В воздухе сгустилось и потемнело. Выйдя из офиса, Екатерина Львовна плотней запахнулась в кардиган. Тут же несколько крупных капель кляксами шмякнулись об асфальт. Вспомнив, что зонт оставила в машине, она заторопилась на парковку.
Не успела.
Остервенело налетел ветер, и... ливануло!
Взвизгнув, она перепуганной девчонкой метнулась под крышу стоящего у остановки троллейбуса. Скрипнув, закрылись двери, и троллейбус неспешно тронулся.
- Следующая остановка… - точно из какого-то давнего далёка прозвучало из динамика.
О том чтобы выйти обратно в ливень не могло быть и речи.
- Это какой маршрут? - спросила Екатерина у кондуктора, доставая кошелек.
- Третий, – улыбчивая кондукторша протянула билет, отсчитала сдачу.
Душу словно ужалило тоской по прошлому.
На троллейбусе номер три много лет назад она каждое утро ездила в институт. Она и подруга Лютка…
Машинально суммируя цифры в билете, Екатерина словно провалилась во времена мини юбок и брючек клеш своей молодости.
Туда, где ты ощущаешь себя не больше, не меньше, а центром мироздания, где вселенная вращается для тебя и вокруг тебя, и нет полутонов, а все чувства, поступки, мечты по максимуму. Они так и дружили с Люткой по максимуму: без остатка, на всю жизнь. Всегда вместе, всегда все поровну.
В то утро все было как всегда безоблачно и беззаботно.
Катя в стильной матроске с короткой юбкой в широкую складку и Лютка в брюках, широкими клешами подметавшими улицы Ленинграда, то и дело ловили на себе восхищенные взгляды.
- Красивые девчонки!
- Это про нас! – ликуя, прошептала на ухо подруге Катя.
- Ага! – захихикала Лютка, стреляя по сторонам густо насандаленными в пол-лица глазами, - вокруг ведь больше нет девчонок.
Мир жонглируя солнечными зайчиками, заражал беспричинным весельем. Все казалось им по-доброму смешным и забавным: посмотрел, улыбнулся, задорно подмигнув, встречный паренек, сердито зыркнул из-под мохнатых бровей усатый, явно не выспавшийся дядечка, остолбенел, близоруко щурясь сквозь толстые стекла очков, интеллигентный прохожий.
Давясь от постоянных приступов смеха, подталкивая друг друга, они вскочили в подошедший троллейбус.
- Ой, счастливый билет! – в полном восторге воскликнула Лютка, откручивая в кассе самообслуживания бумажный прямоугольничек.
- Здорово! – обрадовалась и Катя.
Счастливый билет, если сумма трех первых цифр была равна сумме трех последних, полагалось непременно съесть пока едешь в транспорте.
- Тринадцать и тринадцать! – уточнила Лютка, - ешь!
Она разорвала билетик ровно пополам и быстренько отправила свою половинку в рот.
- Приготовьте билеты! – словно из-под земли перед ними выросли два безликих силуэта в пергидрольных кудряшках, обрамлявших серую пергаментную кожу на бесцветных лицах.
Катя почувствовала, как бумажный комочек застрял в горле.
- Вот один билет, - обескураженно залепетала Лютка, - а второй… Ой! Проглотила… - расстроилась она.
- Вот! Вот он! – опомнилась от шока Катя, - я еще не проглотила! - она выплюнула на ладонь все, что осталось от несчастного счастливого билета, и протянула его под самый нос одной из контролерш.
- Что это? – брезгливо сморщилась та.
- Билет, - уверенно подтвердила Катя, честно глядя в глаза невозмутимой тетке.
- Так! – равнодушно зло прозвучал голос, - предъявите билет, или пройдем в отделение.
Сквозь окна троллейбуса было видно, как серые тучи обволакивали небо. Ситуация принимала скандально-трагический оборот. Окружающие делали вид, что ничего не происходит, отворачивались и прятали глаза.
- Но, мы же купили билеты, - запинаясь, оправдывалась Лютка, - вот один есть, а другой же был счастливый. Ну, сами посмотрите на номер! Здесь сумма двенадцать и тринадцать, а на следующем…
- Никуда я смотреть не буду, - казенно отрезала пергаментная баба, - сейчас пройдем в дежурную часть милиции и оформим протокол.
- Я не пойду, - все еще сопротивлялась Лютка, - мы в институт опаздываем!
- Воот! – хищно сверкнула железными вставными зубами контролерша, - заодно и в институт сообщим!
- А будете тут препираться, - эхом отозвалась вторая злобная тетка, - на пятнадцать суток загремите!
Все остальное происходило как во сне, настолько ситуация выглядела абсурдной, нелепой. Девушки куда-то шли подгоняемые неумолимыми тетками, потом в отделении долго составляли протокол, устанавливали личности.
- Меня дома убьют, - струсила Лютка. Сопли вперемешку со слезами и тушью для ресниц, размазанной по ее лицу, капали на студенческий билет.
- Постойте, - Катю вдруг осенило, как помочь подруге, - один билет мы предъявили? Предъявили! Оформляйте протокол только на одного безбилетника. На меня!
Она обрадовалась, что ей первой пришло это в голову, и сразу почувствовала облегчение. Ну, как же: «Сам погибай, а товарища выручай!»
Катя дорожила этой дружбой, носила с собой Люткину фотографию с трогательной надписью на оборотной стороне: «Свою голову я без раздумья отдаю в твои руки».
Комсомольское собрание затягивалось. Сначала была политинформация, затем бестолково, переливая из пустого в порожнее решались какие-то дежурные вопросы. Катя уже немного успокоилась, надеясь, что сегодня о ней не вспомнят, но гром грянул звонким голосом комсорга группы Маши Трофимовой:
- Поступило заявление из милиции на Павлову Екатерину о задержании за безбилетный проезд. Предлагаю, выслушать Павлову и вынести решение о наказании. Есть мнение, исключить из комсомола.
Повисла оглушающая тишина, в которой Катя слышала ухающий стук своего сердца. Кровь прихлынула к лицу, и она густо покраснела.
- Фьи-и-ить…, - присвистнул Володька Смирнов, известный в группе балагур, - подумаешь без билета. Тоже мне – преступление! Предлагаю не обсуждать. Катюха - наш человек.
- Комсомолец Смирнов, мы тебя тоже выслушаем, после Павловой.
- Ребята, - Катя, чувствовала себя в театре абсурда, - поверьте мне! Честно! Я купила билет, но потом мы его с Люткой съели. Лют, подтверди…, - она посмотрела на сжавшуюся словно от удара и пытавшуюся стать незаметной подругу и осеклась.
- Стыдно, Павлова! Ты государство обманываешь, зря не задерживают и протоколы не составляют! – услышала она голос Тины Лебедевой, - исключить и все! Чтоб никому не повадно было.
Тинка? За что? Один раз не дала ей в долг… Но ведь она никогда не возвращала долги!
- Павлова, - торжествуя, прошелестел Рыжиков, - ты позоришь весь коллектив!
А это ей за дискотеку? Не стала с ним танцевать. «Ну, и сиди голодная», - прошипел тогда он и затаил зло.
Приговоры сыпались один за другим. Мир благополучной студентки, пока еще комсомолки и, прямо как в фильме «Кавказская пленница», красавицы, рассыпался в прах. Кто-то сводил с ней счеты, кто-то откровенно радовался ее стыду, унижению. В аудитории царило нездоровое оживление.
- Голосуем! – наконец оборвала реплики комсорг, - кто за то, чтобы исключить Екатерину Павлову из комсомола, поднимите руки! – и ее рука первая взметнулась ввысь.
В наступившей тишине сначала неуверенно, потом более решительно поднимались руки ребят.
- Лютка, а ты? – Маша, грозно выдвинувшись вперед, осуждающе посмотрела на ставшую совсем маленькой девушку, - ты должна как подруга самая первая проголосовать. На то и друзья, чтобы указывать на ошибки, а не разводить здесь розовые сопли.
Обмякшая рука лучшей подруги безвольно поползла вверх…
- А я против! – твердым голосом сказал Володька, - вы сами-то понимаете, какую глупость сейчас совершаете? Мелкие вы людишки! Тьфу на вас! – он сунул подмышку портфель и ни на кого не глядя, покинул аудиторию.
- Кать, ну, прости, - услышала она уже на улице за своей спиной голос Лютки, - но их много, а я одна. Машка мне никогда не простила бы.
Катю душили слезы, ей не хватило сил даже обернуться и посмотреть Лютке в глаза. Хлынул дождь, и девушки разбежались в разные стороны.
- Следующая остановка…
Екатерина Львовна встрепенулась – куда это ее занесло? Дома ждут, а она… Дождь закончился, умытый город сиял чистотой, разряженный воздух был чист и прозрачен. Она вышла из троллейбуса и обратно к своей машине пошла пешком.