Глава 34. Барабаны эпохи

Феликс Рахлин
НА СНИМКЕ: строй советских солдат (снимок из Интернета).
       
                *     *     *
                «Барабани епохи   б’ють, б’ють, б’ють…»
                А. Корнейчук, «Платон Кречет»

В 1955 году министром обороны СССР стал маршал Жуков, а в 1956-м  главнокомандующим сухопутными войсками – маршал Малиновский. Не знаю, кому из них пришла в голову идея навести порядок в войсках  этим оригинальным способом, но факт остаётся фактом:  в частях был зачитан приказ о том, что рядовой состав в расположении частей должен передвигаться только в строю и только строевым шагом.

Строй могут составить минимум два человека.  Так вот: если это солдаты, то отныне, согласно приказу, они обязаны были двигаться вдвоём, только став один другому в затылок – и: ать-два-три! ать-два-три!  Если же солдат следует  по военному городку один (неважно куда: в военторговскую лавку или в сортир), то он тоже обязан печатать строевой шаг, доставшийся России ещё от прусского короля Фридриха Великого: носок сапога поднят до уровня носа, нога вся вытянута в ровную линию, параллельную земле, а потом – шварк полной ступнёй обземь, чтобы мир содрогнулся. И при этом шагать с широкой отмашкой рук, грудь – колесом, а живот втянут так, что внутренней стенкой касается позвоночника: а –рраз!  а – рраз!  а-рраз! два! три!!!

Вот попробуйте таким шагом хоть разок пройтись в туалет, особенно если приспичит…
Когда такой приказ вышел (по-моему, он касался лишь сухопутных войск, но и это в масштабе всей страны немало), я находился (уже второй раз) на летнем сборе радиотелеграфистов дивизии при батальоне связи в Покровке. Грустно было мне  вторично проводить летние дни и ночи там, где на год раньше прошёл наш с женой запоздалый медовый месяц… Тогда всё так счастливо складывалось, я сдал без проблем  норматив на звание радиста 3-го класса… А теперь готовился сдать на второй, но со мной произошла  роковая для радиотелеграфиста неприятность:  перетренировавшись, «сорвал руку». Никак не удавалось нарастить скорость передачи – рука в запястье  не слушалась, быстро уставала, давала многочисленные сбои. Так и не удалось повысить классность, а мой постоянный напарник Попович вынужден  был сменить партнёра по сеансам связи.

Я нервничал ещё и потому, что никак не удавалось выяснить: могу ли как «лицо с высшим образованием» сдать экстерном на первичное офицерское звание и уволиться в запас на год раньше срока.  Всего лишь за год до  моего призыва такой льготой пользовались даже окончившие десятилетку. Но затем это право отменили. Мне никак не удавалось выяснить: отменили только для имеющих среднее образование – или и для тех, у кого высшее? К началу мая 1956 года наш реабилитированный отец по дороге из Воркуты в Харьков остановился в Москве, чтобы восстановиться в партии и вернуть себе воинское звание. Обе проблемы счастливо разрешились, это ещё больше манило меня домой - к настрадавшимся родителям.  Папа во время своих хлопот в министерстве обороны навёл там справки о моих правах , и выходило, что – да, я могу сдавать этой осенью экзамены на звание младшего лейтенанта запаса, а затем, в случае успешной их сдачи, немедленно по присвоении звания уволиться из армии. Но так сказали в Москве, а в нашей дивизии на этот счёт никто ничего не знал.
Было от чего дёргаться и «переживать»…

И вот, под такое настроение, слышу как-то раз на вечерней поверке этот приказ…
Мы и раньше ходили по гарнизону всё больше строем. Но шли, как правило, обычным, так называемым походным шагом. А строевым ходили только на парадах да на строевых смотрах, и ещё – на занятиях по строевой подготовке. Обычно же полагалось отпечатать строевым первые три шага в начале движения колонны, а затем – в самом конце,  когда командир скомандует:  «Взво-о-од!» (или  «Рота-а!»; или: «Б-бат-тарея!»)   -  мы опять шагали строевым - до того момента, когда послышится: «Стой!», после чего останется только притопнуть последние шаги: «раз-два!» Но теперь выходило, что любое передвижение надо проделывать этим искусственным прусским шагом, так хорошо показанным в фильме «Тарас Шевченко»: «Тяни носок!»  Не только мне не поверилось, что это всерьёз, но и большинству солдат и даже офицеров показалось какой-то нелепостью…

Однако буквально  на другой день во время вечерней прогулки наш строй радистов лагерного сбора остановил  начальник штаба дивизии – грозный полковник Эмельдеш.

- А это что за ЧМО? – строго спросил он у командовавшего нашим строем офицера.  ЧМО  (произносится как первый слог слова чмокать) – весьма неприличное, но хорошо известное всей Советской Армии сокращение. В данной аббревиатуре произносимо в обществе дам только первое слово «чудим»; уже следующее, в рифму с первым, отличается от него лишь первой буквой, но в хорошем обществе употреблять его не принято; последний же глагол – и вовсе охальный, хотя, в переводе с матерного, означает всего лишь «обманываем»…

Услыхав в ответ, что мы всё же не ЧМО, полковник не только не смягчился, но и наложил на нас штраф: столько-то раз пройти (разумеется, как положено по новому приказу, строевым шагом) от ворот военного городка до наших палаток, и снова до ворот, и снова…
 Приказание было выполнено. А куда деваться? На то и армия!

Но в дальнем-предальнем Чернятинском гарнизоне, то есть там, где находились зимние квартиры нашего зенитного полка, даже и весьма суровый приказ прославленных маршалов решили ещё и перевыполнить. Начальник гарнизона  (назовём его Пупин), командир танкового полка, вспомнил, что, когда сам был солдатом  (а случилось это задолго до второй мировой войны), здесь же. на Дальнем Востоке, вышел приказ в отношении всех рядовых красноармейцев:  в одиночку вообще не ходить, а… бегать. И своей властью полковник в пределах Чернятинского военного городка сей приказ  воскресил.

До нас, солдат из Чернятина, пребывавших пока что на сборах,  весть о бегающих в родном гарнизоне наших товарищах дошла в виде неясного слуха, верить в который не хотелось.  Как раз в это время мне понадобилось посетить свою часть. Спрыгнув с попутной машины возле гарнизонных ворот, я направился в штаб полка не по главной дороге, а – в обход, задами: опасался, не окажется ли нелепый слух истинной правдой.  Мне никак нельзя было проштрафиться: если экзамены на офицерский чин разрешат, то лишь при незапятнанной характеристике.

В штабе  меня приветливо встретил начальник разведки полка майор Емельянов. Нашему взводу – стало быть, и мне – он был прямой начальник, знал каждого из нас насквозь, о каждом заботился – и каждого понемногу тиранил. Во всяком случае, любил показать свою власть, хотя делал это не с ожесточением, а просто из чувства юмора. Так случилось и на этот раз. Поговорив со мною по-отечески, он было уже отпустил меня в казарму, как вдруг спохватился и окликнул:

- Рахлин! А ты, однако, знаешь ли, - сказал он, по-волжски, по-нижегородски сразу и акая, и окая, – ведь у нас в гарнизоне солдаты теперь не ходят, а бегают!
Знакомые бесенята заблестели в его глазах.
 
- Товарищ майор, я слышал, да как-то… не верится!

- То есть как это «не верится»? – весело ужаснулся майор, и бесенята в его зрачках возликовали, предвкушая забаву. – А ну: крру-гом! Бе-е-гом… марш! 

Что оставалось делать? Я знал повадки майора Емельянова:  шутки шутками, а посадит всерьёз! Мне же, как я только что объяснил, никак нельзя было попадать на «губу»: не допустят до экзаменов, и надо будет служить ещё год…  Пришлось побежать.  Дорога в казармы – метров триста – насквозь просматривалась от штаба, я бежал – и оглядывался: чертяка майор, глядя мне  вслед, помирал со смеху…

Через несколько дней приказ бегать отменили - заехавший в Чернятино командир дивизии спросил  у начальника гарнизона:

- А чего это у тебя солдаты бегают, как солёные зайцы?

Полковник Пупин принялся было объяснять:

- Да это я в развитие приказа главнокомандующего сухопутными войсками…

Но генерал сказал тихо и жёстко:

- Отменить!


*   *   *

Зато сам командующий сухопутными войсками  маршал Советского Союза Родион Малиновский  свой приказ развил в полную силу. Маршал   был хорошо известен воинам-дальневосточникам, о его строгом и резком нраве рассказывали легенды. Например, в батальоне связи хранили воспоминание о том, как маршал посетил солдатскую столовую, когда командовал Дальневосточным военным округом. Он вошёл на кухню, приблизился к котлу, в котором, распространяя  приятный  аромат, кипел-бурлил великолепный, наваристый борщ.  На ступеньках у котла стоял в позе «Чего изволите?»  один из поваров.

- Подайте пробу! – попросил Маршал Советского Союза.  От избытка служивой резвости  повар, держа наготове свой  черпак, слишком  энергично  подвинул тяжёлую деревянную крышку, прикрывающую котёл с борщом. Крышка плюхнулась  в котёл, борщом плеснуло прямо на маршальскую шинель. Сохраняя завидное хладнокровие,  Малиновский не глядя сбросил шинель на руки кого-то из немедленно подскочивших своих холуёв, буркнул свозь зубы.

- Пятно отчистить. Начальнику столовой за антисанитарию на пищеблоке  - пять суток простого ареста.

Я Малиновского «живьём» не видал, но однажды наблюдал издали  сопровождавший его машину кортеж автомобилей. По случаю возможного появления маршала в гарнизоне начальство разогнало весь личный состав подальше от казарм, чтоб не мозолили глаза командующему округом. Наш маленький взвод занял удобную позицию в буйных зарослях местных трав, откуда мы, как заправские разведчики, и наблюдали за дорогой. по которой должен был проехать знаменитый полководец. И, действительно, увидели издали вереницу «виллис-иванов» - советских легковых «газончиков» с брезентовыми тентами над выкрашенными в зелёное открытыми кабинами.

Кажется, именно маршал Малиновский своим приказом обязал каждую роту и батарею иметь свой собственный… барабан!  Должно быть, в  больших городах это выполнить не слишком трудно – надо было лишь, без долгих раздумий, опустошить (по барабанной части) магазины музинструментов. Но как быть в нашей глуши, среди рыжих сопок?
Однако бравый Пупин и тут не растерялся. Он приказал из каждой части (в гарнизоне  их было четыре) прислать в его распоряжение по одному «рокоссовцу» (так. ещё с военных времён, называли в армии самых отпетых и хулиганистых солдат). Полковник собрал их в штабе  своего танкового полка и сказал речь:

- Сейчас я выдам каждому из вас по пистолету. Приказываю: завтра на рассвете  произвести отстрел всех бродячих собак на территории гарнизона. Бродячей считается любая собака, если она бродит по гарнизону без хозяина. Ошейник – не препятствие. Выполняйте.

На другое утро собачье население гарнизона заметно поредело. Зато содрав с незадачливых полканов шкуры, распялив, высушив и выдубив их, удалось быстро изготовить  в какой-то мастерской  барабаны типа «пионерских»:  для раскатистой дроби и маршевых ритмов.
 
Выделенные в каждой роте и батарее солдаты приступили к интенсивному овладению искусством барабанного боя. Учёба проводилась в оркестре танкового полка. По старинным традициям русской армии, для запоминания разнообразных  ритмов  («Тревога», «Зоря», «Слушайте все!», всяческих маршевых дробей и т. д.)  использовались  передающиеся из поколения в поколение и хранящиеся в памяти капельмейстеров и оркестровых ударников оголтелые матерные куплеты. Методика оказалась исключительно плодотворной: в кратчайший срок барабанщики были обучены, и наш городок загремел десятками барабанов, не хуже какого-нибудь Чугуева начала ХIX века.  На занятия, в столовую, в баню – в любое место солдаты шагали в строю парадным шагом под идиотскую бравую дробь.

Правда, лично мне удалось в значительной степени сократить невероятно меня раздражавшее пребывание в этой изматывающей душу обстановке. Ещё до наступления «барабанной эры» я получил некоторую свободу как экстерн, готовящийся к сдаче экзамена на первичный офицерский чин. Потом я  заболел и попал  в медсанбат. Моё возвращение в гарнизон как раз совпало с пиком барабанного помешательства, но тут  мне выпала возможность уехать в командировку на хозработы… Так что  лично по мне барабанные палочки  не очень-то и погуляли!

Послесловие к главе 34-й.   18. 1. 1999 г. российское телевидение сообщило: под Владивостоком (а ведь именно в тех местах происходили описанные мною события) псы,  одичавшие за годы русской смуты конца ХХ века, создали угрозу для жизни людей. И местные власти организовали отстрел собак. При этом «ошейник – не препятствие» (см. речь полковника Пупина): собака считается бродячей, если она бродит без хозяина по Приморью.
Дело Пупина  живёт и побеждает!

                ------------------

Далее читать главу 35-ю "Экзамены на чин" http://proza.ru/2011/06/24/1576