работой и пристально следил за ним в кузне, а по вечерам молился, прося Бога вдохнуть в сына навыки его предков.
Шли годы. К сожалению отца, мальчик рос вверх, но не в ширину. В руках Питера похожих на повисшие плети, несмотря на тяжелый труд, не прибавлялось силы. Он по прежнему был невнимателен в работе и часто расстраивал родителя.
Питер подскочил на лавке, едва не оказавшись на остывшем за ночь земляном полу. Ему приснился кошмар. Точнее даже не кошмар, а просто неприятный, но вполне жизненный эпизод. Хорошо, что он не закричал, а то перебудил бы всех в доме. Все еще тяжело дыша мальчик опустился обратно на лавку. Отец ведь не мог бы его убить или покалечить - это просто сон. Но видение летящей прямо в лицо массивной рукояти для топора еще долго маячило перед глазами, мешая Питеру спать.
С оглушительным звоном массивные щипцы вырвались из рук Питера и едва не переломав тонкие пальцы отлетели в сторону. От неожиданности он попятился и, споткнувшись о недоделанную конскую сбрую, растянулся на полу. Он точно знал что будет дальше. Не дожидаясь исполнения своего сна, парень вскочил и бросился наутек. Массивное древко для топора, подгоняемое проклятиями старого Олафа, пролетело у самого его плеча. Питер бежал сколько хватило сил и опомнился только у реки. Страх привел его в место уединения после столкновений с родней.
Мутная от стоящего выше по течению города, вода лениво тянула в сторону далекого моря кусочки мусора, разводы от кожемятной мастерской и первые опавшие листья. Огибая большую гнилую корягу с обеих сторон река вскоре поворачивала и скрывалась за холмом. Два поворота реки выше и ниже по течению стали для Питера и других жителей его селения всей вселенной, за исключением ярмарки в городе два раза в год никто из них никуда не выезжал.
Будучи ребенком Питер любил фантазировать на тему того, куда принесет вода кусочек мусора. Иногда деревянная щепочка или сухой листик казались ему счастливцами, которым предстоит совершить удивительное путешествие.
Прошлой ночью Питер видел во сне что произойдет на следующий день. А вдруг это повторится. Что если это его способность. Отец может делать из железа любую вещь. А Питер сможет рассказывать людям что будет дальше. Сегодня это спасло его от удара рукоятью топора, может спасет еще кого-то. Может он не должен быть кузнецом, а рожден чтобы спасать людей от плохого будущего. Приятное чувство собственной исключительности быстро овладевало мальчиком. Идея показалась ему вдвойне привлекательно, когда он понял, что новый дар уже сейчас может освободить его от ненавистного семейного дела.
Фантазии одна заманчивее другой заполнили голову Питера. Он представил себя важным и богатым, советующим самому барону, а самое главное - им гордился отец. Мальчик не заметил как солнце скрылось за холмом, и домой пришлось добираться уже в темноте.
Несмотря на позднее время в доме горел свет. Питер тихо проскользнул в дверь, надеясь остаться незамеченным. Отец дожидался его, сидя за столом на массивной деревянной лавке.
- Сядь. - В голосе родителя не было угрозы и парень аккуратно опустился на край лавки. - Питер, я уже не молод, и мне слишком поздно искать себе другого ученика. Если ты не образумишься, наше семейное ремесло оборвется на мне. Кто тогда позаботится о матери и сестрах? Кто позаботится о них, если ты станешь калекой, в следующий раз, когда зазеваешься в кузнице? Чем ты будешь заниматься, если не освоишь мастерство своих предков?
Питер никогда не слышал, чтобы отец столько говорил, даже когда обучал его ремеслу. Язык старого кузнеца был скуден, ему всегда было проще показать на примере, чем объяснить на словах. Очевидно что он потратил не один час в раздумьях, перед разговором с сыном. В его глазах, единственной части на лице способном отражать эмоции и не скрытом рыжей бородой, читалось искреннее беспокойство. Обычно в таких ситуациях они сверкали гневом.
- Многие твои предки потратили всю жизнь на поиск секретов мастерства, которые ты отказываешься постигать. Почему, во имя Господа, ты не хочешь учиться, как все сыновья, любящие родителей и чтящие предков?!
Олаф начинал повышать голос. Питер беспокойно заерзал:
- Я люблю вас с мамой... и сестер... - он запнулся. Отец замер вопросительно глядя на него. Гнев схлынул, но кузнец все еще тяжело дышал. Рыжая копна волос на его лице топорщилась, словно подчеркивая что он еще сердит. Питер призвал всю свою храбрость и продолжил. - ... просто мне кажется, всегда казалось, что я не смогу быть кузнецом. Я не гожусь для нашего дела. Я всегда все порчу. Все время отвлекаюсь и ты сердишься, а мама потом плачет, а я вчера...
Взгляд Олафа смягчился. Он встал и, заставив сына невольно съежится потрепал его по голове, затем сел на лавку рядом.
- Сынок, мы те кем рождены быть. Я старый кузнец, я не барон из города, потому, что им рожден кто-то другой, его сын станет бароном, а ты сын кузнеца, и быть тебе кузнецом. Он пирует в замке, а мы подковываем лошадей. Изменить этого нельзя, потому, что иначе все захотят быть баронами, а ковать, или растить зерно будет некому. Так решил Господь, в бесконечной своей милости даруя нам кров и хлеб. Будь благодарен Ему за дары, трудись и станешь достойным своих предков.
Слова отца звучали настолько искренне, в них было столько веры в сказанное, что история про вчерашний сон застряла у Питера в горле. Ума и жизненного опыта у молодого парня недоставало, но интуитивно он понял, что лучше промолчать. Старый Олаф скорее всего не станет слушать фантазии сына - вещих снов нет в его мире, который уложился в сказанные минуту назад слова. Лучше пойти к священнику, он самый образованный в округе человек, может он знает ответ. С этой мыслью, Питер промямлил:
- Да, отец...
Парень пошел спать. А старый кузнец остался за столом. Незамеченная слеза запуталась в бороде и мерцала, вторя танцам тусклой сальной свечи.
Пастор Медсен обитал в обширной пристройке к церкви, которая выходила окнами на кладбище. Священнослужителя этот факт не смущал. Его уже много лет мало что могло смутить. Деревенский парень, которому чудом удалось пробиться в духовную школу, он восторженно внимал каждому слову преподавателей, а несколько лет спустя не менее восторженно проповедовал в деревенском храме. Шли годы, а в пастве ничего не менялось - жадность, зависть, похоть, гневливость изливались на молодого человека в огромных количествах.
Вначале он воспринимал это как испытание и нес свой крест с высоко поднятой головой. Но с годами чужие грехи начали проникать в его душу, и не одна молитва не могла остановить их пагубного воздействия. Медсен пристрастился к хмельным напиткам и на некоторое время ему стало легче смотреть на прихожан с подобающей любовью несмотря на их порой омерзительное поведение. С каждым годом пастору приходилось все чаще напиваться до беспамятства, чтобы сдержаться и не набросится на очередного блудника с упреками или, что еще хуже, не поделиться с кем-нибудь своей ношей.
К пятидесяти годам пастор Медсен был безнадежным пьяницей, с циничным взглядом на жизнь, людей и даже веру. Именно на этом жизненном этапе, к священнослужителю со своими проблемами явился Питер.
Медсен уже успел опрокинуть парочку стаканов, но в теперешнем состоянии для него это был только разогрев. Еще бутылка ждала его в пристройке, поэтому настырного юного прихожанина следовало выставить за порог как можно скорее. Внимательно выслушав сбивчивый рассказ парня, пастор пробормотал первую попавшуюся цитату из Библии, велел ему столько то раз прочитать то-то, особенно не заботясь что именно, и собрался уйти. К удивлению Медсена юноша не спешил удрать как можно быстрее как другие грешники - он упрямо сидел на стуле и смотрел на пастора.
Решив, что парень попросту глуп, Медсен напустил на себя как можно более загадочный вид, который должен был отличать его от простых прихожан, и голосом священнослужителя изрек:
- Господь послал тебе испытание, сын мой. Утешься, ибо придет время предстать пред десницы его и держать ответ. А теперь ступай с Богом и больше молись.
Любой прихожанин после этого раскланялся бы, облобызал руку и исчез, но Питер продолжал сидеть. Он смущенно мял в руках старую засаленную шапку:
- Святой отец скажите, как мне быть с даром?
- С каким даром? - Медсен почувствовал, что трезвеет. Все что было связанно со словом дар, ассоциировалось либо со святыми, либо с инквизиторами - ни тех ни других пастор видеть не желал. "Нужно поговорить со старым Олафом, чтобы заткнул парню рот, а то и правда договорится до инквизиции". - Ступай с Богом сын мой и ничего не бойся, а дара у тебя никакого нет, тебе нечистый нашептал. Если будешь снова видеть такие сны больше молись. А теперь ступай.
Порывистый осенний ветер усердно натягивал из-за холма грозовые тучи. Во поверхности реки то и дело пробегала беспокойная рябь. Корни большого дерева частично укрывали от ветра, но от дождя в них не спрятаться. Питер, по обыкновению, смотрел на реку. Он уже успокоился, только редкие слезы, толи от остатков обиды, толи от ветра, скатывались по щекам. Старый Олаф здорово отходил своего безрукого отпрыска, как скажет за ужином тетка дяде - насилу ноги унес.
Питеру хотелось чтобы отец всегда был таким как в тот вечер, когда в первый и последний раз в жизни говорил с сыном, не хватаясь за все что попадется под руку. Но даже этот разговор потребовал от него слишком много усилий. Палка была лучшим учителем и ему и всем их предкам до него, значит и с Питером нечего церемониться.
В последние дни кузнец был суров с сыном больше обычного, придирался даже когда тот делал все правильно. Парню было невдомек, что старик стыдится их разговора и особенно своих слез. Никто не видел как он пустил скупую слезу, но Олафа с детства учили не быть тряпкой. Теперь он невольно доказывал самому себе обратное. Еще этот пьяница пастор, болтает по всей округе невесть что.
В который раз Питер засмотрелся на жар в печи и едва не испортил деталь, которую разогревал. В другой день отец просто дал бы ему затрещину и выругал, но сегодня он рассвирепел. Прижав сына одной рукой к столу, второй он изо всех недюжинных сил осыпал его ударами, приправляя их проклятиями. Питер не сопротивлялся и не пытался убежать. Его охватила странная апатия. Мысль о том, что отец может его сгоряча убить или покалечить, вдруг показалась привлекательной - больше не нужно будет путаться под ногами в кузне и вызывать насмешки родни.
Вдруг, слова отца словно ушат ледяной воды привели его в чувства. Среди ругани и ударов громом прозвучало: "... я тебе дам предсказания, пророк сопливый..." Значит отец знает священник ему рассказал. И наверняка разболтал кому-то еще. Теперь он не просто неумеха ученик - позор семьи, он посмешище всей округи. Это если повезет, никто ему не поверит, а если поверят, то инквизиторы в городе, только и ждут удобного случая. Страх смешанный со стыдом придал ему сил, Питер вывернулся и, опрокинув стойку с конской сбруей, бросился наутек...
Река медленно и неспешно тянула вниз по течению все, что попадалось на ее пути. Морось постепенно переросла в проливной дождь. Парень упрямо сидел на месте под секущими струями ливня. Грязные ручейки стекали между корней, унося в реку мелкий мусор. Один из них бурлил прямо у Питера под ногами. Он вдруг представил себе, что маленький ручеек вырастает в большой поток и уносит его в реку. Страх отступил, ему было уютно и спокойно в мутных потоках воды. Осенняя река оказалась на удивление теплой. Впереди его ждало восхитительное путешествие вниз по реке.
Питер очнулся дома на лавке. Стоило ему открыть глаза мать начала причитать, целуя его лицо, лоб, нос. Еще не опомнившийся до конца парень тщетно пытался отвернуться. На крики матери сбежалась вся семья. Оживленные разговоры, слезы, радостное и одновременное тревожное лицо отца - все смешалось для Питера в длинное бессмысленное сновидение.
Когда он начал вставать за окном уже лежал снег. Многое в жизни Питера с этого времени изменилось. Все вокруг проявляли о нем невиданную заботу. Отец перестал даже сердито смотреть в его сторону. После болезни сына в старом кузнеце словно что-то сломалось. Питер как и прежде помогал ему в кузнице, но время ученичества ушло в прошлое - Олаф молча терпел все его промахи.
Наступила весна. Этот год выдался счастливым для семьи кузнеца - дочери одна за другой вышли замуж и покинули дом отца. Олаф на некоторое время ожил и даже покрикивал на сына в кузне.
В разгар лета, когда в воздухе от жары появляется марево, в кузнице начинается сущий ад. Питер с отцом мокрые с ног до головы трудились над очередным богатым заказом. В последнее время дела Олафа шли в гору. В городе заболел кузнец и клиентов значительно прибавилось. И работа спорилась как никогда, даже сам Питер стал подумывать о том, что может и выйдет из него когда-нибудь кузнец.
Отец опустил почти готовую деталь в воду, подняв в и без того душной кузне облако пара, и со словами: "Я скоро", направился к колодцу. Питер раздувал печь. На каждый ход мехов, топка отзывалась гулом растревоженного улья, а лицо парня обдавало жаром. Нажатие, гул, жар, нажатие, гул, жар, нажатие, гул...
Вдруг лицо Питера вместо тепла обдало холодом. Он с недоумением посмотрел на печь на полненную побелевшими от жара углями. Пот по всему телу вдруг стал ледяным, лицо онемело и превратилось в безжизненную маску. В следующее мгновение Питер начал падать увлекая за собой меха и инструмент. Последним, что он увидел была россыпь огоньков летающих в воздухе.
Кузница вспыхнула как факел. Олаф опустил голову в ведро со студеной водой, а когда выпрямился из всех щелей мастерской валил дым. Кузнец бросился спасать свой инструмент, но едкий дым, словно невидимая рука вытолкал его наружу. Олаф вспомнил про сына и похолодел. Забыв про дым и жар, он бросился в пылающую кузню. Питер лежал на полу среди разбросанного инструмента, даже в дыму был виден неестественно белый цвет лица и жуткие синие губы. Задыхаясь от дыма кузнец схватил сына в охапку и вынес на улицу.
От заказов пришлось отказаться. Отец с сыном две недели пролежали дома. Мать то и дело бегала в город за снадобьями. Ей посоветовали хорошего травника, но на лекарства уходили последние сбережения. Молодой организм Питера постепенно справлялся с болезнью, а Олафу приходилось худо. Здоровье подорванное едким дымом и ожогами после пожара, восстанавливалось плохо. Кузница сгорела дотла. А сил восстанавливать хозяйство ни у отца ни у сына не было.
Питер уже почти не ощущал последствий происшествия, и пытался, под руководством отца восстанавливать кузницу, когда старик в очередной раз слег, чтобы больше не встать.
За окном мел снег, когда Олаф умер оставив свою семью без средств к существованию. Виной всему был Питер. По молчаливому согласию они никогда не говорили о случившемся, но всем было ясно, что он опять подвел отца, уже в последний раз. Мать жалела парня и никогда ни в чем не упрекала, но после смерти Олафа ее взгляд словно заволокло туманом - ее больше ничего не держало на этом свете. Питер слышал как старшая сестра звала ее к себе жить, но та отказалась: у дочерей все хорошо, а о сыне нужно еще заботится. "Вот придет весна, восстановим кузню", - часто повторяла мама, а взгляд ее был где-то далеко.
Рассвет только слегка подкрасил белые верхушки леса, а Питер уже вышел за пределы поселка. Впереди два дня пути до города. Он выучится и вернется богатым и образованным - так он надеялся искупить свою вину перед родными.
Фигурка решительно пробирающегося по снегу юноши скоро исчезла под снегопадом, который стирал следы на пройденном пути и стелил перед ним путь предстоящий.