-Сколько времени прошло? Тина, так не годится. Ты просто тратишь свою молодость, как туалетную бумагу – на г…
-Отстань.
Тина сидела ко мне боком и протирала бокалы. Каштановые волосы, забранные в хвост, красивый профиль, длинные ресницы…Я работал с ней в баре уже третий год. И за все три года она ни разу не сходила ни на одно свидание. Мы уже ей и подарки с намеками дарили (одежду «мини», красное нижнее белье и т.д.), и пытались с кем-то знакомить. Тина отшучивалась и валила все на свою внешность, хотя, на мой взгляд – это была просто отговорка.
У Тины был шрам. Он шел рядом с левым глазом через скулу. Зажил он не очень ровно, от чего левый глаз был чуть прикрыт, или казался коротким. Не сказать, что это ее слишком уродовало, но я, как фотограф (пусть и любитель), прекрасно понимал ее сетования. Если бы шрама не было – совсем красотка. Когда смотрю на нее справа – оторваться не могу. Много раз фоткал тайком, но так она не разрешает мне этого делать.
-Ты же очень красивая! Это я тебе, как фотограф говорю!
-Прекрати, Стью. Говорить это будешь своей жене, если она разболеется, или состарится. А сейчас – заткнись.
-Ну дай я тебя хоть разочек сфоткаю…
Она положила ладонь на объектив и посмотрела поверх него.
-Не все в этом мире можно запечатлеть.
-О, а ты у нас философ?!
-Замолчи уже!
В самом баре на стенах висели фотографии, которые сделал я. Некоторые были просто случайными, или с каких-то старых фотосессий с давно уже забытыми моделями. Другие были сделаны недавно, специально под стилистику бара.
Вечерами мы собирались с друзьями, закрывали помещение и я приносил альбомы с новыми фотографиями. Так случилось и сегодня. Мы вновь шутили, чуть касаясь губами спиртного, рассматривали снимки. Я поднялся с бокалом, привлекая их внимание.
-Господа, у меня для вас небольшая новость… - Когда установилась тишина, я продолжил. – Помните, я отправил свои работы на конкурс? Ну, так вот. Хм…Ну в общем, я прошел в первый тур.
Что тут было?! Тина и Мэри собрали импровизированный стол, накидав на него кроме обычной закуски, каких-то экзотических вкусностей. Ребята принесли новую бутылку, задвинув предыдущую, недопитую, куда-то в угол. В общем, мое достижение не осталось незамеченным.
...
Третий день брожу по городу. Пытаюсь придумать что-то на тему «природа и человек». Уже набрал с дюжину неплохих кадров, но все не то. Мальчик с бабочкой…ну какой там человек? Он дитя еще совсем. Пара на лодке – кадр красивый, но взаимодействие с природой через деревянное днище и два весла? Было еще много подобного, красивого, но бессмысленного, или просто банального.
Сегодня я возвращался уставший и немного злой. На самого себя. Почему-то вспомнились слова Тины, что есть вещи, которые нельзя сфотографировать. Как это, нельзя? Если это не призрак – то всегда можно. Главное, чтобы аппарат не подвел.
Я шагал по набережной, когда над головой что-то громыхнуло. Я посмотрел вверх, наблюдая за сталкивающимися тучами. Странно, на горизонте солнце, как костер, а тут - тучи. Я вновь опустил голову и заметил недалеко от себя Тину. И даже рот открыл. Вот оно!
В свете закатного солнца на ее щеках блестели слезы. Она приоткрыла рот от сорвавшегося дыхания. Где-то там, внутри, из самого сердца рвались рыдания, но лицо по-прежнему было расслабленным.
Над головой что-то затрещало и, словно, рухнуло многотонное чудовище. Сквозь золотые лучи на землю хлынула вода.
Это было невероятно. Видеть ее, залитую слезами самой природы, которая будто откликалась на ее боль. Смотреть и впитывать в себя этот образ, чуть оранжевый от солнца, чуть холодный от дождя.
Я поднес объектив к глазу, щелкнул и тут же отдернул его. Фотоаппарат не видел того, что видел мой глаз. Его яркие настройки стирали холод и тепло, какую-то весеннюю радость первого дождя, что сбивает лепестки цветущей вишни. Волосы на экране были спутанным клубком, в глазах – продолжением потока, льющегося из самого неба.
И шрам. В матрице фотоаппарата он смазался и был незаметен. Я же его видел.
На экране была девушка, упивающаяся солнцем и холодным ливнем одновременно. Но передо мной стояла странница, что никогда не показывала слез. И дождь, что скрыл их от мира и замаскировал под своими собственными потоками. Усталая путница, пережившая так много, и столь мало видевшая покоя.
Я спохватился, засунул аппарат в сумку и побежал вдоль забора. Она не дрожала и не порывалась защититься от ледяных струй. Она совсем забыла, что такое чья-то поддержка, забота и любовь. Холод уже не пугал ее, как и постоянное одиночество.
Я накинул куртку ей на плечи и встал рядом, игнорируя вздернутые в изумлении брови.
...
Конкурс я выиграл. На выставке, в главном зале почти со стену висела фотография девушки, стоящей под дождем на набережной. Внизу была короткая подпись «Стюарт Грей. Шепот». Руководитель комиссии, помнится, поинтересовался, почему я дал такое название работе. Ну, понятно, что «Набережная», «Дождь» и «Весна» слишком банальные варианты, но «Шепот»… Откуда, почему? Я отмалчивался и валил на личные тайны. Название оставили, хотя очень неохотно.
На самом деле, все было просто. Мне не нравилась фотография.
Она была красивой, с точки зрения фотографии – со смыслом и идеей. Но в ней не было того, что я видел сам. Тина была совсем другой в жизни. Она казалась на снимке счастливой, ведь лицо было спокойным и умиротворенным. Но я-то знал, что она плачет. Знал, и от этого фото казалось ненастоящим. И знал, что похожая на тень полоска, словно от пряди волос, на самом деле – рубец. Казалось, он перечеркнул не только щеку, но и жизнь самой Тины.
Только дождь был почти тем же. Косые серо-оранжевые струи, искрящиеся на солнце. В ушах стоял шум от ливня, будто каждая капля говорила о чем-то. Дождь шептал.